“Так давайте же крикнем; говорят, это действует благотворно” – эта выбранная куратором выставки “Ненадежная жизнь” Марией Чехонадских цитата из “Моллоя” Беккета озвучивает мысли волка, символизирующего “сезонных рабочих, уличных музыкантов и проституток”, изображенного художником левых взглядов Николаем Олейниковым на стене квартиры в недостроенном элитном жилом комплексе “Артхаус” в Тессинском переулке на Яузе. Уже в этой одной работе разобраться непросто, а кроме многоуровневых ассоциаций внутри самого произведения, у него есть сложный контекст. В спецпроекте Московской биеннале “Arthouse Squat Forum” под общим руководством Кати Бочавар – еще двадцать четыре выставки, с диапазоном от радикально левых до сладчайшего интерьерного дизайна, от фильмов студентов Школы документального кино Марины Разбежкиной до собрания спасенных Петром Айду чудом не погибших на помойке старых роялей, сопровожденного надписью “Руками трогать запрещено”. Даже в цепочке “это веселая императрица, которая часто кусает певицу, которая в темном чулане хранится, в доме, который построил жук”, абсурдистской вариации Кэрролла на народную английскую прибаутку, и то все логичней, хотя тоже странно. Ясно одно – и в английской шуточной присказке, и в “Arthouse”, масштабном спецпроекте биеннале, самым главным является дом, где все происходит.
В нашем случае это недостроенный новый дом с очень дорогой жилплощадью. Туда пригласили художников, чтобы они сделали выставки. Зачем это нужно владельцам? В принципе, неплохой рекламный ход – позвать потенциальных покупателей на вечеринку с искусством, как и было сделано. Открытие для тех, кто интересуется биеннале, состоялось отдельно, после VIP-показа будущего жилья, оформленного художниками. Непонятно только, зачем это анонсировали как сквот, которым на Западе называют пустующие здания, предназначенные под снос или реконструкцию, незаконно захваченные для автономного и бесплатного проживания людьми с анархистскими воззрениями, необязательно артистическими. Здесь же мы видим, что люди с левыми убеждениями участвуют в имиджевой кампании элитной недвижимости. Зачем это нужно им?
Конечно, эстетика грубого бетона красива, это прямо-таки голая плоть капитализма, не прикрытая еще кожей дизайнерских ремонтов. Но такая эстетика всем к лицу, и не менее успешно ее используют выставки художников, придерживающихся вполне консервативных взглядов:
“АЕС+Ф” с их буржуазным высокотехнологичным пафосом или Андрей Бартенев и Александра Фролова, которые с удовольствием украшают своим присутствием, перформансами и объектами дорогие корпоративы. Некоторые левые простодушно объяснили, что их “приглашали к примирению арт-сообщества, пожить всем художникам вместе 48 часов”. И проговариваются, что пожить вместе не удалось, так как не успели выселить рабочих, спешно, ночью доделывающих ремонт на лесах на уровне пятого этажа в полной темноте. Те рабочие, о правах которых пекутся творческие работники, их же и раздражают, пожить вместе с ними они брезгуют. Но разве можно было отказаться от такой возможности проникнуть в стан врага-капиталиста и сделать подрывное высказывание!
Однако из всех трех выставок с ярко выраженной критической направленностью две не удались в качестве взрыва. Кураторский проект Давида Тер-Оганьяна и Александры Галкиной “Вкл/Выкл” начинался с работы Ивана Бражкина: он поставил караоке при входе и предлагал всем зрителям подпевать не словам попсовых песен, а лозунгам, выкрикиваемым на протестных демонстрациях в разных странах мира. Караоке оккупировала пьяная молодежь и орала в микрофон все, что в голову придет, сдабривая обильным матом. И многовато для анархистов было объектов, которые так и просятся в богатый продвинутый интерьер. Смешные молотки Давида Тер-Оганьяна с рисунками на ударной поверхности – смайликами, цветочками, плюшевыми мишками. Это уже не инструмент рабочего, скорее, такой молоток хорошо бы функционировал в руках продавца на аукционе, одним ударом и печатая произведение, и продавая его. Видео Николая Ридного про демонтаж памятников Ленину смотрелось необязательным оправданием к самодостаточным скульптурам настольного размера, изображающим постаменты известных памятников вождю, очищенным от самого вождя. Они так хороши, что и не надо водружать на них никакую идеологию. Ну а
“Юбки” Александры Галкиной, остроумная феминистская трансформация квадратов Малевича, которые путем растягивания нижних уголков в стороны превращались в мини-юбки, символ сексуальной революции – в новой версии выглядят как атрибут легкого поведения, в каких-то непотребных блестках пастельных цветов.
На выставке “Ненадежная жизнь” куратора Марии Чехонадских были серьезные тексты, критические работы, но их мешал обдумывать тяжелый дух человеческой мочи, стоявший в помещении. Тот самый случай, когда гвоздь в сапоге оказался сильнее фантазии Гете. Вызывала сочувствие к обездоленным не упоминавшаяся монументальная фреска Николая Олейникова, показывающая переход от волка к собаке, и параллельно – путь от рабства физического труда к ущемлению прав работников труда нематериального. А тот запах, напоминающий о том, что до искусства в этом помещении еще недавно находились строители, поставленные в положение животных, вынужденные есть, спать и испражняться в одном и том же месте, не смея покинуть место вынужденного пребывания.
