04.03.2011 | Музыка

Таежный индастриал

У Кола Бельды была и захватывающая биография, и существенное призвание, и грандиозные песни

В новой сетевой реальности слова незаметно меняют свой смысл — в отношении музыки так случилось, например, с понятием «редкость». Прежде оно зачастую означало долгие поиски и изрядные вложения; теперь определение «редкий» по отношению к альбому обычно подразумевает, что для того, чтобы заполучить его, нужно посидеть в интернете не 3 минуты, а, скажем, полчаса. Более того:

появилось отдельное племя редких альбомов с определенным артиклем — которые то и дело всплывают там и сям и неизменно аттестуются как неизведанные, странные и дикие.

Именно это и случилось с последним диском советского певца Кола Бельды «Белый остров» — разыскать его не составляет ни малейшего труда, но где бы вы его ни обнаружили, он неизменно будет подан как находка и артефакт. Что, в общем, неудивительно — учитывая музыку, которая на нем звучит.

Впрочем, прежде чем говорить про «Белый остров», неплохо было бы рассказать о самом Бельды — потому как сейчас его если и знают, то зачастую как такой советский эстрадный курьез, «чукчу с оркестром», голос из саундтрека к одной из серий «Ну погоди!». Это понятно — но это не очень справедливо: у Бельды была и захватывающая биография, и существенное призвание, и довольно грандиозные песни. Коренной нанаец, он родился в малюсеньком селе в Хабаровской области, осиротел еще в младенческом возрасте (точнее, у него умер отец, мать вышла замуж за другого, а народные традиции предполагали, что в этом случае она больше не могла видеть своего ребенка от другого брака), тогда же начал заикаться; сначала его воспитывала тетка, потом он оказался в детском доме. В подростковом возрасте сбежал на фронт, передвигаясь в ящике для угля под вагоном, стал юнгой на Тихоокеанском флоте, участвовал в освобождении Кореи, получил ордена и медали. Закончил экстерном музучилище, работал на тральщике мотористом, потом служил в разнообразных консерваториях; в 57-м поучаствовал в фестивале молодежи и студентов в Москве — и тогда его наконец заметили и постепенно приняли в эстрадную элиту. Ну и поехало: выступления, гастроли по стране и соцлагерю, встречи с высшими госчинами, лауреатство на фестивале в Сопоте — в общем, большая карьера. Выдающаяся, конечно, линия жизни — но, справедливости ради, тогда таких выдающихся линий было много.

Понятно, конечно, что Бельды был вписан в советский большой эстрадный проект во многом по политическим мотивам: вот он, подлинный интернационал; единение пролетариев всех стран;

в огромной многонациональной стране есть тайга и тундра — и у них тоже есть свой звонкий голос, поющий об оленях, нартах и северном солнце. Конечно, большинство песен Бельды (и абсолютно все известные) — ровно об этом, об экзотике, о жизни оленеводов и прочих представителей закоренелых профессий; но все-таки не только — среди его основного репертуара можно отыскать и кокетливую любовную лирику, и гимноподобную «Солнце в ресницах», и мощную вещь «Сыны России», теперь звучающую одой толерантности, и комический твист и шейк, и советский фанк.

Конечно, Бельды и сам отыгрывал экзотику по полной — от шапки до сапожек, от бубна до репертуара, в котором нередко появлялись и вещи на языках малых народов (вроде «Сказания о солнце-бубне»); но сказать, что он полностью ею исчерпывался, было бы неверно.

