24.12.2010 | Литература / Общество

Мобильный солипсизм

Ситуация в вагоне напоминает порой кухню коммунальной квартиры, где все в одном месте, но делают вид, что никого нет

В метро я обычно читаю то, о чем собираюсь говорить в этот день на радио. На днях это был роман (получивший в этом году Букера) Говарда Джейкобсона "Финклеровский вопрос".

Финклеровский вопрос - это вариант еврейского вопроса, по имени одного из главных героев романа. Роман этот - про стареющего лондонского интеллектуала, который сожалеет, что не родился евреем, и тех лондонских евреев-интеллектуалов, кто предает свой народ (это, с точки зрения Джейкобсона, те евреи, кто стыдятся своих связей с Израилем) .

В наш век субсидированного мультикультурализма, когда нас поощряют искать свои национальные корни даже там, где и деревья не растут, Джейкобсон умудрился на страницах своего романа создать еще одну этническую общину (у этой общины свой выговор, своя манера жизни и даже кулинарные пристрастия) - лондонских интеллигентов-евреев, общину со своими пограничными маршрутами.

Они все живут вокруг Северной линии лондонского метро, по которой я, собственно, и езжу из своего Камдена на Би-би-си. Эта линия метро начинается далеко на северо-западе Лондона, в районе Edgware, облюбованном ортодоксальными евреями, и разделяется в Камдене (где живу я) на две ветки. Одна ведет в Ист-Энд - сюда в предыдущие столетия прибывали евреи-беженцы из Восточной Европы. А другая - в Уэст-Энд, где в основном и работают (скажем, на Би-би-си) в наши дни герои Джейкобсона.

Внимательно вникнуть в роман мне, однако, не давали. Мой вагон, как обычно, набит пестрой толпой космополитического Лондона. По соседству со мной, прямо у меня над ухом, молодой человек с оселедцем панка и серьгой в ноздре говорил сам с собой. Еще в недалеком прошлом, сталкиваясь с человеком, который говорит сам с собой на улице, можно было с уверенностью сказать, что человек этот - не в себе, психически нездоров. В наше время, это, скорее всего, человек говорящий по мобильному, с колечками проводов, свисающих из ушей. Говорят такие люди громче обычного, слышно каждое слово, и раздражает их бессвязность, поскольку не слышно, что ему отвечает партнер на другом конце линии.

Однако порой и тема и сюжет диалога не нуждаются в пояснениях. Пока я вникал в нюансы Финклеровского вопроса, молодой панк с серьгой в ухе занимался вполне откровенным телефонным сексом по мобильнику. Когда я повернулся, чтобы получше рассмотреть этого артиста вокального жанра, тот, перехватив мой взгляд, заорал на меня: "Чего вам надо? У меня частный разговор, непонятно что ли?"

Непонятно было только одно. По каким-то загадочным законам человеческой психики и психологии, те, кто говорят по мобильному телефону, считают, что они отделены от всего остального мира. Вокруг них как будто невидимый барьер, звуконепроницаемая стена, позволяющая им, существующим в некой параллельной вселенной, говорить так, как будто они у себя в спальне. И не только говорить, но и вести себя соответствующим образом.

Мы хорошо знакомы с жестом женщины из старых голливудских фильмов: быстро попудрить нос и глянуть в зеркальце за мгновение перед появлением любовника. Однако то, что я наблюдаю в эти дни в вагоне метро - процедура совершенно иного ранжира. Девица раскладывает у себя на коленях полный туалетный набор и начинает тщательно втирать в лицо различные кремы, а потом приступает к детальной гримировке - щек, губ, бровей, ресниц. Потом начинается процесс переодевания. На днях я наблюдал, как одна дама сумела сменить свою спортивную форму для бега трусцой на офисный костюм, обнажая при этом - довольно минимально - разные части тела. На нас (на меня) она не обращала внимания.

Это и поражает. Совершенно ясно, что все эти девицы и молодые люди прихорашиваются, чтобы прибыть в лучшем виде в свой офис, чтобы обаять начальство и своих коллег. Но чем мы, их попутчики по вагону, хуже? Неужели они думают, что они нас больше не увидят? (На самом деле, когда мы постоянно сталкиваемся с одними и теми же людьми по одному и тому же маршруту.) Что мы - призраки? Слепые? Вообще не существуем?

Это неправда. Мы существуем. Как говорил шекспировский еврей Шейлок, у нас тоже есть глаза, руки, внутренние органы. Мы едим то же, что и вы. И если пролить на нас кофе, мы чувствуем ожог. В наши дни я вхожу с опаской в вагон метро. Пару раз книга, которую я читал, была залита кофе. Придя на работу, я однажды обнаружил кусок гамбургера от Макдональдса у себя в кармане пальто. Ситуация в вагоне напоминает порой кухню коммунальной квартиры, где все в одном месте и в одно и то же время, но делают вид, что никого вокруг не существует. То есть, пока не вспыхнет скандал.

Когда женщина рядом с тобой всю дорогу тщательно расчесывает волосы, разбрасывая вокруг себя с расчески далеко не золотое руно, ты осторожно отодвигаешься. Когда молодой человек в костюме банковского клерка стал стричь ногти и обрезки летели в мою сторону, я закрылся "Финклеровским вопросом" как щитом Давида. Но когда этот панк с ноздрей в ухе наорал на меня страшным голосом за то, что я своими взглядами якобы нарушаю его интим, мне ничего не оставалось, как встать и направиться в другую часть вагона.

Не тут-то было. Мой путь был прегражден кольцом спин. Люди стояли и наблюдали в полной тишине (под стук колес), как бы онемев, что-то мистическое внутри круга. Я, человек любопытный, пролез сквозь эту цепочку спин. Глянул. И тоже обомлел.

Две лавки (четыре сиденья напротив друг друга) занимал один человек. Это был огромный толстый еврей. Сомневаться в его еврействе не приходилось: на нем был шелковый кафтан, черная широкополая шляпа, отороченная мехом, белые чулки - униформа ортодоксального еврея с последней остановки Северной линии. Его пейсы скользили по его розовым щекам, как телефонные проводки. На противоположном сиденье перед ним была разложена газета. На ней стояла открытая банка сардин и ломоть черного хлеба. Он залезал в банку своими пальцами в кольцах и отправлял сардины в рот. Его толстые губы и нос лоснились. Вокруг все было усеяно крошками хлеба.

Картина была настолько отвратительна и гротескна, что люди, пораженные сходством этой сцены с нацистскими карикатурами на евреев, стояли, не шелохнувшись, боясь выразить хоть каким-либо жестом или словом свое возмущения этим безобразным актом поведения на публике. Это был страх - в наш век мультикультурализма - оскорбить национальное достоинство этнического меньшинства со странными национальными обычаями.

Наш еврей, тем временем, закончил трапезу, совершенно индифферентно собрал свои вещички и вышел из вагона на следующей остановке. Может быть, он вошел в соседний вагон, чтобы прокрутить ту же провокационную сцену, как некий уличный артист перформанса, испытывающий британскую публику на толерантность? Или же это был переодетый Говард Джейкобсон, выискивающий евреев, презирающих собственную нацию?

Или же это был призрак моего прадеда из Белоруссии?

Источник: "Пятый этаж",bbcrussian.Русская служба Би-Би-Си, 21 ноября 2010 ,