В «Москве - Петушках» угадан и воплощен тот процесс национальной люмпенизации, который решительно стирал перегородки между общественными группами. Местом встречи интеллигенции и народа становятся здесь мат и алкоголь.

Именно «Москве - Петушкам» было суждено прорвать блокаду, стать точкой отсчета для нового этапа художественного или, по крайней мере, литературного процесса. Более того, по едва заметной цитате из поэмы в человеке можно было узнать своего.

Водочка кончилась. Надо было бежать или в Поломы два километра, или в Караваево - три. Кому бежать? Решили читать стихи - кто ошибется, тому бежать. Веня, помню, читал Валерия Брюсова, «Конь Блед», импровизацию из «Египетских ночей» о Клеопатре...

Я, например, щекотки боюсь. Ногами бить будут - еще потерплю с полчаса. А вот щекотаться будут - все расскажу. Чего не знаю, расскажу: и про маму... и бабушку предам. У меня очень много щиколоток и подмышек. Они у меня повсюду.

Мы ловили «вражеские» голоса и попали на голос Тель-Авива: голос говорил о поэме «Москва-Петушки». Мы разволновались. Веня ... Голос закончил: «Кто бы ни скрывался под этим вычурным псевдонимом «Венедикт Ерофеев», ясно одно: писатель - еврей!»

- У меня вся рожа в неглиже. - А ты, Вадя, не распускайся. Надо быть в глиже. Мы вчера договаривались. - Мало ли до чего мы вчера договаривались. Мы вчера до чертиков договаривались, а сегодня ангелочкам стыдно в глаза смотреть. -