Это являлось хорошим предисловием для выставки этажом выше – “Зоопарка городской фауны”, кураторского проекта Алексея Булдакова. Для паразитов большого города – крыс, бездомных кошек, голубей – были выстроены роскошные вольеры, перекликающиеся с масштабом и стилем помещения пентхауса. Им обеспечено бесперебойное питание и обогреватели, чистота в помещении, в то время как художники и строители здания, экстренно доделывающие все к приезду VIP-гостей, всего этого не имели. Бездомные твари оказались на курорте и ничуть не жалели о потерянной свободе. Это, пожалуй, единственное подрывное высказывание, которое удалось. И, в частности, было предостережением самим художникам, готовым потерять свободу ради комфорта, хотя проект предусматривает и другие, менее банальные и много более радикальные трактовки. Кстати, насчет причин участия авторов этого проекта в “Arthouse” вопросов не возникает – понятно, что другого столь уместного контекста для проекта не найдешь, и это редкий шанс получить достаточное финансирование.
Итого мы видим, что “совместным проживанием художников на захваченной незаконно территории” тут и не пахло. Как и ни на одном из российских сквотов прошлого. С самых первых опытов это были результаты договоренностей с властями, иногда появлялись даже спонсоры, как было с Трехпрудным переулком, для которого Ольга Свиблова нашла меценатов из “Ринако”. И до последних прецедентов, уже в 2000-х: в Лебяжьем переулке, где аренда оплачивалась передачей владельцам в дар произведений, и в типографии “Оригинал”, где художники платили умеренную арендную плату. Все это вспоминали на “круглом столе” в рамках проекта “Аудитория Москва”, который при насыщенной программе встреч, лекций и показов, составленной заранее, успевает оперативно отмечать новые актуальные темы и устраивать обсуждения по горячим следам.
В беседе об “Arthouse” Арсений Жиляев, один из участников выставок в типографии “Оригинал”, подчеркнул, что сами обитатели этого места, художники-арендаторы, не называли это сквотом, а данный ярлык к месту приклеили критики. А на выставке в доме на Яузе его загодя прикрепили устроители события. Участники обсуждения, Давид Рифф и Екатерина Деготь, обратили на это внимание, как на крайне важную деталь:
если раньше товаром художника, одинокого волка, была яркая индивидуальность, то теперь товар – возможность бытия с другими вместе, сообщество как бренд, весьма успешный в мире одиноких людей.
Впрочем, нельзя забывать и сам дом как товар. Казалось бы, критические высказывания, содержащиеся во многих работах, никак не могут понравиться богатым покупателям, но на деле провозглашение протестных лозунгов вполне может работать на капитал. Давид Рифф, долго живший в Берлине, рассказал, что оттого, что в одном доме в районе Митте когда-то кололся знаменитый музыкант Ник Кейв, цена дома невероятно возросла, и какой-то адвокат из Бонна купил его за баснословные деньги, чтобы быть таким же раскованным, как Кейв. “Так давайте же крикнем; говорят, это действует благотворно” – цитата из Беккета была уместна. Богатые хотят быть дикими и необузданными хотя бы в мечтах. А художники, бывает, превращаются в собак, как во фреске Олейникова, которые хоть и огрызаются на хозяина, убегают из дома, но все равно вынуждены слушаться.
Все взаимосвязано, никто не без греха: “и эта корова безрогая, лягнувшая старого пса без хвоста, который за шиворот треплет кота, который пугает и ловит синицу, которая часто ворует пшеницу, которая в темном чулане хранится в доме, который построил Джек”. И только сам дом ругать не стоит. Да, это стилизация под лофт, мода на выселение производств и заселение на их место миллионеров, дошедшая до того, что имитируется присутствие в прошлом завода. Да, на сайте, продающем эти элитные площади, написано “Таганка и Курская приобретают статус богемного места благодаря обилию расположенных здесь галерей, дизайн бюро, мастерских, знаменитых клубов”, это так прямо сказано, что богема не может не почувствовать себя использованной в противных ей целях.
Но в самой архитектуре “Аrthouse” есть некие положительные перемены. В пентхаусах – естественный верхний свет, но не за счет уродливых мансард, а за счет люков, не выступающих из плоскости крыши. А сама крыша – не лужковский мультяшный “сундук для сокровищ”, а сложной формы переламывающаяся плоскость, напоминающая покосившуюся крышу старого сарая, стиль благородной бедности. Опять же, раньше миллионеры предпочитали огораживаться трехметровым глухим забором. А тут его нет, может быть, его пока просто не построили. Но и при заборе останутся огромные окна во всю стену квартиры, и интерьер просматривается насквозь с другой стороны реки. Зашторят ли окна наглухо – посмотрим. И подождем, чтобы сказать, что эта заявленная в архитектуре открытость значит – возможно, что миллионеры перестали опасаться протестов со стороны необеспеченного населения, чувствуют себя сильными и даже нуждаются в циничной демонстрации роскоши каждому прохожему. А может, миллионеры просто устали прятаться и хотят жить в дружелюбном пространстве? Тогда им не обойтись только увеличением окон, им придется реально стать ближе к народу, а то окна быстро побьют.
Творчество Межерицкого - странный феномен сознательной маргинальности. С поразительной настойчивостью он продолжал создавать работы, которые перестали идти в ногу со временем. Но и само время перестало идти в ногу с самим собой. Ведь как поется в песне группы «Буерак»: «90-е никуда не ушли».
Зангева родилась в Ботсване, получила степень бакалавра в области печатной графики в университете Родса и в 1997 переехала в Йоханесбург. Специализировавшаяся на литографии, она хотела создавать работы именно в этой технике, но не могла позволить себе студию и дорогостоящее оборудование, а образцы тканей можно было получить бесплатно.