02.09.2011 | Арт

Немой укор

Художник Хаим Сокол посвятил свою выставку иммигрантам-чернорабочим, получился серьезный разговор о народе и власти.

В галерее М&Ю Гельман проходит выставка Хаима Сокола «Свидетель», посвященная нелегальным иммигрантам-чернорабочим. Острое сопереживание им художник почувствовал, побывав на стажировке в Вене. Благополучию и интеллектуальному блеску столицы австро-венгерской империи в свое время немало способствовали евреи, потом их убивали миллионами, теперь там – тишь да гладь, все аккуратненько. И только беженцы из прежних колоний империи теперь портят всю картинку.

Тех, кого преуспевающие граждане стараются оставлять за рамками своей картины жизни, Сокол сделал героями своей работы. Узбеки и таджики, строящие Москву, появляются в большой как фреска, на всю стену видеопроекции – на ней они стоят в белых одеждах наподобие римских тог, рядами, торжественные, как сенаторы Древнего Рима. Но тоги эти – из тряпок для мытья пола, отстиранных почти добела. Тряпки, сшитые вместе, висят на стене как гигантское панно, в котором зияет черная дыра с краями в форме карты СССР. Была империя – и нет ее, и часть граждан этой империи сделалась рабами другой части. Название выставки, «Свидетель», также и название второго видео – где в кадре бездомная собака, не знающая, к чему себя применить, и ожидающая внезапного жестокого пинка от любого из прохожих. Над конторкой работника галереи - надпись готическим шрифтом «Desinfection» с двери концлагеря, переделанная художником в виде неоновой вывески, знак замены национального принципа отбора лучших на принцип доступа к роскоши. Есть и вещь, которую не каждый заметит – чучелка дохлой крысы в углу под лестницей, из которой как черви, лезут игрушечные солдатики. Скрытость работы очень точна – этот тот подавленный страх, который полноправные жители империи испытывают перед мигрантами, отвращение, как к крысам, ожидание того, что бесправие и унижение станет причиной войны.

Кажется, что эта выставка – шаг к тому, чтобы сделать мигрантов полноценной частью общества. Не только в том смысле, что те, у кого в жизни все в порядке, задумаются о тех, кому плохо. Но и к тому, чтобы гастарбайтеры сами не только занимались тяжелой работой, не имеющей лично для них смысла, но и были втянуты в нечто большее, чем процесс выживания. Есть уже программа «Московские музеи для мигрантов», организованная Правительством Москвы, но реализоваться она будет неспешно, запустят до 2016 года, планируются экскурсии по нескольким музеям Москвы. У меня есть сомнения в том, что она поможет интеграции – не только потому, что редкий экскурсовод сможет рассказать просто, но интересно, не только потому, что я подозреваю, что на экскурсии иммигрантов будут загонять так же, как на стройки, а те, кто работают нелегально, на выставки вовсе не попадут. Но ведь и выставка Сокола, которая им посвящена, как интеграция тоже не работает.

Он хотел пригласить своих героев по телефону на открытие выставки, но они не брали трубки. Кто знает, может быть, их уже депортировали, может, они боятся незнакомого номера на определителе. А может быть, не знают, как ответить?

У нас с ними нет общего языка. Недаром одно из сильнейших впечатлений от выставки – тишина. Можно вспомнить также сентиментальную работу Хаима Сокола с недавней выставки «Домашнее видео» в ММСИ: там он выгуливает чету гастарбайтеров в зоопарк, они кормят уточек хлебом, фотографируются на фоне какого-то забора стройки. Но это лишь слайд-шоу без звука.

Не зря в диалоге с иммигрантами находится бездомная дворняга, тварь бессловесная. У философа Джорджио Агамбена, работы которого вдохновляют художника, немаловажной темой для размышлений становится язык, ведь «один только человек из всех живых существ наделен речью» (Аристотель, «Политика»). Сокол показывает гастарбайтеров в молчании - для него они в том же состоянии невероятного страдания, в котором пребывали евреи в Освенциме. И этот опыт непередаваем словами, как писал Агамбен в своем эссе «Свидетель». Эта безъязыкость смыкается с терминологией ксенофобов: они называют иммигрантов «зверьки», не признавая это молчание за сознательное, и полностью отказывают им в праве быть человеком.

При всей выразительности образов на выставке, сравнение положения иммигрантов из постсоветских республик в Третьем Риме, с судьбой евреев в Третьем Рейхе – спорно, но тем и хорошо, что рождает вопросы у зрителя. Насколько эти страдания соотносимы? У евреев множество веков не было своего государства, но они «интегрировались» в жизнь той страны, в которой жили, становясь не силой внутри страны, но силой страны. Несмотря на то, что программы интеграции отсутствовали. У иммигрантов из постсоветских республик есть свое государство, но жить в нем невыносимо тяжело, поэтому они бегут из него туда, где есть деньги, чтобы их заработать хоть немного непосильным трудом. Но почему они не стараются что-то изменить в своем государстве, почему не воспринимают его как свое, или хотя бы здесь не требуют достойной оплаты за работу?

