20.06.2013 | Pre-print

Все, чего мы не хотим…

...знать о сексе - 1

...Законы божественной симметрии:   два отца – симметрия.

(«Быт и нравы гомосексуалистов Атлантиды»)

 

Из дневника:

«17 мая. Поздравил А.К. с международным днем гомосексуалиста. Интересно, будут ли когда-нибудь отмечать международный день еврея?»

Древние говорили: подразделение литературы на поэзию и прозу началось с появления последней. А я вам говорю: не факт. Это подразделение человека на мужчину и женщину началось с появления последней.

Казалось бы банальность, очевидное: дети рождаются в мир не оттого, что Высший Разум измыслил мужчину и женщину, а ровно наоборот. Высший Разум измыслил мужчину и женщину, чтобы люди плодились и размножались. Хотя первоисточник и не дает однозначного ответа. Сперва рассказывается, что сотворил человека – мужчину и женщину, благословив их словами: плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю. А после берет свои слова назад, словно проговорился, и вместо этого произносится знаменитое: ло тов хийот бен адам левадо – не добро быти человеку единому, сотворим помощника по нему (так сказать, ему под стать). 

Пол для Творца – цель или средство? Что ради чего? Биолог, теолог и домохозяйка выносят приговор. Для домохозяйки поясняю вопрос: человек был произведен на свет в двух своих ипостасях, мужской и женской. Было ли это сделано во имя красоты любви, а деторождение – следствие, по тем временам неустранимое, вернее, трудно устранимое? Или все наоборот, в мужскую и женскую фигурки Адам был слеплен, дабы плодился он и размножался, а любовь – морковка?    

Каково будет решение тройки в вышеперечисленном составе – биолога, теолога и хаузфрау?

Домохозяйка колеблется, потому что ей неясно: что является возмещением чего? То ей кажется, что материнство – это расплата за «плезир дамур», о чем поется в песенке. А то она говорит себе: хочешь гнездá, детей – всего, что наполняет жизнь счастием смысла, терпи этого козлоуханного подле себя. «Разрывается между материнством и проституцией», сказал бы Вейнингер.

Один из разделов книги Отто Вейнингера «Пол и характер» так и называется: «Материнство и проституция».

Биолог как честный ученый сразу уходит в кусты: он занимается исследованием явлений. Его дело – данность, а не что за нею стоит. Но результаты исследований постоянно меняются, представляя явления в новом свете. Биолог наращивает свое ученое брюхо, обжираясь все новыми и новыми открытиями. Нет, пусть другой решает «ради чего», он решает «посредством чего».

Теолог говорит, что он больше не теолог. И давно? С тех пор, как философия перестала быть служанкою богословия, всегда стоявшего на страже трона земного, яко трона небесного. Он состоит на службе у государства, читает в Гумбольдтовском университете лекции по истории церковных соборов. «...Раз отец у него бог, то сын человеческий он по матери. Поэтому Второй Маконский собор большинством в один голос постановил считать женщину человеком...», – конспектируют студентки – на курсе одни студентки. Теолог слышал от биолога, что скоро размножаться будут не плодясь, благодаря генетике. А плодиться не размножаясь, фиктивно, мы уже умеем. И славим красоту любви беспошлинно и бесстрашно. «Пою тебя, бог Гименей» – а сам подразумеваю: «Пою тебя, бог Контрацептив». Как и биолог, теолог не готов объяснить разделение Адама на мужчину и женщину одной целесообразностью, которую красота любви лишь драпирует. 

Домохозяйка чувствует себя преданной. То, что красота любви не облагается пошлиной деторождения, ставит ее в тупик. Это – прекрасная пошлина, все с нею сопряженное было смыслом ее жизни. Счастлив, у кого в жизни есть смысл, теперь искать его придется в другом. Стоя перед доской объявлений, она читает по складам: «Куда пойти учиться?» и все еще привычно славит своим дыханьем красоту любви. Грудь ее высоко вздымается, дышать иначе она покамест не умеет, не научилась, хоть и давно без корсета. Да и не хочет учиться. Куда пойти работать?

