03.07.2008 | Арт
Ничего общего, кроме кличкиЮбилей футуризма в ГМИИ им. А.С.Пушкина
Российская часть выставки "Футуризм - радикальная революция" выглядит радикально.
Итальянцам отдан Белый зал, и там они расположились грамотно, нажористо, с удовольствием. С дурацкими объемными "Шумоинтонаторами" Луиджи Руссоло (объектами, переводящими шум улиц в звуки искусства) и антологией скульптур, в коей главенствует Умберто Боччони (однако его оригинал "Единых форм непрерывности в пространстве" уже привозили в 2005 году в ГМИИ из Милана на выставку "Россия - Италия", а теперь это поздняя копия из Израиля).
Тут главное - не итальянцы, а дизайн Бориса Мессерера. Он и дорожку по парадной лестнице музея с итальянскими манифестами постелил, и Белый зал декорировал.
Русским отдан светящийся групповой портрет Крученых, Бурлюков, Маяковского и Лившица над лестницей. Это как раз те, кто приняли в штыки лекции Маринетти в Петербурге и Москве в 1914 году. Апостол электрической религии ненавидел северян, рассказывая об их неспособности "понять истинный итальянский футуризм". На что Маяковский ответил декларацией, начинающейся фразой: "Мы с итальянским футуризмом ничего общего, кроме клички, не имеем".
По дизайну выставки это очень понятно.
Итальянцы - в парадном зале. Мы - на выселках. У них - дизайн, у нас - скорбные серые холстины, на которые повешены шедевры из региональных музеев. Видимо, это должно воспроизвести впечатление от футуристических экспансий по всей России.
Да, "будетляне" с лекциями объяли всю страну. И работы в ГМИИ собраны из Самары, Уфы, Кирова, Орла, Вологды и легендарного, но недосягаемого Слободского. Однако эти серые холсты-декорации производят впечатление какой-то предельной маргинализации. То есть в главном зале - европейские интеллектуалы, а здесь собраны кондовые экспериментаторы, изобретавшие велосипед в деревенском сарае. И такая дихотомия кажется в самом деле радикальной.
Поскольку русский футуризм - мало того что провозгласил свое рождение задолго до публикации манифеста Маринетти - с итальянскими корнями имеет мало общего. Русские художники думали об органике, "расширении сознания", новом восприятии мира - без машин, технологий, урбанизма и прочих форм неестественного происхождения. Мыслили об азиатчине и первоформах. Поклонялись первобытному видению. Фабрика для них была синонимом соборности, коллективного тела, встающего по гудку.
Конечно же, ничего, кроме клички. И "футуризм" - слово, имеющее латинские корни. А "будетляне" - корни язычески-дикие.
Только русский футуризм закончился Октябрьской революцией. А итальянский - фашизмом. Почувствуйте разницу.
Она заметна на выставке в ГМИИ. Это и есть идеологический радикализм, воплощенный визуально.
Черкасская, конечно, не сравнивает пандемию с Холокостом, а фиксирует логику ее восприятия в Израиле: коронавирус - продолжение череды несчастий, преследующих евреев. Она воспроизводит цепную реакцию воспоминаний, запускаемую страхом, одинаковым во все времена.
Внимание художников Лондонской школы было приковано к человеческому телу. Для них было важно зафиксировать изменения тела, его уязвимость и недолговечность. Тела на картинах Фрэнсиса Бэкона абстрактны, аморфны. Они как будто находятся в состоянии постоянной текучести за счёт размазанных мазков краски.