13.02.2009 | Pre-print

Вспоминая лето-7

Литва, в том, что касается свежих булочек, не только не вошла в НАТО, она еще не вышла из Варшавского Договора

Начало здесь,. Продолжение  здесь, здесь, здесь, здесь и здесь

У нас сложился распорядок дня. Постфактум это дает иллюзию укорененности –когда минутное пребывание на новом месте не исключает обзаведения привычками, дающими право говорить впоследствии: «однажды мы отправились после обеда в Кретингу...», «как-то раз я купалась на женском пляже...»

Характерно, что женский пляж, этот реликт викторианского стиля, Верена восприняла как достижение литовского феминизма. В молодости она сражалась под лиловыми знаменами. Я ее разочаровал, сказав, что

без факультатива раздельных пляжей невозможно представить себе «всесоюзные здравницы». Это то же самое, что вообразить себе в недавнем прошлом гостиничный номер без Библии на ночном столике.

В один из пляжных дней (не все были такими, хотя я по-королевски купался в любую погоду) по дороге на море мне повстречалась коробейница – русская, с литовкой скучно: для меня мера всех вещей не человек, а человеческая речь. Русская коробейница предлагала патентованное средство от всех несчастий.

-- Берите, мужчина, крем, не пожалеете. Читайте. Он разработан в научно-исследовательском институте под Москвой. Специально для космонавтов. Хорошо от верикозного расширения вен. И если храпите. И если хотите, чтобы ваша жена испытала более глубокое удовлетворение. Или язва желудка, намажьте немного на хлеб и покушайте.

Бо-о-же... Но коль разъезжает с полными сумками, коль тратится на дорогу, коль скоро кто-то это добро ей поставляет, и не ей одной, – нет-нет, значит, народ это хавает, мажет на хлеб и хавает. Всеядность людская безгранична, отсюда безудержная наглость, с какой вам втирают очки.

За bed & TV мы платим около пятидесяти евро. Полагался бы ...& breakfast, но Литва, в том, что касается свежих булочек, не только не вошла в НАТО, она еще не вышла из Варшавского Договора: хлеб хранится, как у моей тещи, в целофане. По телевизору можно принимать знакомую мне спутниковую «РТР-планету» и незнакомое «RЕN TV», тоже спутниковое. Но нет ни «RTVi», ни «Evronews». Последние – новостной европейский официоз с тонким антиизраильским душком, впрочем, поубавившимся (кого что занимает: когда четыре года назад я познакомился во «французском Лионе» с сотрудницей русской редакции, кажется, с Украины, то ее больше беспокоило, нет ли антироссийского душка – понимай, антикремлевского – который они стараются, по возможности, заглушить). Пресный, как и всякий официоз, этот канал чем-то напомнает мне журнал «Англия» советских времен.

«RTVi» куда интересней – в той своей части, где наполняется «Эхом Москвы»: в Москве ухо, а у меня око. «Лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать» было нацарапано на «Доме глухонемых» в Рощине. Тем паче, что случаются сценки. Особенно щедра на них приметная личность с «говорящей» фамилией – говорящей, что проливы должны быть наши. Пришел на передачу в дымину пьяный, «панимашь, на стол морду ложит». Пузатый дядько отдувался за двоих: он же и спрашивал, он же и отвечал, благо родом был из тех мест, где сами спрашивают – сами отвечают.

Или этот же, так сказать, «леонтьев», бегает по студии. Дядько ему: «Да, Миш... да не уходи... побудь еще немного...» А он свое: «Не буду с ним... не хочу с ним...». Лимонов, с которым он «не хочет», сидит паинькой: немножко чеховский доктор, немножко революционный демократ, немножко Троцкий в Мексике (типун мне на язык!).

Увлекательное занятие – наблюдать за теми, кому до тебя в этот момент нет дела. Им важен не зритель, им важен слушатель, лицо всаднического сословия – тот, кто скачет по Садовому кольцу с включенным радио. А что им я – что им перископ, в который смотрит немецкий подводник.

А немецкий подводник, между тем, составляет себе мнение об этих людях – по тому, как они себя ведут, как жестикулируют, во что одеты: о некоем политическом обозревателе – по его «представительскому» костюму в полоску; о некой ведущей, которая любит свой вырез на платье – и поскольку не без основания, то, верно, не она одна его любит.

Мимикой удесятеряются интонации, тон превращается в тончик, особенно у дам. Иные выглядят набитыми дурами, которым только чаи гонять из красных чашек. Генделев на меня рассердился, когда я высказался в таком роде об одной из них: мало того, что мы ленивы и не любознательны – другими словами, невежественны как школьный военрук – мы еще и чудовищно косноязычны. Генделев: что я такое говорю! Он целых полгода был в нее влюблен: умница-красавица (так и подмывает продолжить: всем трамваям мать).