И козлоуханный ее ходит потеряный. На его позиции наступают. «Учиться», «работать» перестало быть его прерогативой, от прерогативы остались только рога.

Нас учили неправильно. История общества это история эмансипации женщины – никак не производственных отношений. Энгельс переступает порог берлинского университета, который носит имя естественника Гумбольдта, – а там, на лужайке, стада будущих ипатий. Автор «Происхождения семьи...» падает без сознания.

Сбылось! Сбылось! – так грубо, просто...

-- писала незабвенная Лена Шварц.

Семнадцать лет меня учили на скрипача, я не могу вдруг заиграть на трубе, хоть бы и по нотам. Когда человека тысячелетиями учат на женщину, каждую его клеточку, то на полном скаку не остановишься. Хоть бы и все сдала наравне с мужчиной – равные права разбиваются о неравные возможности, они же суть обязанности. Физиология, физиология!

   Из дневника:

«Прочел в новостной ленте: исполнив на „Евровидении“ песенку „Женись на мне“, финская певица поцеловала с этими словами девушку. Другое сообщение: где-то в России в очередной раз решили запретить гей-шествие, решение принимали „настоящие мужчины“».

Мой взгляд бескорыстен – когда я провожаю глазами девушку. (Вне зависимости от семейного положения «девушками» в России называют всех женщин, издающих половой клич: сексэпил. К слову сказать, трофейный фильм с Марикой Рёкк «Девушка моей мечты» в филистерской Германии назывался «Женщина моей мечты», у героя матримониальные намерения: «фрау» здесь – жена, о добрачных отношениях и не мечтай.) Итак, в чем же бескорыстие, с которым мой взгляд коснется идущей мимо женщины... пардон, девушки? Да в том, что он неволен, машинален, «через не хочу». И даже «через не могу». Французы называют это «полоскать глаз» (rincer l’oeil).

И таким же взглядом женщина провожает женщину («девушка моей мечты» – «девушку моей мечты»). Тогда как по отношению к мимохожему мужчине у нее наготове улыбка приказчицы, мгновенно сменяющаяся думой о своем – девичьем. Мужчина, если он не один, всегда будет обделен вниманием встречной женщины в пользу своей спутницы. Без надобности рассматривать мужские носки на прилавке? Еще чего! Но женский конфекцион она изучит: сумочки, туфельки, блузки – хоть бы и за стеклом, хоть бы и по цене, равной ее месячному заработку.

Сказавший А да скажет Б – и в конце концов выучит алфавит. Некогда посланная германским божеством на три буквы (ККК – Kinder, Küche, Kirche), женщина отныне предоставлена своим равным с мужчиной правам. Этим она обречена сравнять и возможности. То есть социальная невозможность далее следовать своей природе, согласующейся с тремя К (на самом деле их было даже четыре: кайзер) равняется физиологической невозможности ей не следовать. Что делать – умереть? «Не умрете, но будете как боги», – нашептывает старый знакомец.

Преодоление смерти через преодоление пола – два диаметрально противоположных указателя. Я седлаю своего конька и скачу. «Расщепление человечества на мужской и женский пол действительно есть то самое „безобразье в природе“, благодаря которому вдвое уменьшается духовный и творческий потенциал рода человеческого». Мне представилось однажды гностическое переустройство мира в отдельно взятой стране под революционными лозунгами «Семя долой!», «Пол это смерть!» Отсюда и разъяснение фашизма: «Фашизм – это почитание совокупляющихся мужчины и женщины как абсолютной святыни, потому что их акт – это наш акт». («Фашизм и наоборот», НЛО, 2005).

   Вроде бы забрезжил новый сюжет.

Из дневника:

«22 мая. Вчера в соборе Нотр-Дам у алтаря застрелился писатель Доминик Веннер, протестуя против принятия закона об однополых браках. В момент самоубийства в соборе находилось полторы тысячи туристов. Сегодня одна из «фемен» устроила по этому случаю перформенс. РИА Новости передают: „Девушка, одетая в черные капроновые колготки и красные шорты, держала в руке игрушечный пистолет. Стоя на том же месте, где во вторник застрелился Веннер, актививистка „Фемен“ имитировала самоубийство. На обнаженной груди девушки красовалась надпись „Пусть фашизм горит в аду“, а на спине „Мы верим в геев“».

