22.12.2011 | Pre-print

Завтра была война-2

«Беги, Шмулик»

2

***

Их было хорошо видно издали: черное пятнышко на снегу. Пока не слились с черным сараем. Снаружи под навесом гостеприимно гнило сено. Прятаться в него не стали. Сено обязательно раскидают или для проверки выстрелят. Беглецов было семеро, не считая грудного младенца. За главного – мужчина с чернявой сединой на изрезанном глубокими морщинами лице, выбивавшиеся из-под шапки волосы сохранили жгучий черный цвет. Была молодая пара, родители двухмесячной девочки, по имени Роза, «Ружичко», большой сверток с которой держал отец. Несмотря на пронизывающий осенний ветер со снегом, его бледный лоб покрывала испарина, редкие завитки каштановой бородки слиплись и блестели. Он баюкал свой сверток, что-то тихо в него мыча. Мать девочки, обессиленная, привалилась к бревенчатой стене и закрыла глаза. Ее лицо, когда веки были смежены, еще сохраняло печать первых недель и месяцев материнства. Еще там были отец и сын-подросток, женщина неопределенного возраста и девушка, по странному совпадению, тоже Роза.

Судьба свела их на станции «Стрихарж». Сутками ранее зачем-то отцепили вагон от состава, следовавшего из Равенсбрюка в пункт конечного назначения. Потом прибыла партия из ближайшего гетто, на двух крытых грузовиках. Всех собрали на перроне и велели растянуться. «Аусайнандер! Аусайнандер!».

Появилась группа господ в меховых пальто в сопровождении оберфюрера, что-то им объяснявшего. Они слушали и кивали. Несколько военных галантно помогали сотрудницам шведского красного креста нести картонки с медикаментами. Когда члены международной комиссии поравнялись с Марусей, ее соседка быстро, сбивчиво заговорила, как говорят люди, безоглядно на что-то решившиеся и боящиеся, что их прервут. Возникло замешательство. Женщина говорила, не переставая, те стояли и смотрели на нее. Маруся улыхала, как кто-то вполголоса запел «Руци, Шмулик». Оглянулась – никого. Бросив чемодан, она пустилась бежать, как молодая, во все лопатки. Никем не остановленная.

Оказалось, она была не единственная.

-- Деревню надо обойти вéрхом, чтоб собаки не почуяли, – сказал мужчина, по-видимому, хорошо знавший место. – Ветер дует с реки.

-- Еще не замерзла? – удивился отец подростка.

-- Если б замерзла, мы были бы уже в лесу – «лес» прозвучало как Москва, как Америка, в лес никто не сунется, в лесу действовал отряд.

-- Может, в деревне продали бы нам немного хлеба?

«Абисл брот». Говорили между собой по-польски и на идиш, вставляя словечки, вошедшие в обиход вместе с новым порядком. Маруся все понимала.

-- За нас они своей шкурой рисковать не будут. И деньги отберут, и нас выдадут, и еще порадуются.

Быстро темнело. Мужчина, которого звали Шмулик – так называла его девушка, они были из одного местечка – стал торопить:

-- Ребята, надо идти... нельзя больше, замерзнем...

Все молча подчинились.

-- Маришу... Маришенько... – сказал молодой отец семейства. – Идем. Как ты себя чувствуешь?

Маруся посмотрела на них. За всю жизнь она ласкового слова не слыхала... Ее жизнь... Когда Шура заболела, стал вопрос, как быть с мужем. Не так уж они с Марусей и похожи, но все равно из одной молекулы. «Переезжай, Маруся, к нам жить», – сказала сестра. Маруся удивилась: как? Всегда было наоборот, с детства отталкивала: чего ты ко мне липнешь. В этом городе они вместе по чистой случайности. Не хочется вспоминать. Герой войны, офицерская честь. Даже не простился. А она за ним в Берлин потащилась. Оставил записку: «Терпите, нетерпимые факты, смиритесь с судьбой». Небось списал откуда-то. Чтобы все уладить, ей пришлось продать последнее, несколько маминых драгоценностей. Приходит как-то в ресторан «Адлон» с корзинкой роз. За каким-то столом ее окликнули. И дальше... Так только в кино бывает: протягивает даме цветы – Шура! Та тоже узнала. Извинилась по-немецки, взяла сумочку и пошла в дамскую комнату. «На сколько ты уже наторговала? Я тебе буду давать больше. И чтоб никогда этого не было: швегерин <сноска: Schwägerin – свояченица, (Нем.)> профессора Дембо разносит цветы по столам. Сраму не оберешься», – дала ей пятьдесят марок и взяла адрес, но своего не дала. И вдруг: «Переезжай к нам». У Дембо был брат. «Смотри мне». Маруся поняла все только когда в первую же ночь Дембо к ней наведался. «Все остается в семье», – сказал он, развязывая кушак. И потом говорил: «Мы недурно устроились, а?». Ее спальня была на самом верху, из окна открывался вид на Ванзее. Нолик – брат Арнольд – быстро уехал. Уволили из университета – и уехал. А Дембо ни в какую. Передал для отвода глаз руководство клиникой оберартцу, <сноска: Oberartz – главврач. (Нем.)> а негласно оставался тем же, кем был. «Это мое детище, мой ребенок, вам не понять». Когда выяснилось, что Маруся ждет ребенка, Шура сказала: «Только через мой труп». Дембо согласился: «В любом случае, Марусенька, сейчас не те времена». Маруся плакала, ее жизнь бы чего-то стоила... Ее жизнь...

-- Готовы? Уже недалеко осталось, – сказал Шмулик. – Ну, ноги в руки... Тише!

