21.04.2007 | Диски

Ошеломительные песни

«Девушки поют» совсем не тянет на произведение, готовившееся десять с лишним лет, — и слава богу

Я очень четко помню, когда и при каких обстоятельствах я впервые услышал группу «Аукцыон». Дело было поздней осенью, я учился в 11-м классе и на каникулах поехал повидать друзей — из родного подмосковного города Обнинска в город Пущино, где улицы разрисованы, будто бы по линейке. Сначала мы всю ночь громко и нелепо пили в обшарпанных комнатах местного общежития; наутро, когда выпал первый снег, отправились автостопом в Москву. Тем же вечером, сидя в гостях, в полумраке комнаты, освещенной парой свечей, с трудом осознавая реальность, я прослушал альбом «Бодун». Не сказать, чтобы я много чего запомнил, — мурашки по коже во время песни «Ушла», мимолетный летаргический сон, приключившийся на «Фа-фа», общее состояние некоего потрясенного недоумения. Но эта музыка сильно изменила мою жизнь.

Я все это рассказываю не из-за красочности подробностей (было б чем хвастаться), но потому, что знаю: нас — до фига.

Волей-неволей в силу действия каких-то подводных социальных механизмов «Аукцыон» превратился в опознавательный знак для узкого круга; по цитатам определяли своих, по знанию материала делали далекоидущие выводы.

Когда Леонид Федоров, стряхнув с себя «Аукцыон», как опостылевшую ношу, двинулся в некие новые дали, в хайдеггеровские почти бытие и время, ему сосредоточенно внимали, подразумевая, что когда-нибудь все случится снова. Любовь к «Аукцыону» приобретала практически партийный характер, ее нацепляли на себя, словно фанатскую атрибутику. Да, были эпизодические записи с Сойбельманом, был сильный и тяжкий диск «Это мама» с двумя новыми песнями, но все это больше походило на существование по инерции — в то время как Федоров лично уходил все дальше вниз по реке теснин. Я ждал этого альбома семь лет; я знаю тех, кто ждал вдвое дольше.

«Девушки поют» писался в Нью-Йорке за 4 дня — с ходу, без особых прикидок; то, что попало в итоге на альбом, сыграно максимум с четвертого дубля. Совсем не тянет на произведение, готовившееся десять с лишним лет, — и слава богу: пластинка получилась свободной и емкой. Здесь играют разом десять с лишним человек, но совершенно отсутствует ощущение духоты; известная поэтическая аксиома про то, что для звука пространство всегда помеха, работает в другую сторону: пространство помогает звуку оформиться, встать в полный рост. Любимые федоровские категории — случайность, непредзаданность — сбываются в полной мере: каждая песня проходит полный жизненный цикл, от вступительных аккордов, будто бы нащупывающих тропу, к массовому дерзкому натиску, к горячке; летят — и тают. Из деятелей даунтауна, благодаря которым альбом вообще состоялся (клавишник Медески, гитарист Рибо, дудочник Ротенберг, трубач Лондон; у каждого — дискография на солидную брошюру), более всех заметен Медески; когда «Слова» стартуют его шальным соло на мелодике, «Аукцыон» вдруг становится похож на всклокоченное Tin Hat Trio.

Здесь вообще все составляется из микросюжетов — из дуэтов, перекличек и подмигиваний складываются совершенно ошеломительные песни.

По первости — прежде всего по результатам знакомства с песней «Ждать», самой здесь короткой, скромной и светлой, — казалось, что «Девушки поют» будет чем-то вроде «Птицы», но это, конечно, совсем иная история. Это «Аукцыон», пропущенный сквозь призму федоровских походов в запредел (недаром на альбоме столь существенна роль Волкова, вместе с которым Л.Ф. в последнее время записывался); если «Птица» в конечном счете была записью полностью просчитанной, выверенной в каждом звуке, то на «Девушках» музыка хлещет через край. Первая же песня, «Профукал», сшибает с ног беспардонной шумовой атакой; Федоров буквально выплевывает в микрофон гневный речитатив, чтобы через полчаса негромко повторить его в «Возле меня», чья изможденная мелодия — как одна большая пауза, которая точнее всех произнесенных слов. Здесь есть кошмарный и резкий деконструированный вальс «Роган Борн» (практически «Панковский сон» на новый лад); совсем новая вещь «Там-дам», перерастающая из привычного для позднего Федорова плетения словес в хриплый наговор страшной силы; летучая и жгучая в своем стремлении переступить линию жизни «Падал». Есть, наконец, финальная заглавная песня — она длится 10 с лишним минут и по структуре своей дублирует «Фа-фа», но смысл тут обратный: свет во тьме светит; все, что не было со мной, было и прошло.

Это очень важная запись — не потому, что ее столько ждали, и даже не потому, что там играют нью-йоркские корифеи. «Аукцыон» всегда невольно, но точнейшим образом ловил ощущение времени; изъясняясь преимущественно междометиями, местоимениями и омонимами, умел сообщить не только о том, что клокочет внутри, но и о том, что творится снаружи.

«Это мама» с ее сгущающимся сумраком — это ведь очень про начало 2000-х, когда чувствовалось, что окружающее пространство помимо твоей воли летит ко всем чертям. «Девушки поют», в котором спасительная легкость соседствует с грозовыми перевалами, свидетельствует (разумеется, не прямо, без каких бы то ни было деклараций) о трудной и смутной внутренней свободе в ситуации несвободы внешней, когда со всех сторон — бессмысленность и хохот серой слизи. В тексте «Там-дам» посреди фонологической игры неожиданно возникает цитата из покойного барда Вени Д’ркина — «одиноким — одиноко»; я бы сказал, что смысл этого альбома лучше всего описывается другой его строчкой: «завтра была война — теперь все можно».

Источник: "Афиша", 04.04.2007,