30.12.2009 | Память

Памяти Егора Гайдара

Сила духа и бескомпромиссная интеллектуальная честность сделали Гайдара единственной соизмеримой с Сахаровым фигурой

С уходом Егора Гайдара мы наконец услышали слова признания его исторической роли: по существу, он вдвоем с Борисом Николаевичем Ельциным отвел Россию от края пропасти, предотвратил голод, холод и гражданскую, а, возможно, и мировую войну. Хочется верить, что эта, вполне адекватная, оценка его фигуры постепенно станет если не общепринятой, то, по крайней мере, банальной, и покойный Егор Тимурович дождется того понимания и сочувствия, которые не выпали на его долю при жизни. Однако, упершись взглядом лишь в один 1992 год, мы не сможем полностью увидеть масштаб нравственного и интеллектуального урока, заключенного в личности Егора Гайдара и его жизненном подвиге.

К моменту, когда история вызвала его на авансцену, Гайдар подошел полностью готовым. В эпоху, когда в возможность перемен мало кто верил, а планирование практических шагов по демонтажу советской экономики казалось утопическим прожектерством,

Гайдар не только выработал целостную и продуманную программу экономической реформы, но и сформировал команду, способную ее осуществить. Для того, чтобы возглавить правительство в конце 1991 года, требовались и незаурядное бесстрашие, и трезвая уверенность в своих силах, обретенная в ходе кропотливой, вдохновенной и, по советским временам, опасной подготовительной работы, которую Егор Гайдар и его единомышленники на протяжении десяти лет делали без ясных перспектив реализации.

Возможно, несколько видных экономистов и государственных деятелей отказались тогда от этого предложения не только из осторожности. Ни у кого из них не было за плечами того уникального багажа, который ко времени начала реформ успел накопить Гайдар.

Гайдаровская отвага тоже была особого рода. В ту смутную пору на арене появилось немало азартных игроков, готовых во имя головокружительных перспектив рисковать собственной свободой или даже жизнью. Гайдару же в случае неудачи «голова в кустах» была обеспечена, но на «грудь в крестах» не приходилось рассчитывать даже при полном успехе. Он отдавал себе полный отчет в том, что долго в высоких кабинетах ему не удержаться, а в глазах большинства соотечественников он останется виновным в тяготах и лишениях пореформенного времени, и что отвечать придется не только за свои, но и за чужие ошибки. При этом, власть как таковая никогда не была для него привлекательной — как ученый-экономист Гайдар видел себя, скорее, в роли идеолога реформ. И все же он принял вызов истории.

Его чувство долга было абсолютным. В политике, тем более в российской, не найдешь другого человека, для которого императив «Делай, что должно, и будь, что будет» имел бы такую неукоснительную силу. Гайдар много раз говорил, что массовое недоброжелательство и злобные поношения, выпавшие на его долю, закономерны. Возможно, понимание исторической логики происходящего чуть облегчало его ношу. И все же во многих его воспоминаниях о пережитом отчетливо слышна горечь непонятости.

Как бы то ни было, обычная для отставных политиков мемуарная апологетика занимает в наследии Гайдара после его ухода из правительства очень скромное место. Главным делом в последние пятнадцать лет жизни стала для него работа над монографиями. Мы знаем имена многих интеллектуалов, призванных во власть, но мало кому удалось вернуться из объятий Левиафана к плодотворной научной работе, составлявшей, кажется, единственную подлинную страсть и призвание Гайдара. Он был убежден, что на больших исторических циклах по-настоящему значимыми оказываются не медийная пена и даже не публицистические эссе и политические манифесты, но сильные и новые мысли, основанные на знании и исследовании.

В 90-е годы Гайдару приходилось много заниматься публичной политикой и партийным строительством. Пожалуй, в этой области его деятельность была наименее успешной. Да он и сам, кажется, не особенно верил в ее продуктивность, полагая, что в нашей стране позитивных сдвигов можно добиться, только сохраняя реальные рычаги влияния, хотя бы интеллектуального, на власть имущих. Понятно, что такая позиция может вызывать сильный эмоциональный протест, однако в русской истории последних полутора десятилетий трудно обнаружить аргументы, которые могли бы ее опровергнуть. А тешить себя возвышающим обманом Гайдар не хотел и не умел.

В то же время именно исторический анализ привел Гайдара к мысли о том, что возникновение демократических институтов в России не может стать естественным следствием устойчивого экономического роста, а, напротив того, является его необходимой предпосылкой. Соответственно, превращение России в современное государство оказывается невозможным без постепенной демократизации, предусматривающей глубокие политические изменения. Иначе, по его мнению, страна обречена на новые смуты. Эти идеи не были восприняты нашей современной политической элитой и, в том числе, некоторыми единомышленниками и друзьями самого Гайдара. Тем не менее, Егор Тимурович стоял на своем с тем спокойным чувством правоты, которое всегда отличало его слова и поступки. Видел ли он практические возможности для реализации таких преобразований и как собирался им способствовать, мы уже никогда не узнаем.

Многие уже успели обратить внимание на «странное сближение». Гайдар умер почти ровно через двадцать лет после Сахарова. Он не был похож на Андрея Дмитриевича ни биографией, ни характером, ни стилем мышления, ни взглядами по многим вопросам. Но сила духа и бескомпромиссная интеллектуальная честность сделали его единственной соизмеримой с Сахаровым фигурой во всем нашем публичном пространстве.

Кто знает, увидим ли мы в России еще таких людей. Если да, хочется пожелать им судьбы полегче. Впрочем, похоже, что легкая судьба для них Провидением не предусмотрена.

Источник: inLiberty, 17.12.2009,