15.05.2012 | Арт

Лагерь под закрытым небом

Берлинская биеннале показала, что призывы к политическому активизму - хороший способ получить гранты и внимание прессы.

Помните фильм Роя Андерссона «Ты, живущий»: в одной из новелл большая семья собирается за столом, уставленным предметами из фамильного сервиза, и один из родственников просит внимания, так как желает показать фокус, смысл которого в том, что он выдернет скатерть из-под посуды. Фокус «удался» - фарфор слетел на пол и разбился, и стало видно, что поверхность стола инкрустирована орнаментом из свастик. Этот фрагмент можно считать эпиграфом к тому, чем стала берлинская биеннале, вопреки тому, чего мы от нее ожидали.

Биеннале получилась делом семейным: большая часть участвующих художников – поляки, как и сам куратор биеннале Артур Жмиевски.

То есть Open Call, свободная подача заявок, которая была одной из нашумевших особенностей этого мероприятия, и единственным условием которой было объявление своей политической позиции, оказалась фикцией. Те, кто присылал свои портфолио, были выставлены в виде имен и фамилий, кучкующихся облаками тегов на схеме на стене вокруг соответствующих политических взглядов, а также могли разместить свои работы в Интернет-сети ArtWiki. Сразу было объявлено, что подача заявки не гарантирует участия, но проблема в том, что из выставленных авторов только одно имя удалось найти на схеме результатов Open Call – Марину Напрушкину, но и она, по ее словам, познакомилась с организаторами биеннале на демонстрации и была приглашена ими по личному знакомству. Конечно, куратор не обязан выбирать что-то из присланных портфолио, если ему ничего не показалось интересным. Однако создается впечатление, что это новшество было не более, чем PR-акцией.

«Семейным делом» это мероприятие выглядит и в том смысле, что аудитория этого мероприятия крайне узкая. Биеннале почти целиком замкнута в здании Кунстверке, традиционном для Германии муниципальном выставочном зале. Вместо практик обращения к широкой публике, которые были популярны и действительно работали: уличного искусства и акционизма (public art) и выставок в необычных местах с произведениями, непосредственно связанными с местом проведения выставки (site specific art), то есть искусства, которое приходит к людям,

мы видим «белый куб». Устаревший тип выставочного пространства, наиболее подходящий для интерьерно-коммерческого искусства.

Как случайно удалось выяснить, пока мы разыскивали одно из мероприятий биеннале, никто из множества опрошенных жителей города даже и не подозревает о том, что в городе проходит биеннале. Рекламы в городе очень мало, и если предположить, что она оказалась не по карману – можно было воспользоваться тактиками граффитистов, наклеить стикеры и задуть трафареты, благо, что в Берлине множество заборов и стен, на которых это делать не запрещено. Говорил ведь Жмиевский в своем тексте «Забыть о страхе», что надо «выйти на улицы и написать спреем на зданиях алфавит свободы». Правда, Марина Напрушкина отметила, что для Германии это серьезный шаг в сторону публики – сделать вход на биеннале бесплатным, потому что многие не могут позволить себе ходить на выставки при цене 10-12 евро за вход.

Возможно, эта замкнутость аудитории связана с тем, что Жмиеский обращался в основном к арт-сообществу - он призывал художников выйти из жалкого состояния «эгоистического выживания», когда «свобода художника — это, по сути, необходимость постоянной адаптации к требованиям художественной системы, ее мимолетным модам и краткосрочным интересам», сделать так, «чтобы искусство было волевым и было в состоянии, с политической точки зрения, развертывать свою власть, — не создавать зрелища, но реально управлять действительностью». Но не бывает короля без королевства, политики без народа и художника без зрителя.

В залах Кунстверке радикализм представлен прирученным. Главное помещение отдали для палаточного городка в четырех стенах под закрытым небом и дискуссионного пространства движения Occupy.