Пожалуй, самая пронзительная работа на выставке – пародия на красный флаг в виде прямоугольника рыжего ржавого железа на палке, брошенный на черную дорожку на полу, ведущую к экрану с закольцованным куском фильма «Коммунист», где коммунист пилит лес на дрова. Напомню, откуда этот фрагмент – во времена советской революции поезд с продовольствием для строителей электростанцию остановился на полдороги: не было топлива. Сопровождавший его коммунист пытается найти тех, кто поможет ему заготовить дрова для поезда, но ему отвечают отказом – много ли найдется дураков задаром работать. Он пытается сделать один то, что не под силу одиночке.

У Сокола кусочек фильма закольцован, мужик пилит и пилит, у его работы нет ни начала ни конца, нет смысла и героизма. Фрагментирование фильма привело героя к становлению антигероем. Он тупо пилит, не зная зачем, и тут его работа настолько же бессмысленна, как и работа наших гастарбайтеров.

Иммигранты работают за деньги, но и местные тоже работают за деньги, не так уж много нынче «коммунистов». Мне думается, что герои видео Сокола, стоящие в тогах из ветоши, обязательно пришли бы на эту выставку, если бы он пообещал бы им за этот визит заплатить. Или если бы он не платил им изначально за съемки по 500 рублей каждому, а объяснил, что он делает и заинтересовал их, чтобы они действительно стали героями этой выставки. Его «актеры» переживут без его 500 рублей, так как у них есть масса случайных альтернатив в рамках этой суммы – погрузить мебель для переезда в фургон, покрасить что-нибудь и т.д. и т.п.

Инициатива, в чем-то схожая с выставкой Сокола – спецпроект грядущей биеннале «Южное Бутово/Спальный район», изначально планировался как выставка в строительных вагончиках. Такой она и будет – только вагончики будут вывезены со стройки в ландшафтный парк в Южном Бутово, по нуждам художников очищены от мебели гастарбайтеров, и от них самих. Сами обитатели бытовок будут привлечены к созданию выставки, будут пилить, строить и красить, но будут отправлены на нее муниципалитетом как на работу. Также они поучаствуют в перформансе Марии Чуйковой – шесть иммигрантов будут ходить во время выставки и искать работу, обращаясь к зрителям. За эти вопросы они также получат деньги.

Если бы дать им это участие в съемках Хаима Сокола или в создании работ в Бутово как роскошь работы, которая стала им самим интересна, это было бы намного более ценно. Звучит цинично - предложить поработать бесплатно тем, кто и так почти ничего не зарабатывает.

Однако вопрос о том, почему гастарбайтеры бегут из своей страны туда, где их не считают за людей, но платят хотя бы копейки, вместо того, чтобы сделать свою страну действительно своей – его можно решить только так. Показать им, что на деньгах свет клином не сошелся, что они могут делать что-то по своей воле – важнее всего, тогда они смогут вернуться домой и жить там как хозяева, а не как рабы. Впрочем, а как живем мы сами?

Художники пробуют говорить о проблеме гастарбайтеров, но неминуемо вступают с ними в финансовые отношения. Хаим Сокол посчитал, что будет правильным заплатить своим героям за съемки, но не смог для них полностью открыть суть своей идеи. Испанец Сантьяго Сьерра, переехавший в Мексику, платит копейки чернорабочим за то, чтобы они надрывались напоказ и в качестве перформанса, за те же копейки, за которые они надрываются невидимо. Николай Полисский поднял нищенствующую деревню, задействовав местные народные ремесла для создания придуманных им проектов, получал и раздавал западные гранты на искусство крестьянам.

Мы видим, что в плачевном «неинтегрированном» состоянии находятся не только иммигранты из стран третьего мира –

и художник Сокол живет в крайней нужде (и проект в Бутово также сравнивает художников с гастарбайтерами, ведь творцы тоже часто говорят на незнакомом широкой публике языке, и так же, вопреки мифологии, являются малооплачиваемыми работниками), и мексиканцы Сьерры не подобны нашим таджикам, они «говорящие» и у них есть общий с испанцами язык, а крестьяне Полисского – вообще самое что ни на есть национальное, в лаптях, достояние нашей великой страны, только тоже почему-то погибали с голоду. Выходит, что наличие таких пунктов, как знание языка, высшее образование, гражданство, даже «правильная» национальность - ничто из этих реальных или изобретенных обществом критериев не гарантирует «человеческому существу» (не знаю, как иначе перевести Homo Sacer Агамбена) бытие полноправным гражданином. Агамбен пророчествует наступление справедливости примерно тогда, когда мы сможем преодолеть разделение на «народ» и «Народ»: о котором суверены заботятся с большой буквы в речах, и ненавидят, не видят с маленькой буквы на деле. Что нужно для этого преодоления – философ впрямую не говорит.

В тексте Агамбена на русском мне бросилось в глаза: народ, обозначенный в кириллическом тексте по-немецки – Volk. Читается как транслитерация, и вспоминается римская поговорка «человек человеку – волк». А из волков может получиться только стая, народа из диких животных не соберешь, так что в первую очередь стоит бороться с имперскими правилами жизни.

Источник: "Культура", 25-31 августа 2011 г.,