26.06.2007 | Memory rows

Балкон с видом на домик Магритта

Кастрация кота в замке Доброго Совета и кукареканье трентинских петухов

Второй год я много времени провожу в Италии, в крошечном, ничем особенно не примечательном приальпийском городишке Роверето. Я давно так подолгу не отсутствовал из Москвы. И с удовольствием сидел бы здесь все время, если бы не мог из Москвы сюда уезжать, только когда Сашины родители – спасибо им за это – могут взять к себе Петьку и Яшку.

Роверето в Сашиной и моей жизни появился так. Саше предложили работать с коллекцией искусства ХХ века из России, которую собрал Альберто Сандретти. Это замечательный, симпатичнейший человек, и коллекция у него редкая.

В конце 1955 он, студент философского факультета Миланского университета, и убежденный коммунист, активист итальянского комсомола, приехал учиться в МГУ. Это произошло почти нелегальным образом. Поскольку Альберто подлежал призыву в армию, он не имел права надолго уезжать из Италии. Деятели компартии отправили его в Париж – якобы участвовать в каком-то студенческом конгрессе. Там его посадили на поезд и отправили в Швейцарию, где на неком полустанке его кто-то ждал, они на другом поезде прибыли в Прагу, где Альберто переночевал, а потом оказался в маленьком самолете, на котором его, в компании неких очень серьезных взрослых людей, доставили в Москву.

Причем он умудрился в 1955-м отправиться в СССР, чтобы там изучать Достоевского и философов "Серебряного века" в их связи с экзистенциализмом. По-русски он сперва не говорил ни слова, но быстро понял, что с Достоевским и экзистенциализмом будет туго и стал изучать экономику и труды молодого Маркса, по которым и защитил диплом на отлично.

Свой философский диплом он подтвердил в Милане.

У Альберто Сандрети идеализм органически сочетается с прагматичностью, а потому, закончив обучение в МГУ, он постепенно занялся бизнесом. Сперва – переводчиком в итальянской компании, имевшей дела в СССР. Потом работал в фирме, связанной со строительством автомобильного завода в Тольятти. Он мне показывал фотографию, где стоит рядом с Аньелли, хозяином FIAT, и Косыгиным. А постепенно завел свое дело, торговал с Россией чем мог и мало-помалу вполне разбогател. Сейчас у него дом в Милане, пополам с братом – большой дом в Венеции, этакий palazzetto, квартиры в Москве и в Питере. Но коммунистических убеждений – скорее, социал-демократических – не оставил. И очень скромен, почти аскетичен в быту.

С детства он любил искусство. В подростковом возрасте собирал репродукции. А в Москве, в конце 50-х, случайно познакомился с Штейнбергом, Немухиным, Рабиным, Краснопевцевым, Свешниковым и прочими неофициальными художниками, подружился с ними, начал у них покупать картины – кое-какие деньги у него уже были, да и стоило это тогда совсем дешево. В результате – у него отличная, одна из лучших существующих подборка работ нонконформистов.

Но его интересовали не только нонконформисты: ему хотелось собирать и официальных художников. Те его опасались – иностранец. Он так и не смог купить картины у Дейнеки, хотя очень хотел. Коллекция, тем не менее, росла и росла, и это странная коллекция, которую многие обвиняют в хаотичности. Ну да, Сандретти что-то приобретал не только и не столько по причине ценности, а потому, что ему просто нравилось. Причем иногда он  не помнит, зачем купил. У него был период в конце 60-х – начале 70-х, когда в СССР он по каким-то причинам старался не бывать. А тогда как раз был пик еврейской эмиграции из Советского Союза. И уезжавшие прознали, что в Италии есть псих, готовый покупать искусство из России. Делал он это часто заочно, не глядя. Пересылал деньги по указанному адресу в Вену или в Рим, главные перевалочные пункты для наших эмигрантов на пути в Америку, потом забирал товар. Естественно, таким образом накопил кучу мусора, но в нем оказывались жемчужины. Кроме того, Альберто нередко покупал что-то, даже если не нравилось, а просто потому, что ему был по-человечески симпатичен художник.

А если не нравилось совсем, если это искусство не понимал, да и к человеку симпатии не испытывал, то не покупал. Так у него в собрании почти не оказалось Кабакова, хотя он мог бы у него покупать одним из первых.

