20.09.2011 | Музыка

Француз из Йоркшира

Говорят, что Джон Леннон, столкнувшись как-то с Тэкреем, оценил его твидовый пиджак: «неплохо упакован, мужик».

Музыканты часто пишут песни о смерти. Нередко бывает, что эти песни оказываются у них лучшими. Бывает даже и такое, что эти песни выходят смешными, — хотя, для того чтобы припомнить такие казусы, придется уже покопаться в памяти. Но вот чтобы песня про смерть начиналась с буквального воспроизведения официозной формы завещания — «Я, нижеподписавшийся, настоящим документом, находясь в здравом уме и твердой памяти, заявляю», — такой случай мне лично известен один. Это сочинение «The Last Will and Testament of Jake Thackray» — возможно, и правда лучшая вещь английского певца и поэта Джейка Тэкрея. Причем после торжественного вступления заявляется в ней буквально следующее:

«Давайте только поскорее хватайте священника, несите выпивку и сэндвичи с ветчиной, закопайте меня, отметьте это событие как следует, но только, ради бога, никаких цветов, никаких заламываний рук, никаких торжественных речей, никаких слез».

Когда тридцать с лишним лет спустя после того, как Тэкрей сочинил эту песню, он в полном одиночестве умер в своем доме в Южном Уэльсе от алкоголизма, кажется, и правда мало кто всплакнул по этому поводу.

Тэкрей, его судьба и его талант почти целиком состояли из противоречий. Сын полицейского из Лидса и глубоко религиозной протестантки, которая всегда держалась с сыном очень строго и не признавала его достижений, в детстве он ходил в иезуитский колледж и даже одно время собирался пойти в священники, — а когда повзрослел, стал писать уморительно смешные песни про секс, брак и человеческую природу. По натуре он был коренным йоркширцем, нормальным пацаном из рабочей Северной Англии, который презирал власти, любил выпить и на досуге играл в регби (да так ретиво, что однажды его исключили из команды, за то что Джейк покусал соперника), — а выглядел при этом как британский Гензбур, ну или как советский актер-сердцеед: кок, белые рубашки, однотонные свитера, взгляд человека, который понял, что мир — не больше, чем чья-то остроумная шутка. Он довольно поздно, уже после двадцати, научился играть на гитаре — и потому всегда говорил, что играет плохо (он вообще был чрезвычайно неуверен в себе — сказывалось, видимо, травматичное воспитание; в конце концов, эта неуверенность и постоянное чувство вины привели к тому, что Джейк вовсе прекратил музицировать); при этом играл удивительно — совмещал каэспэшные переборы с джазовыми почти каденциями, клал свои витиеватые строчки на неочевидные размеры.

Свой первый альбом Тэкрей записывал в 1967-м на Abbey Road — в соседней комнате The Beatles доделывали «Сержанта Пеппера», и говорят, что Леннон, столкнувшись как-то в студийном коридоре с молодым человеком в твидовом пиджаке, поднял бровь и процедил: «Неплохо упакован, мужик».

С Ленноном Тэкрей и правда разминулся — как и со всем новорожденным рок-н-роллом. В конце 1950-х, отучившись в университете, он уехал преподавать английский и играть в регби во Францию, полгода провел в мятежном Алжире, в какой-то момент своей зарубежной гастроли открыл для себя Бреля и Брассенса, влюбился — и, вернувшись на родину, стал в своем роде Брассенсом английским (Тэкрей всегда считал высшей точкой собственной карьеры выступление на разогреве у кумира в 1973-м в Кардиффе, впрочем, сам он наверняка бы стал решительно протестовать против слова «карьера» как такового). С одной только поправкой: никто не предложил ему за это орден Почетного легиона — а земляки не спешили вешать его портреты в собственных спальнях.