Конечно, Бельды не Ободзинский и не Мулерман, но эта самая великая традиция, внутри которой певец существовал, все-таки, как правило, не принимала в себя людей бесталанных. Голос у Бельды, безусловно, был — голос сильный, выдающийся и парадоксальный. Когда слушаешь его «мелодиевские» записи (то есть те, которые и обеспечили певцу имя и ангажементы) и особенно песни на общечеловеческие, так сказать, темы, и особенно песни, которые пел далеко не только он (вроде «Красный конь»), эта парадоксальность очень хорошо чувствуется: Бельды как бы немного неловко в рамках этой большой имперской эстрады, он поет, как человек из леса в национальном костюме, который топчется на пороге хорошо обустроенной московской квартиры; и засчет этой неловкости, какой-то перпендикулярности у этих песен возникает очень отдельное обаяние. Ну и вообще — по всем свидетельствам судя, Бельды был большой артист, настоящий; а свидетельства имеются, вплоть до самых неожиданных — скажем, воспоминаний Владимира Шахрина о том, как

на самом раннем этапе существования группы «Чайф» ее участники смеха ради отправились в Свердловскую филармонию на концерт Бельды и обнаружили пустой зал, для которого артист работал на всю катушку.

И все же: понятно, что этот текст бы не появился, если бы не альбом «Белый остров». Альбом, который был записан в конце 80-х, в самый разгар перестройки, когда эта самая советская эстрада внезапно перестала быть кому бы то ни было нужна, превратилась в общественном сознании в реликт уходящих времен, стала объектом издевательского постмодернистского освоения для новой передовой культуры (именно к этим временам относится вышепомещенная фотография — на одном из концертов курехинской «Поп-механики» Бельды пел свою фирменную «Песню оленевода» под аккомпанемент дикого анархистского оркестра; сохранилось даже фрагментарное видео того, как это было). Альбом, который к этой самой эстраде не имеет уже почти никакого отношения.

Это удивительная, небывалая музыка. Напоминающая примерно все, что музыка артиста вроде Кола Бельды, казалось бы, в принципе не может напоминать, — и при этом ни на что не похожая. Крайне минималистичная (из инструментов здесь временами — только варган да бубен, ну и синтезатор), но при этом очень насыщенная. Она напрашивается на массу определений, но все их приходится очень непривычным образом уточнять.

Таежный индастриал. Минимал-вейв крайнего Севера. Местами даже и своего рода оторопелый психофолк — почти в духе ранних записей Animal Collective. Местами — да, примерно эстрада, но только существующая на другой, незнакомой почве, где внизу — вечная мерзлота, а сверху — северное сияние.

Ну и голос — голос тут у Бельды иной, чем прежде: монотонный, торжественный, мистический, именно что вмерзающий в вечность.

Как я уже говорил, «Белый остров» то и дело всплывает в различных интернет-источниках на правах советской феноменальной редкости и дикости. При этом, однако, про альбом почти ничего толком неизвестно. Ну то есть да, факт: на пластинке записаны настоящие песни малых народов крайнего Севера — манси, долганов, эвенков, эскимосов, ульчей и так далее; причем все они переведены на русский. Ну да, вроде бы эти песни Бельды годами собирал у представителей этих самых народов. Но на этом и все — как, кем и почему это было сделано, никто не знает и, кажется, не пытался выяснять; обычно сообщается, что диск записан «вместе с московскими минимал-музыкантами» — и все, что бы это ни значило. Мы решили исправить досадное упущение и обратились к вдове Кола Бельды, кандидату культурологии Ольге Александровне Бельды с просьбой ответить на ряд вопросов об истории создания «Белого острова». Ольга Александровна любезно откликнулась, и ниже мы публикуем ее разъяснения.

«Кола Бельды вспоминал, что в 70-х годах прошлого века он решил посвятить свою жизнь и работу собиранию и сохранению уникальных национальных песен северных народов.

Работа была архисложной по причине малочисленности носителей этого фольклора. Стариков, знающих традиции и язык, становилось все меньше. Для того чтобы найти одного селькупа, который помнил песни дедов, артисту пришлось исколесить пространство от Кольского полуострова до Камчатки. Наконец, нашел-таки он такого человека. Поставил перед ним магнитофон, попросил спеть. И он запел. Сначала — старую песню, а потом о своем, о том, что волнует его. Пошла такая импровизация! Это было удивительно — есть какая-то основа, а дальше — фантазия каждого исполнителя!

