12.11.2005 | Арт

Против банального зрения

Точка кипения искусства оказывается не в области поиска прекрасного, а в низших слоях реальности, которыми пренебрегают

Послесловие для Стенгазеты Для газеты, выпущенной Третьяковкой к выставке «Русский поп-арт» (где есть и мои работы) и экспозиции работ Уорхола, меня попросили написать о моем отношении к Уорхолу и о том, как мои работы оносятся к поп-арту. Полностью текст в газету не вошел, и пользуясь предоставленной Стенгазетой возможностью, публикую его здесь.

Поп-арт – необходимая война с возвышенным.

Классическое и идеальное  – пыльный склад клише. Самое популярное сегодня искусство – клонирование возвышенных образов, оно удачно фальсифицирует причастность к духовному самосовершенствованию, отчего лучше всего продается и охотней всего покупается.

На этом фоне поп-арт, как мне кажется, выглядит уже не как восхваление банальности и коммерческое искусство, но как сопротивление ему. Я ценю поп-арт как искусство, обратившееся к вещам, находящимся на периферии сознания. То, чего наше рассеянное внимание касается лишь мельком, на самом деле является бесценным заповедником новых форм и смыслов, отражающим изменения в сознании современных людей. Пристально вглядываясь в абстрактное понятие красоты, художник постепенно слепнет. Но художественная правда – откровение, она не приходит оттуда, откуда ожидают ее рождение. Как говорят англичане, «чайник, на который смотришь, никогда не закипает». И точка кипения искусства оказывается не в области постоянного поиска «прекрасного», а в низших слоях реальности, которыми мы пренебрегали.

Каждодневный быт  вышел из под контроля  «художественного руководителя»,  и начал жить своей абсурдной жизнью. Я назвала бы поп-артом сегодня «народный дизайн». Неискушенные эстетически люди сочетают визуальные элементы столь неожиданным образом, который и в голову не придет художникам, следующим когда-то выработанным правилам. Искреннее, не рассчитанное на зрителя формотворчество впечатляет сильнее, чем холодное, продуманное произведение искусства. Китч, как высказывание, может быть более точным, чем эстетство, абсурд может открыть истину, недоступную логике.

Иногда как художнику мне остается лишь восторженно архивировать в качестве произведений искусства встреченные артефакты. Ненавистный коврик с оленями в деревенском доме прибит к стене гвоздями, для вящей надежности гвозди вбиты и в само изображение – оленьи шеи, головы и спины. Пошлость казнили и одновременно приговорили себя к длительному и прочному сосуществованию с ней. В провинциальном католическом костеле священник повесил в алтаре «Распятие» Сальвадора Дали. Прихожане смотрят на Христа сверху, Христос смотрит не на людей, а себе под ноги и одновременно куда-то вдаль. Привычная система координат полностью смещена, мы вынуждены заново искать свое место в церковной иерархии. Такие «произведения искусства» не только наводят на размышления, они хороши еще и тем, что не могут быть проданы, так как сделаны без традиционного мастерства, ремесленного умения, и почти анонимны, потому что  имя их создателя никому ничего не говорит, а сам он не осознает себя как автор.

Огромный потенциал «выброшенных вещей» и отвергнутых идей видел Энди Уорхол, заявляя, что «в отходах - масса юмора». Возможно, они плохи, но поработав над ними, можно превратить их во что-то хорошее или хотя бы интересное. Все несоответствующее общепринятым нормам Уорхол предлагает превратить в территорию личной свободы: изменить свои вкусы и хотеть того, чего не хотят другие. Если  прогуливаться ранним утром в дождливую погоду – все улицы будут твои. В этом видится какая-то «эстетическая экология». Большинство хочет добиться в своей жизни соответствия  «прекрасной норме», которую диктует реклама, модные журналы и телевидение. Для тех, кто следует стандартному пониманию красоты, индивидуальные вкусовые предпочтения кажутся извращенными. Результат можно представить как толпу, давящую друг друга на нескольких квадратных метрах территории, на которой, как указал некто, можно стать счастливым. В то время как вокруг -  неосвоенные пространства творческой свободы.

Художник может стать «санитаром мегаполиса», утилизовать ошибки, нелепости, неудачи, отнестись к ним с состраданием. Поле для художественных экспериментов, удобренное такими «отходами», становится плодородней.