На них можно смотреть с балкона, а можно спуститься в «вольер» и рассмотреть «окапи» поближе . Выглядит это именно так – вольных созданий приручили и поместили в зоопарк, чтобы животные домашние, чуждые протесту, смогли рассмотреть их поближе. Сравнение с зоопарком мне не раз пришлось услышать от западных журналистов. Для человека, рожденного в СССР их манера общаться в группе выглядит как работа аниматора в пионерлагере, для постперестроечного – как работа ведущего курсы командной работы для менеджеров, или клуба анонимных алкоголиков. «Если согласны, поднимите руки вверх и потрясите ими, как будто бабочка пролетела; если не согласны – опустите кисти поднятых рук вниз и подрожите ими». У смелого человека, который собирается что-то сделать, рука не дрогнет. Выступление Occupy на прессконференции биеннале выглядело жалко – серьезные журналисты отказались трясти руками в ответ на вопрос лощеных хипстеров «Думаете ли вы, что наш мир справедлив?» Юлиана Бардолим, берлинский драматург и сценарист, отметила: «Один из арт-критиков на пресс-конференции сказал: «Зачем вы выступаете с этим вопросом здесь, перед нами, людьми, которые работают для 0,01% аудитории?» Вот именно – зачем, после того, как у них была многомиллионная аудитория в то время, когда они сидели перед Рейхстагом?»

Похоже, пробуждение политической сознательности граждан – только лишь лозунг. Пройдемся по этажам. На втором – каждому желающему ставят в паспорт штамп Палестинского гражданства. На столе разложено около сотни фотографий паспортов тех, кто это уже сделал, и тех, кто нашел компромиссный жест и проставил печать гражданства на теле (после того, как показал свою политическую позицию – ее можно смыть в душе). Чтобы решиться на печать в паспорте, нужно быть уверенным, что сделать так – правильно. Однако

объяснений от автора проекта, почему он считает, что люди должны так поступать, или какого-то по возможности объективного изложения истории борьбы Палестины и Израиля – нет. Люди просто должны поверить, что нужно бороться за права палестинцев?

Слепая вера как основание для принятия политических решений – не самый лучший образец. Рядом выставлена работа, тема которой непосредственно связана с верой и религией - «Христос Король» Мирослава Патецки. Гигантскую статую Христа, которая может конкурировать по размерам с монументальным символом Рио-де-Жанейро, в 2010 году установили на границе Польши и Германии.

Автор той скульптуры, пожилой художник, был приглашен на биеннале сделать проект. Он в зале берлинского Кунстверке, превращенном в его мастерскую, из листов пенопласта вырезает голову польского Иисуса в натуральную величину, и рядом же ее собирает. Александру Ауэрбах, молодую русскую художницу, знакомую с европейской арт-сценой, так как учится она в Венской Академии Художеств, проект очень впечатлил – как возможность «быть одновременно и там и здесь, в Берлине на выставке и на приграничной территории, где эта скульптура стоит», и как работа по вовлечению в современный арт-процесс старшего поколения художников. Звучит красиво, но из этой работы не вполне ясно, какую роль в жизни польских граждан играет религия. Россиянам было бы, например, интересно узнать, что радикально консервативная «Лига польских семей» громит выставки и подает в суд на художников. Но такие скелеты из семейного шкафа на показ не достают.

Что касается благородного «вовлечения старшего поколения в арт-процесс», которое в России как проблема даже и не заявлено, ввиду того, что консервативные старики и так в большинстве своем неплохо устроились на наследии творческих союзов и даже находят силы, чтобы давить молодых - это поверхностное впечатление. Что может быть лучше, чем узнать у самого автора, что значит его работа, тем более, что мастерская открыта и он всегда там. Увидев юношу, который режет пенопласт для головы Христа, мы спросили его – он отослал нас к «маэстро». Маэстро Патецки сказал, что о смысле работы лучше спросить у пана Жмиевского, так как его самого просто пригласили сделать копию головы Христа в натуральную величину.