Сказать, что история человеческой цивилизации есть история женской эмансипации, еще не значит заключить конкордат с феминистками. Феминистический кодекс строителя светлого завтра, в центре которого монумент женщине в космическом скафандре даст фору «Домострою». Возможный его автор поп Сильвестр наставляет: поучи жену в уголку, чтоб никто не видел, а после пожалей. От феминисток чего-чего, а жалости не дождешься даже в уголку. Суть всего, что они делают в том, чтобы делать это публично.

Если мачо или краснобородый бей все-таки любят женщин, то феминистки женщину терпеть не могут. Вернее, они терпеть не могут в ней то, что делает ее женщиной – то, во что превращает ее взгляд мужчины. Их идеал – взгляд Горгоны. Будь их власть, изречение «феминистка – надзирательница в женском концлагере» себя бы оправдало. За примером далеко ходить не надо. Российская феминистка высказалась против освобождения женщины-бухгалтера, осужденной по делу Ходорковского и рожавшей в неволе: если справедливость на всех одна, то и несправедливость одна, нам без разницы, мужчина ты или женщина.

А заседающие в Бундестаге «зеленые» менады? При виде их я чувствую себя Орфеем – сейчас «по членам разберут», как разобрали Орфея за то, что «проповедовал любовь к своему полу (пострадал за пропаганду гомосексуализма – Л.Г.). Боги-олимпийцы не нашли оправдания убийству жреца Аполлона и превратили менад в дубы, крепко вросшие в землю». (См. Роберт Грейвс, «Мифы древней Греции».)

Никогда не понимал, как гомосексуалист может найти общий язык с менадой. Это еще трудней, чем поборнику прав человека договориться с членом общества защиты животных. Объединенная оппозиция: феминистки, геи, «Рвитесь наши цепи» (сводный хор, куда белых не берут), герильерос, Фалыстын, противники войны в Афганистане, «бот пипл» из Африки со своим апокалипсисом на водах.

Объединились они еще в семидесятые вокруг партии «зеленых». Тогда не только справедливость была на всех одна – все было общее, включая революцию. И кому взрослые враг – вали к нам в коммуну. Надпись на дверях: «Make love no war». Любовь тоже была одна на всех. Добрые люди всегда говорили, что Бог один, только молятся Ему по-разному, всяк в согласии со своим обычаем. А «love» одно из Его имен.

«God is love», «Бог есть любовь», – поют лирические длинноволосые юноши.

Поля красных маков,

Среди которых раскинулась любовь –

 

всякая: и воспевающая контрацептив, и орфическая, и сапфическая, и к детям. Впрочем, последним пришлось пожертвовать. От насилия над женщиной, козырной карты феминистической фракции, один шаг до сексуального насилия вообще. «Педофилов» – готов закавычить это слово – сразу вывели из номенклатуры сексменьшинств. (Почему закавычить? Да потому что его вынесло на волне кампанейщины.)

Пример кратковременного детабуизирования «любви к детям» в семидесятые – счастливый финальный инцест в фильме Луи Маля «Порок сердца», номинированном на «Оскара»: мальчик получает путевку во взрослую жизнь от своей матери, все смеются <сноска: «Лолита» (1954) – это святое, из тех нерукотворных памятников, что взяты на небо и переживут человечество.>.

Гомосексуалисты вместе со всеми прочими решительно отмежевались от педофилов, пропев им анафему. А как же Катулл: «Пьяной горечью Фалерна чашу мне наполни, мальчик»? В отсутствие «щекастого мальца» – «щеки» как эвфемизм для обозначения другой части тела (см. «Быт и нравы гомосексуалистов Атлантиды») гомосексуализм низводится до «дружбы спаянной спермой», – скорректированное сталинское определение боевой дружбы, поимевшей Польшу спереди и сзади. Национал-социалистическая революция многими в тогдашней Европе связывалась с гомосексуальной оргией, благодаря Рёму и его СА, вспомним фильмовое клише Висконти под названием «Гибель богов».

(Продолжение следует.)