15.11.2006 | Арт

Миссия невыполнима

Размышления о душе нации вылились в наблюдения за безграничной широтой русской природы

«Современное искусство у меня ничего, кроме отвращения, не вызывает. Как, впрочем, и гендерность, и социальность», — говорит куратор выставки Александр Панов. Это вовсе не значит, что Панов — циник или какой-нибудь там нигилист. Напротив, он уважает все то, что должно обозначаться этими словами, просто понятия эти обесценены их бессмысленным употреблением.

На страницах авторитетного «Художественного журнала» дискурс едет на дискурсе и симулякром погоняет, но направление движения этой кавалькады туманно.

В политическом речевом обороте тоже есть пострадавшие: духовность, к примеру, превратилась в фиговый листок на мускулистом национал-фашистском торсе. Вот Панов и решил вернуть словам смысл, сделав серию выставок «Лексикон современного искусства». Каждая выставка будет групповым высказыванием художников, посвященным одному из понятий. Первая тема — «Идентичность» — выбрана как нельзя более своевременно: поиски ее, русской, сопровождаются сейчас разве что не рукоприкладством.

Работы о русской душе, по замыслу куратора, должны были представить художники трех поколений: отец московского концептуализма, православный буддист Андрей Монастырский, барин-социалист Николай Полисский и певец свободной Чечни Алексей Каллима.

Размышления о душе нации вылились в наблюдения за безграничной широтой русской природы.

Прямо по Бердяеву: «Материальная география народа есть символическое отображение его духовной географии. Русским чужда мистика расы и крови, но очень близка мистика земли». Поэтому в названии выставки есть подзаголовок «Ландшафт».

Молодой художник Алексей Каллима по происхождению казак, но жил в Грозном. Отказался от своей национальности. Сменил фамилию. Отрицая свою идентичность, перешел со стороны сильного на сторону ущемленного. Каллима уже несколько лет создает неофициальное монументальное искусство Чечни — государственный стиль несуществующего государства. В работах для этой выставки он, впрочем, отказался от использования придуманного им героического образа чеченского воина в костюме «Адидас» и обратился к необычным для него жанрам пейзажа и интерьера. Герой из картин демонстративно ушел, бросив адидасовскую куртку на спинку кресла, — может, это место для натурщика, а может, пустующий трон. На прежние радикальные темы у него теперь только намеки. Лирический ландшафт, нейтральная природа, которую можно счесть и русской. Но если присмотреться, увидишь чеченскую крепость на горизонте — выходит, мы ошибочно приняли эту территорию за свою.

Каллима в одиночку выполняет задачу власти — заботу об искусстве, представляющем страну, потому как у Чечни есть действительно более серьезные проблемы.

Николай Полисский взял на себя другую обязанность власти — заботу о крестьянах. Он привлек жителей деревни Николо-Ленивец, в которой и сам живет, к культурной деятельности: придумывает проекты, в которых задействует народные промыслы и труд деревенских жителей, получает гранты и раздает их подопечным. Для этой выставки он попросил крестьян сплести из лозы нечто абстрактное. И есть в этом и русская непредсказуемость (как прутик ляжет, так и получится), и определенная честность: социальные благотворительные проекты давно превратились в декоративный элемент жизни состоятельных людей, красивую абстракцию, мало что меняющую практически.

Но самым ярким проявлением русской идентичности можно считать жест Андрея Монастырского. Подумав, он в выставке участвовать отказался, заявив, что «не желает быть объектом манипуляций куратора».

И наложил вето на участие в этой выставке группы «Коллективные действия», членом которой он является. И это не лень и обломовщина, а принципиальная позиция и, возможно, новое направление в искусстве — «эстетика неучастия».

Чтобы выставка не осталась без «стариков», вместо Монастырского пригласили исследователя его творчества — теоретика московского концептуализма и графика Никиту Алексеева.

Источник: "Афиша", 17 ноября 2006,