Таким образом, мы видим абсолютно регрессивное разделение труда, иерархию, где один человек просто режет пенопласт, другой – просто делает голову Христа, а третий, куратор Жмиевски - распоряжается смыслами.

манифестировать, причем так «себе под нос», что даже те, кто придет в выставочный зал будут разочарованы и не поймут, за что их агитировали, и вообще, принимали ли зрителя в расчет. Все же есть несколько работ, которые выходят за пределы бюрократического «белого куба», в них «расширение пространства борьбы» происходит по разным причинам и с разными последствиями и выводами. Единственный проект, который реально действует в пространстве политики – работа «Самоуправление» уже упомянутой Марины Напрушкиной. Она родом из авторитарной Белоруссии, и патриот своей страны, но по ленинским традициям, делает революцию на родине, находясь в Европе. Напрушкина, организовав сеть единомышленников, печатает газету «Самоуправление», объясняющую реальную ситуацию в своей стране, с анализом статистики и схемами, данными в выразительных картинках, и подпольно распространяет ее в Белоруссии. Тираж – 60000 экземпляров. На выставке ее газета раздается в переводе на английский, что дает возможность узнать о ситуации в Белоруссии всем, кто придет на биеннале. Отдельные рисунки из газеты с комментариями наклеены на стены лестничного пролета, однако то, что их видишь по пути от зала к залу с пустыми манифестами, нивелирует значение этого проекта и ослабляет внимание.

Другой интересный проект оказался несколько в стороне от внимания – «Конгресс рисовальщиков» знаменитого польского художника Павла Альтхаймера, выставленный в церкви св. Елизаветы неподалеку от Кунстверке. Это здание не просто является бывшей церковью, оно по–прежнему принадлежит церкви, и именно эта институция с радостью пригласила Альтхаймера сделать свой проект. Старинные кирпичные стены церкви по всему периметру были зашиты новой белой стеной, на которой каждый, кто придет, сможет нарисовать все, о чем хочет сказать или что почувствует. Альтхаймер начал рисунок кое-где – и тем самым полностью выполнил свою роль, как модератора рисовальной дискуссии. Многие боятся быть первыми, боятся белого холста, и тут как раз тот самый случай, когда художник «повел за собой народ» – рисовать стали все, очень выразительно, ведь в своих рисунках он показал им возможные стили и масштабы, как пользоваться техникой, и положил на круглый стол в центре церкви всевозможные материалы – уголь и губки, чтобы его растушевать, маркеры для граффитистов, краски и кисти, на стульях – рабочие халаты для тех, кто боится запачкать одежду во время творчества. Удивительно цельное впечатление создается от того, что сделано, некая связная история и полифония мнений. Места уже не хватает, даже белый пол изрисован, и Альтхаймер хочет застелить белой тканью площадь перед церковью, чтобы у тех, кто хочет рисовать, было больше пространства. Проект выплескивается на улицу не по указанию куратора, а потому, что пользуется популярностью у людей, и они действительно хотят участвовать.

Единственное условие, которое поставила церковь – отправной точкой коллективной «фрески» должен стать крест, нарисованный в алтаре.

Вертикальную линию провел Павел, горизонтальную – его помощник Евгений, а дальше – все образы мира, смешное и страшное, страдания и радости, лозунги и видения из всего мира заполняли стены. Кроме отправной точки, креста в алтаре, на противоположной стене, где обычно в православных церквях расположен Страшный Суд, была задана конечная точка – вагина, нарисованная вокруг выхода из церкви. И церковь как институция - не против. Если такое увидит человек с примитивным мышлением, он подумает «а идите вы все в … », а потом возмутится собственными мыслями. На самом деле это тонкая история – то ли ты выходишь из лона церкви в мир, то ли ты возвращаешься потом, когда умрешь, в ту же неизвестность, из которой родился. Много смыслов, и эта работа – повод поспорить о том, для чего мы живем, и что будет по ту сторону жизни. Кстати, выставки современного искусства в церквях в Германии – самое обычное дело, и прихожане вместе со священником устраивают обсуждения: но не в том смысле, возможно ли «такое» выставлять в церкви. То, что возможно – это само собой разумеется, а обсуждают саму тему работы.