Несколько лет назад в Москве я встречалась с московским музыкантом Александром Лавровым, который производил аранжировку материала, ставшего основой диска. Он сообщил, что в творческом процессе были задействованы подлинные раритеты. При прослушивании пластинки слух улавливает, например, стук дерева по дереву. Это звучит дуэнтэ — ритуальный музыкальный инструмент, использовавшийся во время медвежьего праздника у нанайцев, ульчей, нивхов, с эпохи неолита живущих в дельте реки Амур. Дуэнтэ представляет собой подвешенное на крестообразные стойки двух-трехметровое еловое бревно, в котором выдалбливались отверстия различной величины. При ударе деревянной колотушкой по такому инструменту раздавались звуки разной высоты. Конечно же, в музыкальное полотно песен были вплетены звуки древнего хомуса (варгана, кункаи — названия у разных народов), сделанного из металла, бамбука или кости, издающего вибрирующие звуки.

Устрашающе звучат янгпа — ритуальный шаманский пояс с металлическим подвесками и унчху′ — бубен шамана. Шелестят ритуальные стружки, предназначенные для изгнания злых духов.

Поскольку страна наша многонациональная, перевод песен на русский язык был естественным выбором творческой группы во главе с Н. И. Бельды, результатом стремления донести до слушателя смысл, заложенный в первоисточнике. Прежде чем записать в студии, музыканты много репетировали и во время концертов исполняли песни северян, чтобы проверить реакцию публики. Так было и во время зарубежных гастролей, в том числе на празднике газеты французских коммунистов «Юманите» в 1987 г. О трудностях перевода мне рассказала московская поэтесса, журналистка Юлия Горжалцан. По ее воспоминаниям, работа над переводами песен на русский язык была очень интересной и необычной. С одной стороны хотелось, чтобы русский вариант был как можно ближе к оригиналу, слова которого были необычайно свежими и яркими. С другой стороны — хотелось, чтобы песни были доступны массовому слушателю. Например, как было сложно перевести на русский язык словосочетание «Девушка с лицом цвета коры лиственницы». Красиво, экзотично, очень точно! Но как уложить это определение в песенную строку...

Свою лепту в творческий процесс работы над русскоязычным вариантом песен вносил и друг Кола, журналист телепередачи «Время» Леонид Кушнаренко (псевдоним — Леонид Полин). Интересно было наблюдать за этой троицей. Спокойный, увалистый, как медведь, Леня Кушнаренко, совсем молодой — это была его первая пластинка — Саша Лавров. И подвижный, как ртуть, жестикулирующий, стремительный Кола. «Лебедь, рак и щука» — смеялась Юлия. И удивительно — в результате совместной работы этих трех непохожих людей появились песни, полные очарования и нездешней прелести.»

Какой из всего этого следует вывод? Как водится, никакого. Наверное, выйди «Белый остров» в другое время и в другом месте, судьба этой записи сложилась бы совсем иначе — в конце концов, такая мощная и неочевидная звуковая работа с редчайшими источниками много где ценится и ценилась;

произойди это все на 10 лет позже, Кола Бельды вполне мог бы выступать на каком-нибудь WOMAD. Но в 88-м, понятно, всем было не до того.

Вскоре после записи пластинки Бельды вместе с семьей переехал из Москвы на Дальний Восток, поближе к корням; а в 93-м с ним случился инфаркт, чуть ли не когда он стоял в очереди в магазине, и приехавшая «Скорая» уже не смогла откачать артиста. Но «Белый остров» — пусть и на странных правах общеизвестной редкости — все-таки остался: такой же косолапый, седой, мохнатый и величественный, как герой первой песни на этой пластинке.

Источник: "Афиша", 03.03.2011,