01.08.2005 | Концерт

Птица, он птица

Группа Antony & The Johnsons: как андрогин становится человеком

Вокруг нью-йоркского музыканта Энтони в Европе большой шум: мол, феномен, загадка, чудо и уникум. Вконец заинтригованный, Александр Горбачев отправился на единственный итальянский концерт группы Antony & The Johnsons, чтобы выяснить, в чем дело,  - и убедился, что шумят не зря.

Энтони – персонаж таинственный и неординарный: предстает на афишах в образе закутанного в плащ инфантильного рыцаря печального образа; заявляет, что мужское и женское начала в нем слиты воедино; своим эстетическим ориентиром называет Нью-Йорк конца 60-х и «Фабрику» Уорхола с её бесконечными переодеваниями и трансвеститами. Энтони восхищаются Лори Андерсон, Лу Рид и Девендра Банхарт. Antony & The Johnsons – главный объект восторгов в независимой музыкальной прессе в нынешнем году. Стоит ли удивляться, что на концерте Энтони со товарищи в миланском театре Ciak яблоку негде было упасть.

Мифам, как известно, при ближайшем рассмотрении свойственно разрушаться. Вышедший на сцену вслед за своими музыкантами Энтони оказался высоким в меру упитанным молодым человеком с бледноватой кожей – отнюдь не столь таинственным, как представал на фотографиях. Впрочем, стоило ему коснуться клавиш и пропеть первое слово, стало ясно: чудо все-таки существует.

В принципе, Antony & The Johnsons играют тот же театрализованный блюз, каким, например, увлекся в последние годы Ник Кейв – только если труппа The Bad Seeds, образно говоря, ставит «Гамлета» и «Макбета», то Энтони перекладывает на музыку сказку про Питера Пэна.

Инструментарий приблизительно тот же: протяжные красивости струнных, мягкие гитарные аккорды, негромкий бас и проникновенно-усыпляющее фортепиано. Все это могло бы превратиться в умиротворенный кич, свойственный саундтрекам к голливудским мелодрамам, - но в случае с Энтони служит не более чем обрамлением для самого главного: голоса. Невероятно насыщенный, эмоциональный, вибрирующий и заливающийся (попробуйте представить, что получилось бы, если бы Нина Симоне пела, как Джеймс Браун и Хорас Энди), вокал Энтони – это именно то, за что ему воздают хвалу – и по праву. Вокал этот доминирует над музыкой и сам по себе, лучше текстов транслирует дорогие музыканту ценности: хрупкая инфантильность, гармония непостоянства, не за что биться, нечем делиться – об этих, в общем-то, банальных вещах и поется в большинстве композиций группы. И что бы Энтони ни исполнял – свои возвышенно-наивные произведения, Леонарда Коэна или “Candy Says” все того же Лу Рида – содержащаяся в самом голосе внутренняя свобода ощущается по полной программе.

При всем при том в паузах Энтони остается симпатичным и, в общем, совершенно нормальным человеком: мило шутит, под срежиссированные ритмичные хлопки зала исполняет новую песню, очень пугается, когда ему приносят цветы. Он ведет себя как профессиональный артист – но получается это у него весьма естественно. Мораль такова: внешняя мишура созданного образа не особенно и нужна, если в самой музыке действительно есть и тайна, и некая неизбывная красота. И когда пауза заканчивается, и голос Энтони снова устремляется в полет, становится понятно, что название альбома «I am a Bird Now» - не зря. Птица, он птица. Все об одном.

Источник: Play, № 65, июнь 2005,