Из этого хаотического пересказа может сложиться впечатление, что Тэкрей — еще один бедовый непризнанный гений, но это не совсем так. Да, он пытался перевести на английский французский шансон (и очень возражал, когда его сравнивали с Ноэлем Коуардом), да, попытка перенести чужую традицию на землю, где принято было изобретать свои, в каком-то смысле была заранее обречена, — но в то же время Тэкрей был плоть от плоти дорок-н-ролльной британской культуры с ее черно-белыми телешоу и юмором на грани фола; и эта культура, пока была жива, была к нему благосклонна. Вернувшись в родной Йоркшир, Тэкрей несколько лет работал по тому же преподавательскому профилю, служа учителем в провинциальной школе, — а когда кто-то услышал его песни, пошел к успеху. Подписал контракт с лейблом; а главное — попал на телевидение в качестве штатного юмориста с гитарой. Несколько лет подряд Тэкрей еженедельно появлялся в эфире того или иного шоу на BBC с очередной музыкальной прибауткой на злобу дня (или не на злобу) — так о нем и узнали те, кто мог узнать. Другой вопрос, что развить этот относительный успех у Тэкрея не получилось — или, точнее, он и сам того не особенно хотел.

Он играл несколько раз перед большой аудиторией — и с тех пор это дело возненавидел; прирожденный рассказчик, он считал, что своим зрителям хорошо бы смотреть в глаза, а еще лучше — разделить с ними бутылку, поэтому всем прочим заведениям для выступлений предпочитал пабы.

Прочие условности, свойственные концертам в их каноническом понимании, Тэкрей тоже не признавал — а потому ближе к финалу вместо бисов попросту говорил: «Концерт окончен, и теперь я спою вам еще три песни». Говорил он вообще много и умело. Почти каждое выступление на BBC сопровождалось предисловием, в котором Текрэй невозмутимо произносил в камеру очень смешные вещи; на концертах он тоже то и дело в перерывах между песнями рассказывал анекдоты в их исконном значении: остроумные истории о своих детях, о своем выдуманном коллеге по школе Реджинальде Седжвике, о женщинах — о чем только не. Авторское предисловие к небольшой книжке стихов Тэкрея, изданной при жизни Джейка, заканчивается так: «Давайте я расскажу вам про малого по имени Кудрявый Бернард, державшего паб в Редкаре. У него был такой длинный причиндал, что он мог выложить его во всю барную стойку. Давайте я расскажу вам про своего приятеля, который громко выругался в здании суда, чем покорил сердце самой красивой девушки Манчестера, — и с тех пор он прочесывает город, одну улица за другой, пытаясь снова ее встретить». И еще в этом предисловии есть такой пассаж: «Я пытался писать песни о себе, но ничего не получилось. Скучно. Мне неинтересна моя автобиография. Я ее читал».

Конечно, мастерство рассказчика было одним из его главных козырей — но все-таки совсем не единственным. Да, Тэкрей очень здорово умел наматывать истории на нейлоновые струны (именно нейлоновые — отсюда этот вкрадчивый звук его гитары). У него есть песня про преступника, который скрывается от преследователей, переодевшись в монашку. Есть песня про пастушку, которая замерзает насмерть в английских холмах и перед смертью считает овец на кумбрийский манер. Есть песня про петуха, который в силу своей любвеобильности поимел всех птиц на своем дворе. Есть песня про женщину, которая влюбилась в кактус, и про женщину, которая очень любит болтать (титульная вещь на его последнем альбоме «On Again! On Again!», за которую певца обвинили в мизогинии, — ни к чему хорошему это не привело, особенно если учесть, что на дворе стоял 1977-й год, и сардонический фолк под акустическую гитару вообще мало кому уже был нужен). Ну и так далее. Однажды, уже в 1980-х, Тэкрей прямо перед концертом повредил по пьяни запястье — тогда он вышел к зрителям, 20 минут просто рассказывал что-то в микрофон, и никто не ушел расстроенным. Но все это совершенно не значит, что песни Тэкрея надо слушать, распечатав слова и обложившись словарями. Более того — откровенно говоря, до момента написания этого текста я, часто возвращаясь к его записям, почти не вдумывался, о чем в точности он поет. Ну да, какие-то основные темы угадываются, но не более того.

