05.10.2009 | Диски

Крестом и нулем

Основное измерение этой музыки — пустота

Основное измерение этой музыки — пустота. В пустоте повисают сухие аккорды (не аккорды даже, а результаты фрагментарных контактов пальцев со струнами), пустота берет верх над еле слышным ритмом, пустотой отзываются слова, мелодия, не успев достичь кульминации, поглощается пустотой; даже название группы — The xx — фиксирует пустоту графи чески. Белый крест, размахнувшийся на всю обложку, свидетельствует о запрете на любую неумеренность. Ни единого лишнего звука, удара, ноты. Ни вздоха в перерыве. Группа словно вынуждена играть в предельно замкнутом пространстве, в комнате с белым потолком с правом на надежду. Это пластинка о тишине, театр теней, сказка про темноту; очень красивая и грустная сказка.

Откуда что берется? Непонятно. The xx — четверо двадцатилетних лондонских скромников (два юноши, две девушки), похожих на недавних подростков-эмо: одеваются в черное, пишут и записываются исключительно в темное время суток. Однокашники, самая существенная информация о которых — это то, что они ходили в ту же школу, что гений дабстепа Burial (а также электронщик Four Tet и музыканты группы Hot Chip). Черт его знает, чему их там учили, но что-то общее и правда есть: как и у Burial (у которого даже был тематический трек «Night Bus»), музыка The xx будто бы специально создана для того, чтобы слушать ее в пустом ночном автобусе, неторопливо движущемся по лондонским окраинам.

В течение последних месяцев на этих страницах нередко поминался новый минимализм — как наметившаяся тенденция менять избыток на убыток, вместо максимума возможных звуков использовать предельный минимум. Если февральский альбом бруклинцев Telepathe был впечатляющим изложением темы, то «xx» тянет на выпускное сочинение (это вообще привычный сейчас расклад сил: американцам свойственно изобретать; англичанам — оттачивать формулировки).

У The xx получается вложить в монотонные звуки великое множество смыслов и интонаций. Здесь поют на два голоса, равнодушный мужской и неуверенный женский; поют о любви — но любви отчужденной, отстраненной: басист и гитаристка относятся друг к другу как брат и сестра; их опасливо-нежные переклички — это мнимые диалоги, на самом деле каждый обращается к кому-то другому, кому-то, кто находится за пределами этого тесного пространства звука. The xx насыщают свои схематические чертежи множеством остроумных ссылок. На передовой — R’n’B: музыканты часто поминают покойную певицу Элайю, за счет которой формировал себе первые капиталы Тимбаленд — и действительно, если бы Тимбаленд был белым, бедным и больным, его музыка могла бы звучать как эти смурные и смирные песни. На The Kills — голос вокалистки иногда напоминает Элисон Моссхарт, только ее гаражная похоть как будто бы прикрыта мягкой большой подушкой. На дрим-поп в его самых акварельных проявлениях — в варианте, например, Mazzy Star. На великую и полузабытую группу Young Marble Giants, в конце концов, — там тоже извлекали звуки только в случае крайней необходимости, там тоже росли прекрасные в своей мертвенной бледности мелодии, а девушка пела неровно и осторожно. Даже своим именем (которое тоже, в принципе, новый минимализм) The xx разом транслируют целый набор смыслов — и дистанционные несбывшиеся поцелуи, виртуальным заменителем которых служит нехитрое буквосочетание, и намек на порнографию, и принадлежность к поколению двадцати летних, и признание собственного инкогнито, неизбежной безымянности людей, у которых нет прошлого.

Вообще, для всей английской гитарной музыки последних лет The xx являются чем-то вроде нулевой степени письма, в которой, дословно по определению Ролана Барта, «с одной стороны, нетрудно различить порыв к отрицанию, а с другой — бессилие осуществить его на практике».

Не секрет, что самое заметное явление в поп-музыке последних лет — это не вонки, и не дабстеп, и не постпанк, и да же не этот самый минимализм. Это измельчание. Отсутствие новых всеобщих героев — и, похоже, их невозможность. Похожие на школьников у «Макдоналдса» на Пушкинской, пишущие свое название строчными буквами The xx — это, конечно, своего рода манифест измельчания. Его пик — и его же оправдание: это группа, которая умеет находить большое в малом. В конце концов, даже среди мелочей можно выстроить определенную иерархию; и если уж, говоря обыденным языком, нам суждено выбирать между «мелочь пузатая» и «мелочь, а приятно», второй вариант все-таки предпочтительнее.

Источник: "Афиша", 31.08.2009,