Они замерли. Порыв ветра донес до слуха немецкую речь. Шмулик жестом приказал, чтоб не дышали. «Может, они по домам пойдут искать». Голоса то затихали, ко всеобщему облегчению, то становились громче – ветер менял направление. «Без собак», – прошептал Шмулик. Он выглядывал из-за сарая, но на расстоянии нескольких метров уже ничего не было видно. Вот-вот окончательно стемнеет.

Тут-то оно и случилось: ребенок начал плакать.

-- Голодная, – озабоченно сказала мать, привычно убирая концы платка и отстегивая пуговицу.

В то же мгновенье Шмулик метнулся к отцу ребенка и, сорвав с себя шапку, с силой заткнул одеяльцу «горлышко». Чтобы спасти целое, жертвуют частью – это азы медицинской этики, и когда речь идет о том, чтобы выжить, другой этики не существует.

Все произошло так быстро, что мать не успела... Но нет! Все произошло даже еще быстрее: Маруся вырвала необъятный, благим матом орущий сверток – никогда прежде не держала в руках – и побежала к деревне. За спиной слышались голоса. В деревне залаяла собака, другая. Отсутствие звезд выдавало костел: он их заслонял, туда она и бежала. А потом уже все равно. Это продлилось несколько минут – ее материнство, пока она не просунула младенца под ворота костела. В руках опять пусто, снова куда-то бежала – куда, это уже не играло никакой роли в ее жизни.

От далекого выстрела все вздрогнули – с каким-то вопросительным чувством, словно ждали второго выстрела. Его не последовало. Зато долго не смолкал лай. В конце концов прекратился, но они этого не слышали, они были в лесу.

* * *

«Руци, Шмулик...» Я долго не понимал, почему к Шмулику надо обращаться в женском роде <сноска: В мужском было бы «руц».>. А оказывается, там поется: «Беги, Шмулик ждет тебя». Прямо как из «Песни песней».

В начале 1974 года я служил на «территориях» и обыкновенно добирался до дому попутными машинами. Однажды меня подобрала «субару», долгие годы единственная из японских машин, ездившая по дорогам Израиля. Сочетание автомата М-16 со скрипичным футляром всегда вызывало интерес: кто я, чтó я. Мы разговорились, женщина за рулем рассказала мне свою историю. Она родилась во время войны в Польше. Ее подбросили ксендзу, это было в местечке Стрихарж. Она росла в приюте при монастыре, пока родители, чудом спасшиеся, ее не разыскали. Ее зовут Веред <сноска: Ивритский эквивалент имени «Роза».>.

 

«ЛЕТО В ГОРОДЕ»   

Кирдан Николай Николаевич

Перелесгин Эмиль Геннадиевич

Осторожнов Максим Демьянович

Волков Олег Даниилович

Губин Леонид Парамонович

Захаревич Станислав Алексеевич

Аратовский Марк Александрович

Аскатик Роман Сергеевич

Деревенков Валентин Арсеньевич

Шкляр Константин Рюрикович

Столмацкий Эрик Олегович

Столмацкий Андрей Олегович

Байбичев Владлен Тарасович

Федотов Сергей Николаевич

Сагедеев Михаил Сейтмуратович

Яснов Михаил Элизарович

Акопов Гелий Ананьевич

Роде Юрий Петрович

Агабабов Дмитрий Александрович

Вишняк Владимир Юзефович

Рудаков Авангард Трифонович

Олейничев Герман Иванович

Садовничий Револьт Анисимович

Солдатов Владимир Ильич

Азатян Левон Гаспарович

Россоловский Никита Аверьянович

Богомил Борис Витальевич

Ровнина Андрей Андреевич

Иволгин Артем Леонтьевич

Хайшбашев Альберт Венидиктович

Шрага Юрий Владимирович

Истомин Адольф Ильич

Великанов Задиг Сергеевич

Големб Анатолий Бернгардович

Ионин Борис Акимович

Янчик Эдуард Васильевич

Жордания Павел Назарович

Балабан Виктор Александрович

Белоног Вадим Исаакович

Романов Павел Кириллович

Адуев Эльгар Ричардович

Крутишкин Алексей Миронович

Бакинцев Петр Емельянович

Красный Ефрем Залманович

Даукш Феликс Янович

Головнин Федор Лукьянович

Хмельников Рафаэль Иосифович

Карпов Николай Иванович

Сапша Ромуальд Григорьевич

Вилкомирский Александр Ярославович

Ватло Алексей Георгиевич

Полугин Вильям Савельевич

Клевер Анри Генрихович

Водовозов Петр Родионович

Вспоминает Роксана Семеновна Бурденко:

«За столом сидит представитель Военного совета московского военного округа. Время от времени он снимает фуражку и утирает пот с бритой головы и затылка. Это уже пятая школа за сегодняшнее утро. Производится запись добровольцев в ряды дивизии народного ополчения Дзержинского района. К столу, обращенному на солнечную сторону двора выстроилась очередь из наших одноклассников. Они называют фамилию, имя, отчество и переходят в тень. Мы все – девочки, младшие классы, учительницы, директор – стоим со строгими лицами, понимая, что присутствуем при историческом моменте. Когда все записались, военный сказал: „Сбор завтра у школы в восемь утра. Отсюда колонной направляетесь к Дзержинскому райкому партии. Иметь при себе мыло, кружку и запас продовольствия на трое суток. Пусть мамы испекут вам что-нибудь вкусное“. Я заметила, как Алла Аркадьевна прослезилась».

Дивизия народного ополчения Дзержинского района, вооруженная нестреляющими винтовками Манлихера и Маузера, вступит в бой с немцами под Ельней. «На Ельнинском выступе мы имели возможность перемалывать крупные силы русских с минимальными для себя потерями», – писал Гельдер.