Своеобразный «гуманизм» Уорхола заключался в том, что он изобретал способы, которые могут помочь чувствительному, ранимому человеку, каким он был и сам, адаптироваться в потоке масс-медиа и коммерции. Энди Уорхол разобрался с этой проблемой блистательно, придумав обратить любовь на мир вещей. Он обожествил их, объявил неизменный вкус кока-колы воплощением вечности, ее одинаковую для всех цену – символом равенства, а магнитофон – идеальной женой, которая никогда не изменит. Но идеализировав и возвысив предметный мир, он совершил недопустимую ошибку, решив, что любовь и смерть – такие аксессуары жизни, от которых можно если не отказаться, то игнорировать. Ища спасения в вещах, Уорхол проповедут равнодушие к событиям. Монотонным повторением он превращает электрический стул или автомобильную аварию в обыденную, рядовую вещь, на которую проще не обращать внимания, чем осознать как катастрофу и позволить ей ранить себя. Но – «бойтесь ранодушных».

Можно сказать, что я делаю поп-арт, потому что я работаю с растиражированными образами, которые «знакомы до боли» и действуют как анестезия на все органы чувств. Мне интересно реанимировать их, сталкивая неожиданным образом. Взращивать в зрителе индиффирентность  к окружающему миру – не лучший способ противостоять давлению медиальной среды. Я предпочитаю напоминать о том, что «в наше время каждая вещь беременна своей противоположностью», постоянно возбуждать недоверие к привычному. Мы все больны «банальным зрением» и готовы принимать то, что нам показывают, следовать общепринятой системе видения мира.

Если человек, увидев выставку или фильм, уходит с ощущением спокойствия, поскольку это то, чего он ожидал, то в чем здесь искусство? Произведения, которые обманывают ожидания зрителя, делают его сознание мобильным.  При этом они должны быть интерактивны. Человек изначально должен решиться на контакт с искусством, и в процессе этого контакта окажется, что действие зрителя привело не к тому результату, на который он рассчитывал.

Если взять в руки дюшановскую клетку для птиц, наполненную «сахаром-рафинадом», она окажется слишком тяжелой, потому что на самом деле кубики сделаны из мрамора.Сладость превратится в тяжесть, быстрорастворимое окажется нетленным. В черном ящике Монастырского – глазок. Зритель заглядывает в него, но ничего не видит.Он нажимает кнопку, находящуюся рядом, продолжая вглядываться в темноту, но в ответ слышит резкий звук звонка. Мы ждем сигнала, но он приходит не оттуда, откуда мы рассчитывали его получить. В этом есть некое жизнеподобие. Жизнь, исход которой мы бы знали заранее, показалась бы безысходной.

Пико делла Мирандола рассматривает красоту как нечто составное, определяемое «противоположными» принципами, то есть как возникающую из столкновения противоречий. Недаром Гармония, объединяющее начало, в античной мифологии – дочь Венеры и Марса.

В своей работе «Опасные связи» я соединяю образы Венеры Милосской и Христа как взаимодополняющие компоненты: искусство и религию, мужское и женское, любовь земную и любовь небесную, наконец, как физическое сопоставление, руки утраченные и руки прикованные.

Фигуру восточной женщины и Фемиду с весами и мечом как столкновение слепого западного правосудия и открытых глаз Востока, лишенного права слова. Рука, вскинутая в фашистском приветствии и рука микеланджеловского Бога перечеркивают друг друга как сила уничтожающая и сила сотворяющая человека. Работа сделана таким образом, что при фронтальной точке зрения мы видим две фигуры одновременно, смешанные в сложную для восприятия мозаику. При взгляде слева или справа мы видим четко только одну из фигур. Чтобы понять эти работы, зритель должен посмотреть на них с нескольких точек зрения. Проще смотреть, приняв одну из сторон, не задумываясь о противоположной позиции.В жизни это приводит к фанатизму и уничтожению тех, кто придерживается другого мнения. Для достижения гармонии, как бы это ни было сложно, нужно осознать инакомыслящего не как противника, но как собеседника, которого необходимо понять и вступить с ним в диалог.

Используя популярные символы, я не восхищаюсь их неизменностью и единообразием. Наоборот, я хотела бы вернуть возможность их непосредственного восприятия, в своих работах я предусматриваю возможность альтернативного прочтения, рассчитываю на наличие фантазии у зрителя, хочу найти в нем достойного партнера, того потенциального художника, которого дадаисты видели в каждом человеке.