В коллективной стенописи стали появляться элементы критики самой биеннале. Жмиевски участвовал в первой сессии рисования и добавил некие эффектные змеистые траектории к рисункам Альтхаймера. Некий неизвестный остроумец, пародируя волнистые линии монументальной графики Жмиевского, и одновременно схему политических воззрений, отрисовал структуру 7-ой берлинской биеннале. Похоже на генеалогическое древо, или анатомические таблицы с мышцами – напряженные тяги идут от одной узловой точки к другой, и в каждой такой точке – портрет самого Жмиевского, повторенный несколько раз, как портреты поп-звезд Энди Уорхола.

Еще один проект за пределами Кунстверке - реэнактмент «Берлинская битва 1945» Мациея Миелецки. Реэнактмент - это театрализованная реконструкция неких исторических событий в костюмах соответствующей эпохи, проект на грани культуры, искусства и истории. Поводы устроить подобного рода мероприятие и платформы для организации могут быть самые разные. Юбилейные битвы вроде «Бородино» в России восстанавливаются при государственной поддержке - былые победы нашей страны развивают чувство национальной гордости. Реэнактмент может быть организован в рамках программы популяризации какого-либо города как места притяжения туристов - однажды мне довелось побывать в Коломне, на родине известнейшего писателя 19 века Ивана Лажечникова, где для реконструкции был избран описанный им «Ледяной дом» - не самый светлый исторический образ, поданный тут как часть зимней увеселительной программы. Хорошо, что в современные ледяные хоромы никого не заселили, чтобы туристам было интересней. Михаил Угаров, создатель Театра.doc, на своем мастер-классе «Документальный театр — между фикшн и нон-фикшн» в рамках проекта «Педагогическая поэма» , рассказывая о видах современного театра, первым из них назвал

«продуктный» театр, создающий зрелище (аналогия – «продуктное» голливудское кино). Он работает как транквилизатор и релаксатор. Именно к такому виду театра можно причислить и масштабные исторические реконструкции, они также уводят их участников во «вторую рельность, а это очень сильный наркотик».

Реэнактмент стал и жанром современного искусства. Одним из самых известных является «Битва при Оргриве» (2001) Джереми Деллера – проект британского художника, поднявшего на бой полицейских, ныне стариков, а тогда решительно усмирявших шахтеров, вместе со стариками-углекопами, бунтовавшими в 1984 году против безвыходности своего положения. Для непосредственных участников тех событий с той и другой стороны это было поводом пересмотреть результаты борьбы. В другом громком реэнактменте - "La Commune (de Paris, 1871) " (1999) Питер Уоткинс собрал 220 французов, не являющихся актерами, вместе с ними написал сценарий и разыграл события Парижской коммуны. Результат, 5-часовой фильм, был показан по каналу Арте. Большое внимание в фильме уделено индивидуальным интерпретациям событий отдельными участниками. Для художников это социальный эксперимент, попытка разобраться с травматическим историческим наследием.

Берлинский реэнактмент можно скорее отнести к «продуктному» жанру. В нем участвовали профессионалы, постоянно занимающиеся исторической реконструкцией. Судя по названиям групп «Валгалла» и «Викинг», немецкие участники, вполне возможно, придерживаются политических взглядов, о которых в Германии нельзя заявлять публично. Происходящее напоминало съемочную площадку эпизода кинофильма. За отгороженным классическими полицейскими заборчиками от зрителей пространством поляны происходили «военные действия». Хорошие немцы спасли ребенка, а победители расстреляли немецких женщин, снимали с убитых фашистов сапоги, обыскивали карманы, фарсово палили в воздух и кричали «Уррра!». В кустах был рояль, вернее, колонки, из которых хорошо поставленный

дикторский голос вещал о войне и жестокости победителей, а когда замолкал, звучал героический «музак». Вот только в бою не бывает саундтрека и диктора, не бывает тех, кто остался в стороне, в безопасности за загородкой.

