27.11.2007 | Pre-print

В поисках утраченного читателя

Эссе-предисловие из новой книги Зиновия Зиника «У себя за границей», вышедшей в московском издательстве «Три Квадрата»

Короткие истории, скетчи и очерки Зиновия Зиника знакомы читателям прежних «Итогов», старого «Нового времени», нынешней Стенгазеты и даже гламурных журналов последних лет. Издательство Три Квадрата   выпустило в свет сборник этих историй под общим названием «У себя за границей» – в свете тридцатилетнего опыта пребывания автора вне России. Сам Зиновий Зиник – с визитом в Москве с 1 по 10 декабря, на книжной ярмарке и вокруг, но в выборах не участвует.

В этих скетчах, эссе, очерках рассказываются разные любопытные истории про городских лисиц среди лондонских помоек и про игроков в крикет среди английских диссидентов; про русскую солдатскую шинель как образец высокой моды и про таиландских слонов, занимающихся абстрактным экспрессионизмом; про аквариум на британской радиостанции и каббалистов среди секс-меньшинств; про нищих на американских курортах, про воблу в английском парке и про немецких единорогов. О чем бы ни шла, однако, речь в этих заметках о другой жизни, один мотив просматривается везде: речь идет о пребывании в неком промежуточном мире, о пограничной ситуации, где чужое воспринимается как свое, а свое – как чуждое. Этот мир двойной географии – прерогатива человека, превратившего другую страну и другой язык в свой дом.

Я менял адрес этого дома не раз. Уехав из родной Москвы в 1975 году, я на протяжении целого года занимался постановкой водевилей Козьмы Пруткова в Иерусалиме; провел несколько месяцев в Париже, где стали издавать мои первые романы в переводе на французский (до того, как они были опубликованы на языке оригинала), и, наконец, поселился в Лондоне, где живу и работаю – на двух языках уже тридцать лет, в частности на радиостанции Би-би-си. При этом я много путешествую и около месяца каждый год провожу в Америке – часто с лекциями. Все эти перемещения мой читатель может проследить в очерках, скетчах и коротких эссе этой книги.

Кто из нас не рассказывал о своих заграничных поездках? «Заграница» для русских – это не просто другая страна: это целый миф. Священные камни Европы описаны в подробностях в письмах русских путешественников. Более того, русские классики дореволюционных времен по полжизни проводили в Европе. Даже в эпоху «железного занавеса» мы с волнением читали о городе желтого дьявола и ветках сакуры. Однако все эти сочинения, вне зависимости от политического режима в стране и идеологии автора, были взглядом на зарубежье со стороны, извне. Это были заметки человека, знающего, что, если не сегодня, то завтра он вернется на родину, домой, обогащенный новым опытом, готовый поделиться этим опытом с соотечественниками.

Но вот на протяжении довольно короткого с исторической точки зрения периода, скажем, лет в пятнадцать (с середины семидесятых до конца восьмидесятых годов), в странах к западу от бывшего «железного занавеса» образовалось странное и уникальное племя выходцев из России. Они резко отличались в своих идеях от всех предыдущих (и, возможно, последующих) поколений российских путешественников. Речь идет об эмиграции. Добровольной эмиграции. Не об изгнании, не о вынужденном – или навязанном свыше – расставании с родиной, а именно о добровольном уходе в другую цивилизацию. Три волны эмиграции (эпохи Октябрьской революции, Второй мировой войны и, наконец, брежневского застоя) вынесли к западным берегам бог знает кого и черт знает что. Но главный рубеж, разделявший три поколения эмиграции, касался всегда вопроса о возможном возвращении в Россию.

Сейчас все хором говорят о том, как они давно предвидели, что советская власть вот-вот рухнет. Я не обладал подобной пророческой интуицией. Я был уверен, что Советский Союз доживет как минимум до 2984 года. Поэтому никаких шансов на возращение – в круг друзей, в родной язык – я не видел. Вывод отсюда напрашивался лишь один: жизнь вокруг меня, английская жизнь и ее английский язык, это и есть моя жизнь и мой язык – даже если я ношу в себе еще и другой мир, говорящий на ином языке. Я должен жить в параллельных мирах, соединяя их в себе воедино. Традиционное деление на внутренний и внешний мир в сознании человека для меня выражалось вполне географически и вербально – в двуязычии. Я жил между двух миров – то есть, нигде. Те, кто способен был меня понять, говорили на другом языке. Тот, кто говорил на моем языке, находился от меня за тридевять земель и не понимал, с чем и с кем я сталкиваюсь в своей новой жизни. Это был отказ от российского читателя – отказ от большой литературы, в традиционном понимании этого слова. Точнее, мой российский читатель еще не существовал в настоящем времени, сейчас, вокруг, здесь. Он отодвигался в некое неведомое будущее, в которое сам автор не слишком верил. Это был уникальный для меня период в литературе (да и не считал я себя никогда литератором), когда мы писали для самих себя. Единственным адекватным жанром такого литературного мышления был и остается жанр эпистолярный.

На протяжении двух десятков лет я регулярно писал письма русским друзьям – и здесь, и там – практически каждый день. Каждое письмо в том или ином смысле было попыткой описать по-русски вещи, в русском языке до этого не существовавшие. Словесность – это преодоление чуждости. Эмиграция, отъезд навсегда в иные земли – лишь одна из форм подобного преодоления чуждости. Так личная переписка превращалась в литературу. С появлением в 70-е годы новых эмигрантских изданий (и в первую очередь высоколобого и стилистически строгого «Синтаксиса», а до этого – свободного в своей нелепой пестроте ежемесячника «Время и мы») выяснилось, что у этой нездешней и неприкаянной прозы появился свой дом. У этой дневниковой активности появился свой читатель. Понадобилось двадцать лет и еще одна революция в России, чтобы эта отчужденная от всего литература «ни для кого» стала просто-напросто еще одним любопытным взглядом на внешний мир российскими глазами.

Заграница стала частью российского сознания. То, что я считал сугубо личным отчетом о другом мире, стало предметом «разговоров запросто» на страницах российских журналов. Так, личная переписка стала скетчами про мою жизнь за границей для журнальных колонок (в «Итогах» в 1990-е годы и, до последнего времени, главным образом в еженедельнике «Новое время»; публиковались эти истории и в глянцевых журналах, и на разных сайтах). Приглашаю вас, читатель, в эту «свою» заграницу.