Джейк Тэкрей, помимо прочего, — все-таки еще и большой музыкант: мелодии, которые он сочинял, были простыми и замысловатыми одновременно, они как будто и сами следовали извилистой логике нарратива — с внезапными поворотами сюжета, с кувырками, с удивительно точными переходами от ухмылки к нежности и обратно.

И тексты его важны не только с поэтической, но и с фонетической точки зрения: Тэкрей очень аккуратно и внимательно относится к звукам, он как будто щекочет слова, играет ими в самом прямом смысле — как в классики, как в бирюльки; фирменный йоркширский акцент с его грассирующими «р» (если это так называется) и удивленно-лукавым оканьем, естественно, только способствует затейливости игры. Ну и главное — интонация, точка зрения на себя и на мир, то, что слышно между строк; какая-то очень обаятельная подспудная философия жизни, которая смотрит на эту самую жизнь одновременно с улыбкой и со слезами на глазах, для которой эта самая жизнь — что-то в одинаковой степени нелепое и сокровенное, для которой эта самая жизнь складывается из нераздельных и неслиянных смеха и греха.

Что было дальше? Обычная история: вероятно, где-то с начала 1980-х бросил бы читать свою автобиографию и сам Тэкрей. После того как пришли Sex Pistols, люди с гитарами с нейлоновыми струнами уже никого не трогали и не смешили; к тому же Джейк, с его убеждениями и сексистскими шуточками, песнями про сельских тетушек, петухов и кузнецов, вообще мало соответствовал новым временам; к тому же и воспитание и возраст давали о себе знать: последней песней на его последнем альбоме была «Joseph», ода мужу Марии Иосифу, которому «никто не слагает песен», — столь же остроумная, как все предыдущие, но интонационно уже немного другая. Тэкрей отошел от музыки — разве что выступал время от времени, когда звали. Писал колонки для газеты в родном Йоркшире. Переехал с семьей в Южный Уэльс. Стал много ходить в церковь и даже пел в хоре. Все больше выпивал, все больше тратил, все меньше зарабатывал. Разъехался с женой. В 2000-м был объявлен банкротом. Двумя годами спустя, в 2002-м, в сочельник старший из его трех сыновей нашел отца мертвым.

Параллельно, впрочем, развивался и другой сюжет: разумеется, после того как Тэкрей пропал, его и стали находить. Говорят, его много слушал Моррисси, — и это похоже на правду, в конце концов, Джейк ведь абсолютно оттуда же, откуда столь любимый Стивеном Патриком комедийный телесериал «Carry On». Факт, что его обожает Момус, — и это особенно слышно по его ранним (и, на мой взгляд, лучшим) записям «Circus Maximus», и, конечно, его умение сочетать несусветную пошлость с не менее несусветной культурной эрудицией во многом растет из песен Тэкрея. Факт, что его много слушал Джарвис Кокер — еще один англичанин, сочинивший много удачных и смешных песен про секс.

Рано или поздно о Джейке должны были вспомнить и более широкие слои населения — и случилось это в нулевых: лейбл EMI издал полную ретроспективу Тэкрея (которая, впрочем, не то чтобы разошлась миллионными тиражами), энтузиасты проводили в Англии фестивали его памяти, на Youtube те же самые энтузиасты залили множество роликов с оригинальными выступлениями Джейка.

К одному из них — как раз с песней-завещанием — имеется следующий комментарий: «Мой умирающий муж пожелал, чтобы эта песня прозвучала на его похоронах. Видели бы вы глаза его родителей, когда она заиграла!» Собственно, и сами друзья и родственники Джейка поступили ровно так, как он пожелал в своем сочинении. После того как гроб под «The Last WIll and Testament» был засыпан землей, они отправились в любимый бар Тэкрея, упились там в дымину и постарались поскорее забыть все плохое.

Обычная, в сущности, история: молодому парню с севера Англии вскружила голову Франция, он захотел стать местным Брассенсом, вместо этого придумал что-то очень свое, а потом спился и умер. Будь Джейк Тэкрей жив, он наверняка смог бы написать про это песню.

Источник: "Афиша", 19.08.2011,