Коллекция – огромная и разношерстная. В ней и Кандинский, и великолепное собрание советского агитационного фарфора, и известные, малоизвестные и вовсе неведомые советские и постсоветские художники, и несколько сотен редчайших значков 20-80-х годов, и более 5.000 советских плакатов, и нечто вовсе помоечное, купленное в Измайлово или в сувенирных магазинах. Но я уверен, что именно в этой разношерстности высочайшая ценность собрания Сандретти: это великолепный материал не только для искусствоведческих, но и общих культурологических исследований.

А еще Альберто славен своей эпопеей с павильоном России на Венецианской биеннале, построеннным в начале прошлого века Щусевым и внесенным в список культурного наследия России.

Советские о нем никогда особенно не заботились, а во второй половине 80-х, в общей суматохе, вовсе про него забыли. Не платили за аренду земли, за электричество, ничего не делали, чтобы поддерживать здание в более или менее приличном виде. Оно пришло в  запустение, крыша прохудилась, окна выбили, стены покрылись плесенью. Сандретти на свои деньги сделал ремонт, хотя его об этом никто не просил, уладил проблемы с арендой и много лет тратился на российский павильон – влетело это ему в серьезную сумму.

В благодарность российские власти назначили его почетным консулом РФ в Венеции, и табличка с обозначением этого красуется рядом с дверью его дома, где постоянно гостят приезжие из России. К своему титулу Альберто относится более чем иронично.

Человек он уже пожилой и решил заранее позаботиться о судьбе своей коллекции, а мечта его – чтобы на ее основе был создан центр исследований культуры России. Вот он и передал ее на хранение, вместе с внушительной библиотекой по искусству, театру, архитектуре и кино, собранной почти за полвека, в MART, то есть Museo di arte moderna e contemporanea di Trento e Rovereto. А Сашу наняли куратором той части этой коллекции, что относится к второй половине ХХ века и выставки, которая должна в МАРТе открыться в октябре этого года. Вот она второй год и проводит большую часть времени в Роверето, иногда вырываясь в Москву.

Роверето находится в долине реки Адидже, в Доломитских Альпах, на самом севере Италии, в провинции Трентино. Население – 35.000. До областной столицы  Тренто, очень красивого, но тоже маленького города – двадцать минут езды. Ближайший крупный город, Верона, – в 60 километрах. До Венеции – 200 с чем-то. До Рима дальше, чем до Мюнхена. Вокруг – красота. Горы, леса, виноградники, фруктовые сады, живописные деревни и развалины замков на каждом холме. До сценического озера Гарда – рукой подать. Некоторые здешние пейзажи я с удивлением узнал, вспомнив рисунки Дюрера – он эти горы и скалы рисовал, добираясь из Германии в Италию.

Роверето городок древний, вроде бы существует еще с римских времен. Тут имеется старинный замок (но сколько замков в Италии!) и приятный старый центр, который весь можно обойти за час, ежели идти очень медленно. Впрочем, мне все время удается в нем находить что-то новое. Например, иду мимо странного старого дома (в семь этажей, но высота каждого, судя по всему, меньше двух метров) и вижу доску с латинской надписью. В латыни я не силен, но перевел. "В год Господень 1822, в первый день октября, господин наш Франц, император и цезарь, и Александр, сын Павла, наследник Петра, Европейской Сарматии непобедимый император, направляясь на конвент владык-федераторов в Верону вместе, осчастливили своим августейшим посещением эту шелкопрядильную фабрику". Так что в Роверето с Россией что-то связано издавна.

В Средние века Роверето принадлежал местным феодалам из рода Кастельбарко, вассалам веронских Скалигеров. Потом перешел под власть Венеции, а потом – трентинских князей-епископов, затем оказался частью Австрии. В XVII – XVIII  веках очень разбогател: стал одним из главных в Европе центров шелкопрядения, потом обеднел. В состав Италии вошел только после Первой мировой войны. В 1915 тут шли страшные бои, город был очень разрушен, и в честь этого в замке Кастельбарко расположен занимательный Военный музей.

Австрийское влияние в местном укладе жизни до сих пор чувствуется сильно, хотя и не так, как в соседнем Больцано-Бозене, столице Южного Тироля, где половина населения говорит по-немецки. Еда полуавстрийская, одно из национальных трентинских блюд – квашеная в белом вине капуста с колбасками. А вино – изумительное. На мой вкус, здешний Mueller Thurgau и красное Teroldego Rotaliano – лучшие вина Италии.

