19.10.2006 | Арт

Три десятка лет ожидания

В Москве наконец-то вспомнили о великом русском эстонце

Сначала некоторое фактографическое предуведомление, дабы читатель оценил масштаб события - выставки в галерее "Романовъ".

Без Юло Ильмара Соостера не было бы того "другого искусства", которым теперь принято гордиться. То есть наши художники андеграунда, противостоящие кондовому официозу, без сомнения, появились бы и так, но почти все те немногие мировые звезды, вспыхнувшие в начале 60-х в этом мутном потоке вторичной, исполненной по лекалам западных труднодоступных журналов провинциальной самодеятельности, обязаны своими искренними откровениями и находками именно Соостеру. Илья Кабаков, Владимир Янкилевский, Эрнст Неизвестный, Виктор Пивоваров не просто дружили с ним, но и учились у него, не стесняясь в этом признаваться. Благо было чему учиться у выпускника Художественного института в Тарту, заставшего преподавателей тамошней Высшей художественной школы "Паллас" 1920 - 30-х годов, видевших и помнивших Кандинского и Пикассо. Знатока французского языка. Настоящего европейца со шкиперской бородкой и неизменной трубкой. Да к тому же подлинного свободолюбца, приехавшего в Москву после сталинских лагерей.

Когда в 1962 году на знаменитом хрущевском разгроме "авангардистского" этажа выставки в Манеже к 30-летию МОСХа генсек орал на Соостера: "Я тебя в лагерь отправлю!" - тот спокойно и со знанием дела отвечал: "Я там уже был".

Между прочим, пятеро молодых эстонских художников, среди которых оказался Соостер, были осуждены в 1949-м сроком на десять лет именно "за искусство" - по нелепому обвинению в том, что собирались улететь на стажировку в Париж на угнанном самолете.

Соостер так и не был в Париже, но ему и не было в том необходимости - он превосходно знал искусство Рене Магритта и Макса Эрнста, подсадив на сюрреализм русское неподцензурное искусство на многие-многие десятилетия. Его многорукие люди-фантомы, женщины-кони, парящие в небе глаза и губы являются чистейшим выражением эротического бессознательного, наглядными иллюстрациями к Фрейду, на котором и выросли порочные дети "Андалузского пса" - легендарного фильма Бунюэля и Дали. Однако Соостер хорошенько приправил Фрейда его более деликатным учеником Карлом Юнгом, добавив к индивидуальному похотливому бессознательному "коллективное" (так у Юнга), то есть архетипическое, более цивилизованное, основанное на культурных мифах. Непременные атрибуты эстонской "картины мира": кусты можжевельника, песчаные дюны, рыбы (предмет национального промысла) постоянно возникают на картинах и в графике Соостера, наполняясь философским значением, превращаясь в многозначительные символы. А еще таким же кочующим из работы в работу знаком стало яйцо, символ жизни, то самое ovum mundi, что наличествует во всякой мифологии. Яйца у Соостера то прорастают мохнатым мхом, то таят в себе какие-то просвечивающие через скорлупу зародыши-микроэлементы (на дворе-то была эпоха физиков, а не лириков, и сам художник активно сотрудничал с журналом "Знание - сила"!), то просто рвутся изнутри, истекая плазмой. Яиц много, и все они разнообразны.

На вопрос коллег, чем он занимается, Соостер, по апокрифам, чаще всего отвечал: "Я сейчас занят яйцами".

Картина 1964 года "Красное яйцо" является и украшением нынешней выставки Соостера в галерее "Романовъ" - проекта, ставшего нашим поводом вспомнить о замечательном художнике. Галерея частная и абсолютно коммерческая. Живопись и графика самого Соостера дополнена рисунками его сына Тэнно, который и привез в Москву из Израиля работы отца с откровенно меркантильным интересом. Курировал выставку не галерист или музейщик, а художник - добрый знакомец Соостера, шестидесятник Борис Жутовский. Налицо сплав любительства с негоцианством, но сплав, в данном случае породивший отменный результат.

Соостер есть Соостер. Первоклассные его работы висят по стенкам. Галерея доступна для посещения и тем, кому недоступно приобретение самих работ. Перед нами выставка замечательного художника, от ретроспективы которого отказалась несколько лет назад Третьяковка, которого почти нет в московских частных собраниях, о котором помнят лишь друзья и коллеги. Но - помнят. И, пока живы, надеются поделиться памятью.

Для несостоявшегося поминального вечера Соостера в 1970 году Генрих Сапгир написал стихи, в которых были печальные, но справедливые строчки: "Три десятка лет ожидания - перемрет в основном компания". Этой выставки компания ждала тридцать шесть лет.

Источник: "Культура" №39, 5-11 октября 2006г.,