K!7, 2008
27.10.2008 | Диски
Романтический концептуалистПо большому счету это убедительная пластинка чуть старомодной джазовой эстрады с помехами
«Мы, нижеподписавшиеся, убеждены, что музыка все еще способна быть политическим высказыванием, а не просто саундтреком к чрезмерному потреблению» — такой манифест вынесен на обложку этой пластинки. Нижеподписавшийся — это прежде всего лысоватый англичанин Мэттью Херберт, если не умнейший, то точно остроумнейший электронщик наших дней, известный своими непримиримыми убеждениями и способностями выжимать музыку из всего, что под руку попадется. Еще подписались трубачи, саксофонисты, контрабасист, барабанщик — целый джазовый оркестр, который Херберт записывал в Abbey Road; а также — десятки, если не сотни активистов, уверенных в том, что музыка все еще способна. Нижеподписавшиеся рвут на части газеты Sun и Библии, швыряют оземь презервативы, елозят пластиковыми стульями, фиксируют на пленку, как в крышку гроба вбивается гвоздь, протестуя таким образом против засилья таблоидов, оголтелого консюмеризма, церковного ханжества и нового мирового порядка.
Добрую половину звуков для «There’s Me and There’s You» Херберт записывал, расположившись прямо у здания парламента;
как-то раз, когда Мэттью под диктофон жег спички (каждая символизировала 1000 убитых в Ираке), мимо проходил Джон Мейджор — любопытно, что подумал о чудаке в пиджаке бывший премьер-консерватор.
Интересно читать сопроводительные заметки к этой пластинке; особенно интересно после нескольких ее прослушиваний — поскольку по песням не скажешь. Херберт во второй раз управляет биг-бендом — и у него получается даже лучше, чем прежде. Это хорошо сказывается на музыке, но, пожалуй, вредит концепции. На «Goodbye Swingtime» (первом альбоме хербертовского оркестра) треки то и дело ерзали и заикались, было понятно, что с ними что-то не так; на «There’s Me and There’s You» хруст, стрекот, слоганы и внезапные перерывы на полевые записи, конечно, присутствуют, но как-то боком.
По большому счету это убедительная пластинка чуть старомодной джазовой эстрады с помехами;
музыканты играют слаженно и стильно, в духе оркестров из пятидесятых, новая хербертовская дива Эска Мтунгвази поет зычно и очень классично (особое внимание — песням «Yessness» и «Breathe»). Впрочем, хитрец Херберт так обставил дело, что всякая трактовка поворачивается в его пользу. Его обращение к джазу может быть понято как стремление к подлинной, непреходящей форме, а может — как игра с музыкой толстых, и стоит ли удивляться, что буржуазное искусство заглушает критику буржуазии. Комментарий у Херберта если и не важнее текста, то явно наравне с ним; его музыка сама по себе есть иллюзия. Иными словами, Мэттью Херберт — вылитый московский романтический концептуалист.
К счастью, есть ребята типа скрипача и игрока на банджо Джейка Блаунта, который может ещё напомнить, что протест и отчаянное стремление к выживанию чёрной расы стояли в принципе у истоков всей афроамериканской музыки. Ещё до разбивки на блюзы, кантри и госпелы. И эта музыка была действительно подрывной.
«Дау» — это проект, к которому нужно подходить подготовленным во многих смыслах; его невозможно смотреть как без знания истории создания картины, кастинга актеров и выстраивания декораций, так и без рефлексии собственного опыта и максимальной открытости проекту. Именно так «Дау» раскроется вам во всей красе.