Не знаю, это обман зрения у меня – или у него слуховая галлюцинация. Москвич, побывавший у нас в гостях – лицо всаднического сословия – впервые увидев «Особое мнение», был поражен: «До чего же непрофессионально». На слух он этого не ощущал. Зримая песня.

Но вернемся к тетке-коробейнице, у которой народ все схавает. Что жареные гвозди! Сорокинская норма – их ежедневный рацион. Когда началась Осетия, РТР прорвало таким геббельсом, что я беру назад все вышесказанное о свободолюбивой радиостанции: простите меня, девицы-разумницы, простите меня, улицы-красавицы – стар и шаловлив стал.

Надо сказать, я опоздал к началу грузинского кино – в телевизор заглядывал редко. «RЕN TV», как ни включишь – все про пришельцев (может, это особенность спутниковой версии). Прикажете смотреть последние известия по РТР только за то, что там любят Израиль со всем пылом запретной страсти – боюсь сказать, инцеста? Хотите знать, что такое «ласка огневая», послушайте их «шефа нашего ближневосточного бюро» (на кого работаете, сударь?). Причем я верю в глубину и силу его чувства, с таким впору жениться на Израиле. Только, боюсь, невеста разборчивая.

Смотреть эртээровские «Вести» – то же, что снова читать между бровей у Брежнева.

В остальном РТР – это когда из телевизора несутся райские напевы. Ресторан – земной рай, соответственно ресторанная музыка – райская музыка. Имеется еще большой выбор передач про культуру, которую собою воплощают народные и заслуженные касперле. Сказано «будьте как дети». Для детей Петрушка, Касперле, Буратино живые существа: говорят, действуют – а что за ширмою прячется Карабас-Барабас, им до этого дела мало.

Поэтому я и опоздал к началу – включил свой безальтернативный ящик, когда звездная пара уже в полный голос делала свои государственные заявления. Сильная половина возвратилась со спортивных мероприятий и озвучила свое виденье вопроса с той подкупающей честностью в голосе, которая призвана подсказать зрителю, кто в этом кино хороший.

(Мама говорила мне, посмотрев очередную серию «Далласа» или «Денвер-клана»: «Я умная, сразу поняла, кто хороший, а кто плохой». Еще она говорила с гордостью, от которой сердце разрывалось: «Душевная болезнь – это благородное заболевание». До благородного заболевания ее довели люди с Литейного.)

Беда не в том, что ты Видок Фиглярин, а в том, что ты тоже горд – своими университетами. Что ты – нераскаянный Видок Фиглярин.

У государства два лица. Рядом с первым другое «первое лицо» смотрелось в привычном для себя свете: компенсировало взрослым словом «отморозок» то, что не достает до пола.

Как из всех видов шарлатанства худшее – это шарлатанство от медицины, когда крадут чужое наследство, обирают будущую вдову и сирот, так из всех видов пропаганды недостойнейшая – та, которую ведут на фене.

В двадцатом веке Россия была опущена, замочена в сортире, ссучена и, отмотав свои восемьдесят, старой лагерной сукой вышла на волю. С учетом «особенностей национальной истории» и разговаривают с народом. С зэками на зэчьем языке – чтоб не учуяли слабину и не запрезирали. Сусанночка называет их говорящей подворотней. Неверно. Ленинградская подворотня так не говорила. Она была шпанистой, с похабно спущенными штанами, но не приблатненной. (Кстати, первоначальное «понуждение к миру» звучит лучше – по-старинному, по-книжному. Тем, кто правил президента, двойка. Чего испугались? И еще: говорят, в мире вот какое чудо, барчук греет постель дворовому мальчику. А ведь похож даже не на барчука, бери выше: с лица б спал да бороду наклеить – вылитый Государь-мученик, хоть золотую десятку чекань.)

Из последних известий невозможно было ничего понять, кроме одного: средством для промывания желудка промывались мозги. Меня бы рвало. Шла торговля тем самым, чем мажут космонавтов. Пусть даже у грузин и впрямь верикозное расширение вен, пусть баба и вправду мается на полатях, а мужик храпит-надрывается, пусть прободная язва желудка – то, что мне всучивалось, ко всем этим напастям не имело ни малейшего отношения. Крупный план и картонный пафос говорили сами за себя.

Но с другой стороны, по оговоркам, проговоркам и противоречиям, изобличающим явное вранье, тоже нельзя ни о чем судить.