Городок засыпает в 10 вечера, а в выходные вымирает полностью, только туристы слоняются по старому городу. Любимое занятие местных, по-моему, это катание по горам на велосипедах, а зимой, разумеется, лыжи.

Но культурная жизнь кое-какая была. Здесь ежегодно проводится Моцартовский фестиваль (юный Моцарт дал в Роверето свой первый концерт на пути в Рим) и есть маленькая консерватория. Есть городской театр, городской музей, имеется даже крошечный университет, а также в каждом мае устраивают Международный кинофестиваль фильмов, посвященных горам. Я, правда, на эти фильмы не ходил и не знаю, что это такое.

И есть местный герой, аббат Антонио Росмини, живший в Роверето в начале XIX столетия философ и просветитель. За склонность к просвещенческим новаторствам сочинения Росмини были занесены Ватиканом в Индекс запрещенных книг, зато в Роверето теперь все самое важное – главная улица, городская библиотека, театр, кажется, университет, – называются его именем. А на стене дома в одной из узеньких улиц старого города я увидел однажды мемориальную доску, на которой написано, что Росмини тут проходил такого-то числа такого-то года, его озарило и он сформулировал основу своей философии – "идею быть". К сожалению, я не читал его книги, не был ли он экзистенциалистом или представителем "философии жизни" до Кьеркегора и Бергсона? А местных школьников, видимо, измучили Росмини: на стенах домов часто встречаются надписи: «Rosmini e’ merda».

Так вот, в этом городке пять лет назад построили по проекту знаменитого швейцарца Марио Ботты MART, большой и сверхсовременный по оснащению музей, какого в Москве, думаю, не будет еще долго. Поводом послужило, что из Роверето происходит Фортунато Деперо, не самый знаменитый из итальянских футуристов. Другая причина – автономная провинция Тренто, хотя и так одно из самых богатых мест Италии, входит, вместе с Сицилией и Калабрией, в список "проблемных": а вдруг она отложится и поведет себя как Шотландия? Вот Трентино и получает мощные субсидии от центрального правительства. Ну и вообще, места здесь туристские, и MART оказался обязательным пунктом экскурсионных маршрутов.

Выставки в MART бывают такие, что можно представить в Нью-Йорке – Париже – Берлине – Лондоне – Москве – Токио и прочих главных столицах, но не в захолустном, в общем-то, городке. Когда я здесь впервые оказался прошлой весной, был ошеломлен выставкой "Танец авангарда", на которую из главных музеев мира свезли все, касающееся балета и искусства со второй половины XIX века до конца ХХ – Дега, Тулуз-Лотрека, Мир искусства, наших и итальянских футуристов, дадаистов, Пикассо, Матисса, Раушенберга, Флюксус, Уорхола, ну и так далее. Да и сейчас идет очень даже интересная выставка – "На итальянский лад. Дизайн и авангард в Италии ХХ века".

Саша сняла квартирку с огромным балконом в десяти минутах ходьбы от музея. Обычно она целые дни работает там, в подвале, где находится музейная библиотека и где хранится коллекция Сандретти. К сожалению, кондиционированный воздух ей, при ее астме, вреден. Но зато – на улице здесь воздух чистейший и бодрящий. Только вот прошлым летом было чудовищно жарко. Она мучалась и болела. И конечно, одной ей здесь скучно. Она почти ни с кем не общается, только с очень симпатичными сотрудницами библиотеки сестрами Марией и Розанной, хорошо говорящими по-английски, а итальянский она пока так и не выучила, хотя понимает довольно прилично.

По вечерам заняться нечем – итальянское телевидение чудовищно, остается только читать да смотреть видео. Так что она тоскует и со счастьем приезжает в Москву, когда получается, на месяц. Иногда ездит к Альберто в Венецию или в Милан; вместе мы несколько раз бывали в Вероне, очень гуманном городе, в Венеции, в Виченце, съездили во Флоренцию (красива, слов нет, но что-то в ней есть жесткое и агрессивное) и в Болонью (я, туда попав почти через двадцать лет после первой поездки, убедился, что недаром тогда влюбился в этот теплый и умный город). Естественно, ездили в Больцано и Тренто, на Гарду, гуляли по окрестным горам. Но для Саши Роверето это все же прежде всего работа.

А для меня – непонятно что. Не то санаторий, "Волшебная гора", не то "творческая дача". И я, мог бы, тут и сидел бы.