Думается, что финал, когда загородки раздвинули, и зрители ринулись фотографироваться с актерами в военных костюмах, показателен. Немцы и поляки выстроились в один ряд, как боевые товарищи. Не сразу после боя зрители поняли, что их приглашают сниматься с участниками реинактмента на память. Только после того, как работники биеннале, девушки в красивых платьях стали обнимать победителей, и подали пример остальным, люди робко стали «щелкаться» вместе. И тут некоторые определились, что хотели бы сняться в обнимку с фашистами. Тут- то всю «Валгаллу» как будто ветром сдуло – должно быть, распоряжение нового командира – в эпоху толерантного капитализма фото не должны дать нам понять, как много людей испытывает симпатию к националистическим идеям.

Думается, что финал, когда загородки раздвинули, и зрители ринулись фотографироваться с актерами в военных костюмах, показателен. Немцы и поляки выстроились в один ряд, как боевые товарищи. Не сразу после боя зрители поняли, что их приглашают сниматься с участниками реинактмента на память. Только после того, как работники биеннале, девушки в красивых платьях стали обнимать победителей, и подали пример остальным, люди робко стали «щелкаться» вместе. И тут некоторые определились, что хотели бы сняться в обнимку с фашистами. Тут- то всю «Валгаллу» как будто ветром сдуло – должно быть, распоряжение нового командира – в эпоху толерантного капитализма фото не должны дать нам понять, как много людей испытывает симпатию к националистическим идеям.

Образ победителя Второй Мировой войны показан как-то унизительно. Вита Михайлова, жена, муза и коллега всемирно знаменитого русского фотографа Бориса Михайлова рассказала после реэнактмента о сочинении, которое было написано в 2007 году студентом Гамбургского университета (я уточнила потом – именно студентом, а не учеником начальной школы). Тема: «Что бы я делал, если бы я был русским». Ответ: «Носил бы красный пиджак, золотые зубы, и маршировал бы по Красной площади. И разбомбил бы свой садик в Гамбурге». Сюрреалистическое начало, сотканное из негативных медийных образов разных времен – понятно. Но садик в Гамбурге? Вита расспросила его поподробней и он объяснил:

«Ну, у меня есть свой дом и садик в Гамбурге, и если бы я был русским, я бы его разбомбил».

Наследие Второй Мировой, безусловно, очень сильно влияет на немецкий менталитет – есть постоянное чувство вины и компенсаторное желание у некоторых молодых людей отомстить за это тяжелое чувство и стать неонацистом. Но с этим работают социологи, режиссеры-документалисты и художественное кино. Тема, конечно, благодатная для получения грантов от немецкого правительства, но борьба с идеями нацизма происходит в Германии, и в частности, в Берлине, каждый день - и антифашисты не нуждаются в идеологической помощи от биеннале, о которой подавляющее большинство горожан даже не знает. Первомайская демонстрация, про которую иногда говорят, что это всего лишь санкционированный день для выпивки и битья витрин – отнюдь не только пьяный разгул. Сотни тысяч людей выходят на улицы по своей воле с антифашистскими флагами, одетые в праздничную одежду. Между панками в диких одеждах безмятежно курсируют африканские мамаши с колясками, пай-девочки в рюшах пляшут под регги рядом с мусульманской общиной, которая вышла на улицу полюбоваться на праздник. Берлин – декларация непоказной, живой толерантности. Здесь есть квартал Ноллендорф, в котором во время войны было гетто для гомосексуалистов – место со страшной памятью. Сейчас это гей-квартал, куда люди с нетрадиционной ориентацией переселились по своему желанию – чтобы помнить и показать, что все изменилось и мы имеем свободу выбора. Берлинцам не нужны проекты, которые предлагают быть более политичными – потому что для многих из них политика уже часть их жизни.