Неумение сочетать правду с полной должностной выкладкой еще не означает, что в интересах говорящего эту правду скрывать.

Сабля наголо, пар из ушей: «Ура! Пятидневная война!» Это что же, упреждающий удар? Не завидую тем, кому он отдает команды: мало того, что идиот, еще и фанфарон.

В сущности, не важно, что говорится, важно, кто говорит. «Дас Шварце Кор» или «Райх» писали чистую правду о большевиках. Все «озвученное из первых уст» об украинской государственности тоже чистая правда (будь Украина гомогенна, она давно бы узурпировала «русскую идею», а не придумывала бы себе биографию). Тем не менее жаждать присоединения Севастополя к России московское градоначальство может на том же основании, на каком венский магистрат мог бы рассчитывать в один прекрасный день на карте Австрии обнаружить Лемберг.   

В учебнике истории для седьмого класса русских школ (изд-ство «Гельсингфорс», при поддержке министерства народного образования Финляндии) в разделе «Предпосылки Российско-Грузинской Пятидневной войны» читаем: «Основное отличие РФ от РПЦ состоит в том, что РФ, заявив себя правоприемницей Второй империи, в то же время отказалась соблюдать главный принцип сюзернитета, согласно которому вассал моего вассала не мой вассал. Лозунг „абхазцы, учите грузинский – грузины, учите русский – русские, учите английский“ был выброшен на свалку истории, по меткому выражению...».

Не исключено, что к тому времени я еще буду жив и смогу привлечь авторов учебника к суду по обвинению в плагиате. Этой ночью я уже листал в поисках доказательств «Субботу навсегда». Гиблое дело, восемьсот страниц! Никто никогда не одолеет, включая автора – раздолье для плагиаторов.

В отличие от Первой империи, во Второй империи вассальная зависимость перестала быть личной, субъектами сеньорального права стали целые этносы более или менее в границах своего обитания. Официально это именовалось чьей-то там «национальной политикой». Только на условиях национального вассалитета этносы присягнули. Так возник Советский Союз.

И вот в третий раз в первый класс. Новые «блюмкины», «полит-графоманы», балдеющие от собственных фантазий, вот-вот дофантазируются до того, что школу вообще закроют. 

Что Волга впадает в Каспийское море, я твердо усвоил, прочитав «Дар». А еще – что все наоборот: смерть невозможна, а распад страны неизбежен. Географический статус-кво – это не для империй. Предприятию, чтоб не закрыться, надо постоянно расширяться. Но прирастать морями и землями больше не удастся. У Набокова что-то там «обложено пошлиною красоты» – гениальность России обложена таким тяглом «наших исконных российских мерзостей» (все тот же Набоков), что платить – себе дороже. А чтоб кто-то другой платил – нет охотников, кредит исчерпан. Лучше расползтись. Пик гениальности России пришелся на девятнадцатый, начало двадцатого века. Появится еще один «голован», наподобие Вены – Москва.

Многим гениям суждена короткая жизнь. Сегодня эта страна вполне заслуживает своего гимна, да будет он ей реквиемом, как был им для миллионов. Россия упустила свой исторический шанс постоять на коленях – стоило у каждого встречного спрашивать дорогу к храму (а фильм-то грузинский).

Эти злосчастные коленки стали главным соблазном либеральной риторики – оскоромимся и мы: «Чай, православным не грех постоять на коленях, а то, панимаш, каяться им не в чем... это, братие, бес наущает».

Россия мучительна: черная сотня и красная сотня вперемешку, без дополнительных ингридиентов.

Поскреби итээр-либерала – проступит роман «Что делать?» со всеми последующими осложнениями. А прочих и скоблить не надо: махровый Охотный ряд. Вкусовой эквивалент России: смесь черной икры с красной.

Да, был шанс, но к нему всем миром повернулись одним местом. Коль этой стране судьба и дальше крошиться (чем Севастополь, Минск или Харьков уступают в русскости Владивостоку или Санкт-Петербургу?), то главное, чтобы пугачевщина, скачущая с микрофоном между столиков, не преобразилась в свой омоним – звучит как «омон», не правда ли? Лично я всегда сознавал, что родился на кладбище и писать мне предстоит на мертвом языке – как Агнону, Монтеню или Башевису-Зингеру. (У меня в романе преподавательница латыни говорит преподавательнице русского: «Пожалуй, мы становимся соперницами. В мое время учащимся предлагали два классических языка на выбор».) Я всерьез не мог идентифицировать себя с этим государством. Если это моя беда – как мне сказал когда-то Пьецух – то я предпочитаю бедствовать.

Продолжение следует