Тишина и спокойствие. Ночью издалека доносится стук поезда, под утро кукарекают петухи, потом заливаются птицы. Я здесь могу часы проводить на балконе, смотреть на поднимающуюся за соседними домами гору Финонкио с какими-то антеннами на верхушке, выглядящими снизу как спички, а на самом деле огромными, и с языком снега, который иногда не тает даже в жару, – все складки ее знаю уже наизусть. Гляжу на облака, на то, как они то летят где-то высоко-высоко, то туманом окутывают балкон. А напротив нашего балкона – старый трехэтажный дом, который мы прозвали "Домиком Магритта", потому что в сумерки он очень похож на тот, что изображен на его гениальной "Симфонии светов". Возле этого дома растет высоченный, метров тридцать, кедр, раздваивающийся почти от корня, и в его кроне обитает множество птиц. В "Магриттовом домике" живет небольшая бело-рыжая собака наподобие сеттера-недоростка, а по усеянному маргаритками газону под нашим балконом прогуливаются три кошки – одна черная, другая черная с белой маской и белыми гетрами, третья рыжая. Иногда они забредают в заросли бамбука, которыми обрамлен газон, – там с наступлением темноты начинают шебуршать ежи.

По соседству живет дурашливый пес, по виду совершеннейший "Белый Бим Черное Ухо". Он, как наш Яша, много времени проводит на балконе и, завидев нас, приветствует радостным лаем. Соседи его хозяев – сербы, видимо, из Косова. Иногда по субботам они "устраивают Кустурицу": поют под гармошку заунывные песни про горькую судьбу Косова Поля, звякают бутылками и стаканами, орут, выясняют отношения, потом снова вопят под гармошку. Ровно в 22.30 успокаиваются. Что, по-моему, свидетельствует: буржуазный уклад может на время утихомирить даже самых лютых балканцев.

Нас, кажется, здесь уже все знают. Иногда смотрят с удивлением – на туристов или гастарбайтеров мы не похожи – но привыкли. Хозяина бара, куда захожу выпить кофе почти каждый день, я выучил говорить по-русски "здравствуйте" и "до свидания" и на его недоуменные вопросы на смеси французского, уродливых фрагментов итальянского и интернациональных жестов, смог объяснить, что я художник и журналист, а жена работает в музее. Теперь он всегда спрашивает: "Рисуешь, пишешь?" и желает мне buon lavoro. В магазине, где я покупаю дорогую профессиональную бумагу для рисования и карандаши (ни разу не видел, чтобы еще кто-то ее покупал, будто эту бумагу Fabriano они хранили только для меня), не спрашивают ничего, но относятся с почти уже семейным уважением. Даже скидку делают – евро в полтора.

По-английски в Роверето не говорит почти никто, по-французски тем более. Если местные  знают иностранный язык, то немецкий, а я его не знаю совсем. Чуть-чуть мне помогает, в силу родства с итальянским, французский, но часто настолько же обманывает.

Итальянский я не выучил и точно не выучу. Ни желания, ни сил уже нет. Хватит с меня, что я так и не овладел в совершенстве ни английским, ни французским, и довольствуюсь тем, что "проблем с ними у меня нет", говорю же на обоих с сильным акцентом и с глупыми ошибками. Зачем мне не знать до конца еще один язык?

Но Италию я полюбил, сроднился с ней и оторваться мне от нее теперь будет трудно. Ни рисованием, ни словами я наверняка этого объяснить не смогу, но итальянский свет и цвет, неуловимые особенности ее пейзажей и гениальность итальянского искусства я в какой-то, крошечной,  степени для себя разгадал. И начал понимать Гирландайо, великого Пьеро делла Франческо, семью Беллини, Мантенью, Мазаччо, Пизанелло, которых раньше скорее уважал, потому что так положено. А тут пережил их через себя. Да и вообще, невозможно приблизиться к постижению надгробий Микеланджело и тондо делла Роббиа, побывав во Флоренции просто туристом, зданий Палладио – увидев их в Виченце на бегу. Для этого надо хоть сколько-то пробыть, прожить в Италии, и об этом неизмеримо лучше меня давно написал Павел Муратов.

Мне снова очень сильно повезло, я смог все это увидеть. Я ведь когда-то и не подозревал, что могу так полюбить старое итальянское искусство. А теперь – вот счастье! – могу восхищаться не только абсолютными шедеврами, но и глуповатой, веселой скульптурой Св. Зенона в его базилике в Вероне – с епископского посоха на проволочке свисает жестяная рыбешка, толстенные, как у работяги, пальцы, сложены в нелепый, но, убежден, действенный знак благословения.