Но в Германии все не так уж безмятежно. Тило Саррацин - член правления Бундесбанка, влиятельное лицо в социал-демократической партии, написал книгу «Германия - самоликвидируется», жесткую и крайне неполиткорректную, и публично заявил об угрозе интеллектуальной деградации: «С простой статистической точки зрения высокий уровень рождаемости среди иммигрантов и низкий уровень образования среди них означает, что Германия становится тупее». Отчасти это правда – однако разбираться с этой проблемой можно самыми разными способами.

Можно вышвырнуть заявившего об этом Сарацина со всех должностей и делать вид, что все в порядке – так поступит лицемерно политкорректное правительство, чем навредит в первую очередь турецким иммигрантам.

Слова, слова, слова…Что сделал бы художник и социальный активист? Он может ратовать за реальную интеграцию иммигрантов в общество. Это только кажется, что все иммигранты – поголовно мусульманские ублюдки, не желающие работать. Есть такие же русские, приехавшие выбивать пособия. А есть русские с высшим образованием, отличные специалисты, которые могут устроиться на работу только уборщиком или официантом. Перенесите эту ситуацию на себя. «А чего им дома-то не сидится, чего понаехали?» Интеллектуалам дома не сидится, потому что на Родине не хватает свободы, да и там их высшее образование мало кому нужно. А тех, кто хочет «халявы» - та же Родина и воспитала. Такие люди – везде иммигранты, но дома они будут сидеть в дерьме, а в Германии им дадут пособие, потому что компенсация вины за Холокост распространяется на всех.

От художника ждешь нестандартных решений, экспериментов – вот как сделать так, чтобы устроить все к лучшему в этой сложной германской ситуации. Ну, или, наконец, образовать обратный поток – эмигрировать в Турцию и попробовать переменить что-то в этой стране таким образом, чтобы людям захотелось жить там, а не бежать из нее. Однако берлинская биеннале предлагает нам поучаствовать в проекте Мартина Зета «Германия избавляется от этого», вполне согласном с позицией правительства. Художник призывает немецких граждан сдавать экземпляры книги Саррацина, чтобы их впоследствии сжечь. Этот сомнительный артистический жест никак не поможет исламским иммигрантам, но прозвучит громко и провокационно, ведь сожжение книг – фашистская традиция.

Какое-то неуместное заигрывание с фашистской символикой есть и в логотипе биеннале – черной семерке, перечеркнутой тремя горизонталями. Цифра семь похожа на топорик, а все вместе – на свастику, которую разобрали на палочки, и пересобрали новым способом, чтобы замаскировать.

Жмиевский в своем интервью Юлиане Бардолим для журнала «Артхроника» сказал, что он считает нужным для искусства работать с массовой культурой, чтобы быть понятней людям, и просил обратить внимание на то, что 7-я берлинская биеннале оформлена в «поп» стилистике. Выходит, что он считает популярной стилистику нацистов? Если так, то вряд ли стоит с этим заигрывать. На небольшом мероприятии в районе Веддинг, организованном ОКК - «Органом критического искусства», и названном антибиеннале, сделали лото, на карточках которого изображены различные логотипы. Там есть и символы тоталитарных режимов, в частности, серп и молот (нет только свастики, ее изображение в Германии запрещено законом, но она незримо присутствует в этом ряду), и логотипы различных корпораций – например, Bayer и BMW. Сюда же отлично встраивается логотип биеннале и геральдический орел на фоне шестиконечной звезды, символ движения «Еврейского возрождения в Польше», которое придумала художница Яэль Бартана и сняла фильм о нем «И Европа содрогнется».

Можно махнуть рукой на логотип – в конце концов, это всего лишь картинка. Но то, что за этой картинкой, то есть сама биеннале - спокойно встраивается в мир транснациональных корпораций и показной политкорректности, дотируемого радикализма, не пытаясь на самом деле ничего изменить.

Источник: "Полит.ру", 14 мая 2012 года,