09.07.2009 | Концерт

Звуколюди

Владимир Тарасов представил в «Школе драматического искусства» композицию «Думая о Хлебникове»

Владимир Тарасов – барабанщик легендарного  трио  ГТЧ («Ганелин-Тарасов-Чекасин»),  единственного коллектива советских времен навсегда  вошедшего в историю мирового джаза благодаря созданной им  и почти официально признанной даже в СССР новоджазовой  школе, даже называвшейся тогда «вильнюсской» (хотя по иронии никто из ГТЧ не был родом из Литвы).

Уже тогда Тарасов славился своей коллекцией неофициального советского искусства. И уже в начале 1980-х годов  фактически первым в Восточной Европе начал выступать и записываться с сольными проектами, которые с тех пор называет  atto – акт, действие. И в самом деле  иногда это и были разросшиеся до масштабов концерта джазовые соло- брейки,  но чаще -  перформансы (реже - хэппенинги),  аудиоинсталляции  в духе соц-арта – с электронными  коллажами из советских песен, а иногда и с участием знаковых фигур советского андеграунда (от Ильи Кабакова до Дмитрия Пригова). Не так давно два CD-лейбла -  московские «Длинные руки»  и британский Leo Records (открывший для Запада советский новоджазовый андеграунд) совместно выпустили «полное собрание сочинений» Тарасова для ударных соло.

Показанная с аншлагом   в «Школе драматического искусства»  аудиовизуальная композиция открывала серию музыкальных проектов «Школы», которые представят уже в следующем сезоне музыканты из круга Анатолия Васильева (международное трио Jones, Jones с  тем же Тарасовым, а также - его коллеги и единомышленники Марк Пекарский,  Мирча Арделяну, Владимир Мартынов).

Название композиции «Думая о Хлебникове»  - скорее, концептуалистское, чем музыкально-программное. Конечно, легко подставить под шаманские ритмы и вкрадчивые тембры перкуссии Тарасова  хрестоматийные строки «Пинь, пинь, пинь»- тарарахнул зинзивер» или «Гзи-гзи-гзэо пелась цепь» (вообще часто используемый музыкантами текст). Тем более, что именно композиторы футуризма первыми ввели в музыку шумовые ударные соло. Именно тогда  начинается и реальное взимопроникновение искуств: многие из музыкантов , как известно занимались и живописью, а литераторы и художники – музыкой. Жаль, у нас не сохранились (если вообще – делались) записи «зауми», которая  вполне может рассматриваться и как музыка. И в композиции "Думая о Хлебникове" Тарасову приходится прокручивать историческую запись  «Урсонаты» Курта Швиттерса, а не, скажем, Николая Кульбина, Владимира Баранова-Россинэ или Михаила Матюшина.  Поразительно, но у американского современника Хлебникова  футуриста-леттриста И. И. Каммингса тоже есть стихотворение «Кузнечик» и его тоже в последнее время регулярно озвучивает музыкальный неоавангард.

Но «ключом» к тарасовским «думам Хлебникове» служит концептуальный видеоряд его инсталляции :всего две фактически статичные  «картинки» -  во вступлении  несколько рядов аккуратно раскрытых книг лишь  со  слегка трепещущими страницами, а потом - в течение всего вечера - одна, сильно увеличенная, но все равно с  неразличаемым текстом. Количество  книг на экране, соотношение  шумов и тонов, ритмов и тембров и сам звуковой процесс - повод для нумерологических выкладок в духе самого Хлебникова.

Однако важнее другое: после периода постмодернистской вседозволенности (те же советские попурри в  «Атто»  с остроумным подзаголовком «Драмтеатр») явно в пику вседозволенности компьютерной наступает  эпоха самоограничения. Одновременно с Тарасовым, например, аудиовизуальную инсталляцию «Тайная вечеря», выдаваемую за художественный фильм-балет некоего  Арно Бушара, выпустил на диске саксофонист Джон Зорн. В совершенно неожиданном для  него, лидера постмодернистского  Даунтауна,  минималистском стиле (правда, с типичными для Зорна  гиньольными образами).

Тарасов вместе с Зорном,  тоже вступил в пору самоограничений: никакой электроники, чистейшая акустика: все та же ударная установка с многочисленной перкусионной «мелочью»  - звенящей, стрекочущей и певучей (да-да – певучей, когда из медных тарелок и гонгов звук извлекают скрипичным смычком). Плюс симфонические литавры, звуковая тайнопись которых совершенно не используется в джазе, даже самом новаторском.

У Тарасова же все идет в дело: хлебниковский Шаман встречается со своей  Венерой, но  с минмималистской повторяемостью. Что выводит на  другого Хлебникова - автора текстов из однокоренных слов, которые предвосхищают минимализм, так же.как «Роза это роза» Гертруды Стайн. Впомните  «О рассмейтесь,смехачи» или «Я любоч, любимый, любаной»  

«Мы идем в населенные людьми звуки, - писал Хлебников - Скорее учитесь играть на ладах, Мы звуколюди, Скрипка у меня на плече!». Вот это на самом деле – программа тарасовских «дум», и он, говоря хлебниковскими словами, в который уже раз  «чарует и чурается».

Источник: "Время новостей",07.07.2009,