А облезлые, выцветшие фрески не очень-то умелого художника Романино в замке Буонконсильо в Тренто, его совершенно феллиниевская "Кастрация кота"? Это же гениально!

Да, мои работы последнего времени очевидно грешат итальянщиной. Что же, мне улыбнулась судьба, и я, как могу, пытаюсь увиденное и пережитое в Италии хоть как-то произнести на своем языке. И не вижу ничего плохого в этом – за исключением того, разумеется, что чудо вроде "Кастрации кота" сделать не смогу никогда.

Может, смогу что-то другое, хоть и не сравнишь. В Роверето, в тихой нашей и светлой квартирке, куда никто не звонит по телефону, а за балконом – домик Магритта, бамбук, двойной кедр, гора и небо, работать чудесно.

За приезды сюда я сделал "Путешествие куртки", пока нигде не показанное, много отдельных рисунков и маленьких серий, прошлой зимой – закончил "54 зимы", этой весной выставленные в музее РГГУ по поводу Московской биеннале. В этот приезд – что-то меня пробило на золото, серебро, белое и черное. Захотелось на бумаге делать якобы мозаики. Вот и сделал серию про Путина, исходя из того, что отдельный Путин – нечто вроде мозаичного "тессеро", и чем "тессери" больше, тем лучше. Пусть эти камешки сверкают в темной алтарной апсиде нашего бытия. Глядишь – такой  свет польется, как после сатори, достигнутого при помощи абсолютной визуализации 10.000 белых тигров, рекомендованной учителями школы Сингон, с постижением каждого волоска в их шкуре, каждого их движения и всех оттенков зловония, изрыгаемого их пастью. А заодно нарисовал еще два десятка золотых-серебряных рисунков и надеюсь это все осенью показать в Москве. И – не хвалюсь – еще 150 рисунков для проекта "Дзен ипархи" ("Этого нет") для Салоникской биеннале, куда ехать через две недели, нарисовал. Вот сколько хорошей бумаги испортил.

Того мало. Нарисовал еще четыре рисунка разными белыми и красными трентинскими винами. К сожалению, как не мудри, красные вина все дают на бумаге довольно неприятный лиловый цвет, а белые вообще почти неразличимы, в живописи от них толка нет. Зато серия "Tramonto Spritz" ("Закат Сприц"), сделанная Campari, в разной степени разбавленным газированной минералкой, мне самому нравится. Эти венецианские акварельки нежного розово-охристого цвета хоть сейчас неси в какую-нибудь галерею возле пьяцца Сан-Марко, британские туристы с руками оторвут. И ничего удивительного: я всегда считал, что приехав куда-то, надо пить местное вино и есть местную еду. Точно так же, для рисования Венеции "Кампари" подходит замечательно. Впрочем, есть проблема: "Кампари" хоть и относится к разряду горьких напитков, очень насыщен сахаром, и прикосновения к этим закатным лагунным пейзажам мне напомнили пастели, которые я делал когда-то в полудетстве, а потом при помощи пульверизатора с резиновой грушей фиксировал их сахарным сиропом. Что же – это липкие горько-сладкие акварели.

Скоро уезжать из Роверето – надо. Но не хочется, я умудрился в это странное место врасти. 

Дорогу от венецианского аэропорта до Роверето (автобус до Местре, поезд куда-нибудь на север и северо-запад), Падуя – Виченца – Сан-Бонифаччио, пересадка в Вероне, унылое местечко Домильяра, где одни каменоломни), потом туннель, выучил наизусть. За туннелем – поселки Дольче, Пери, Авио, Ала, Мори. Горы и блаженство. И наконец – Роверето. Протащил по подземному переходу чемодан, таксист: «Виале Тренто? Нумеро трент' уно, вичино супермеркато? Eccolo». Таким же образом – обратно, в мне неприятный Третий Рим.

В последний раз по дороге в Роверето я увидел, что из середины Вероны, возможно, прямо из Палаццо делла Раджоне, в сторону моря загибалась ярчайшая радуга. А за ней не было обычной дымки: вдали сияли снегом Альпы.

Я удивляюсь, почему мне так везет? Или мне везет потому, что я удивляюсь?