Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

04.02.2022 | Кино

«Иччи»: якутский хоррор в духе «Ари Астера»

Рецензия студента Школы культурной журналистики Александра Стрепетилова на фильм «Иччи» режиссёра Костаса Марсаана.

публикация:

Стенгазета


Текст: Александр Стрепетилов


Хоррор «Иччи» — уже третий за последние месяцы якутский фильм, дошедший до широкого российского проката (ранее выходили «Чёрный снег» и «Пугало»). Среди всех трёх именно в нём центральной темой стала мифология, причём начиная прямо с названия — в традиционных верованиях иччи называют духов-покровителей предметов, вещей или явлений природы.

Именно мощный акцент на мистике помог режиссёру Костасу Марсаану обратиться к максимально широкой теме, понятной и у нас, и за рубежом (фильм участвовал в фестивалях в Испании и Португалии): непонимание и недоверие способны разрушить всё в одночасье. Это удивительный и в то же время закономерный парадокс. Удивительный — потому что многие образы относятся всё-таки к чужой для массового зрителя культуре. А закономерный — потому что магическое мышление встречается у народов по всему миру.
Сюжет у «Иччи» бесхитростный: старший сын семейства Тимир вместе с женой Лизой и маленьким сыном Мичилом приезжают в гости к родным Тимира — родителям и младшему брату Айсену. Повод отнюдь не радостный — Тимир крупно задолжал, и теперь просит родителей помочь с деньгами, для чего дом и землю придётся продать. Родители обещают дать ответ на следующий день, а пока предлагают переночевать здесь. И как на землю опускается ночь, так семья попадает в плен злого духа.

Простота сюжета и несложные характеры позволяют Марсаану вывести в центр внимания нарастающий семейный конфликт: приветливый и порядочный Тимир оказывается недоверчивым ревнивцем, он запросто поднимает руку на жену и проклинает отца. Социальная драма из первой трети «Иччи» пугает не меньше собственно хоррор-составляющей.

Начиная со второй трети драматургия становится слабее, уступая место бесконечному кошмару без амортизирующих сцен, где зритель мог бы перевести дыхание. Зло вцепляется в семейство и зрителей: неведомая и невидимая злая сила почти не церемонится на привычные «пугалки» вроде отключения электричества или дрожь в доме. Дух то похищает ребёнка, то заставляет блуждать по лесу и полю, то вселяется в одного из персонажей, то наводит морок, за которым следует жуткая, почти парализующая, сцена смерти. Калейдоскоп ужаса, от которого невозможно оторвать глаз. Такой подход напоминает скорее азиатскую традицию создания хорроров — в американской, напротив, за каждым «скримером» обязательно следует эмоциональная разрядка.

И лишь под самый финал история вновь напоминает о себе — Марсаан вводит подсюжет, проясняющий, что за чертовщина здесь творится. С одной стороны, он подан чуть неряшливо, будто смонтирован в последний момент. А с другой, он важен для раскрытия темы того, как непонимание и неприятие родных людей из-за предрассудков порождает лишь обиду, горечь и злость. И кроме того, эта дополнительная история помогает закольцевать основной сюжет и объяснить, при чём же тут всё-таки иччи, тот самый добрый дух.

Режиссёр хоть и намечает основные конфликты (старое против нового, традиционный уклад против городского, суеверия против прагматизма), но не встаёт ни на одну из сторон. И такая амбивалентность хорошо подходит картине, которая представляет собой сплав противоречий. «Иччи» — это одновременно массовое и авторское кино. От первого здесь масштаб производства, московские профессионалы, большие бюджеты (по сравнению с якутским кино) и тривиальная завязка, встречающаяся в хоррорах через раз. От второго — любовь к долгим планам и природе, глубокий заход в мифологию и даже некоторая требовательность к зрителю, не зря в название вынесли незнакомый термин.

Вот только, судя по сборам, малому числу сеансов и людям, уходящим из зала до финальных титров, эта требовательность сработала против картины. «Иччи» сложнее привычных ужастиков: в нём хватает и приёмов «медленного кино», и незнакомых элементов культуры, а первая треть — и вовсе драма о жизни в российской глубинке. В отсутствии интереса отчасти и вина маркетинга: картину пытались продвигать на тот же манер, что и отечественные ужастики вроде «Пиковой дамы» и «Русалки» Подгаевского, хотя она заслуживает скорее такого позиционирования, которое получают работы Ари Астера («Реинкарнация», «Солнцестояние»).

Как знать, может, фильм получит признание зрителей уже на стримингах, где эксперименты стали привычным делом?

Дополнительно:

В интервью изданию «Зона ужасов» режиссёр рассказывал, что команда много консультировалась с шаманами и краеведами, которые подсказали много интересной информации. Но самое главное, что перед съёмкой шаман провёл настоящий ритуал — ночное камлание по всем правилам. Марсаан признавался, что у сахалар-то это вызвало оторопь, а как отреагировала московская группа и представить сложно.

 

 









Рекомендованные материалы


Стенгазета
21.02.2022
Кино

Сцены супружеской жизни

Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.

Стенгазета
18.02.2022
Кино

«Превращение» в «Паразитов»

Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.