Россия
15.11.2006 | Кино
Не стреляйте в черных лебедейПророческий фильм по запрещенной повести братьев Стругацких
Пока Алексей Герман монтирует свой фильм-долгострой по “Трудно быть богом”, а Федор Бондарчук приступает к экранизации “Обитаемого острова”, выходит еще один фильм по произведению братьев Стругацких — испугавшей цензуру конца 1960-х повести “Гадкие лебеди”, которую напечатали только при Горбачеве. Режиссер “Лебедей” Константин Лопушанский тоже прославился в перестройку, и тоже фильмом, вдохновленным Стругацкими, — мрачными “Письмами мертвого человека” про ядерную зиму. Теперь он вновь сделал на основе сочинения Стругацких то, что именуется “фильмом-предостережением”.
В “Гадких лебедях” правит бал генетическая аномалия.
В одном отдельно взятом российском городке — по неизвестным причинам — строится странное пугающее человеческое будущее.
Сначала в городке возникла аномалия экологическая. Там постоянно идет дождь (этакий всемирный потоп местного масштаба), состарившиеся дома с вывесками образца 1960-х ушли в воду — какой по фундамент, а какой и по пояс. Там постоянная ночь, а в небе инфракрасное свечение, так что темный город еще и окрашен красным светом.
Дождь ли, свет привели к появлению мутантов (а может, пришельцев) — их остроумно окрестили мокрецами. Они что твои иноки в монастырях со строгим уставом. Их лица кошмарны — поэтому они прячут их под уродливыми черными масками. Вокруг города они создали защитную энергетическую зону: попытки несанкционированно преодолеть ее приводят к летальному исходу. А в самом городе прибрали к рукам интернат для одаренных детей, где заменили собой преподавателей.
Дети теперь тоже ходят в черном, никогда не улыбаются, глядят не моргая, увлечены высокофилософскими спорами и уверены, что человечество ждет интеллектуальная деградация.
Фактически дети отринули человечество и перешли на сторону нового, более интеллектуально развитого гуманоидного вида, который сам себя мокрецами не величает. Дети даже организовали радиостанцию типа “Свободы” и пытаются перепропагандировать человечество с помощью ученых диалогов. Многие эксперты уверены, что мокрецы — враги, чужие. Что их цель — уничтожение человечества. И что не зря они перетаскивают на свою сторону именно детей. Как говорится в фильме: “Кто управляет детьми — тот управляет будущим”.
Впрочем, мокрецы не препятствуют присутствию в зоне милиции и миссии ООН, которая пытается понять, что со всем этим делать. Одним из членов миссии становится русский писатель-эмигрант (его изображает экс-премьер театра Анатолия Васильева, работающий на Западе актер и режиссер Григорий Гладий, кажется, не снимавшийся у нас после “Музыки для декабря” Ивана Дыховичного). Дело осложняется тем, что в интернате учится его дочь, которая, судя по всему, уже отринула отца — пусть по людским меркам и интеллектуала, но всего лишь несовершенного человека.
Идея “доиграетесь” по отношению к человечеству настолько здравая, что не поспоришь. Ноль человечеству ставила в “Астеническом синдроме” и “Трех историях” еще несравненная Кира Георгиевна Муратова.
Вместе с тем “Гадкие лебеди” вызывают у меня, что называется, сомнения. Речь при этом и о форме фильма. Он изумительно красив (и, кстати, интересен — тоже не последнее качество для серьезного кино). Мало того что цвета играют на экране благодаря постоянным струям дождя и морям разливанным, так фильм еще и построен на цветовых переходах: в нем есть эпизоды желтые, синие, красные — увидите сами. Но красивые кадры входят в противоречие с непрекращающимися рациональными спорами о человечестве. Фильм вроде бы требует отдаться зрению. Споры же настойчиво взывают к ушам. Некоторый изобразительный минимализм фильму бы не помешал. Тем более что многие живописные детали (может, ошибаюсь) нужны для повторного объяснения того, что уже ясно: город — это зона. Как в “Сталкере”. Таким образом, “Гадкие лебеди” подчеркивают свою родственность с другим — кажущимся пока всевековым — фильмом про ограниченность быть человеком, тоже сделанным по произведению Стругацких. Тут и то значимо, что во время съемок “Сталкера” молодой тогда Лопушанский был ассистентом Тарковского.
Но есть сомнения и по сути. Они вызваны тем, что фильм только некоторое время обманчиво пугает зрителя немигающими глазами “гадких лебедей” — интернатовцев в черных одеждах, трупом человека в приграничной полосе города мокрецов и тревожной музыкой композитора (он же продюсер фильма) Андрея Сигле (в ней чувствуются переклички с Анджело Бадаламенти и — опять-таки не случайно — Эдуардом Артемьевым времен “Соляриса” и особенно “Сталкера”). А потом принимает в споре одну из сторон, давая понять, что из “гадких лебедей” и впрямь должны были вырасти… даже не знаю кто, если учесть, что из гадкого утенка вырос именно что прекрасный лебедь. Значит, не лебеди, а еще лучше. Уж очень неприятно выглядят защитники интересов традиционного человечества. Уж очень неприглядно ведет себя человечество в финале.
Но, во-первых, эти лебеди с их неотразимой логикой выглядят все-таки ходячими компьютерами.
Конечно, компьютер уже сейчас обыгрывает в шахматы Каспарова и, вероятно, скоро сочтет себя более достойным, чем мы, представителем разума. Но чему тут радоваться?
Во-вторых, высокофилософские споры “лебедей” выглядят все-таки — нечаянно — самопародийными, что заставляет сомневаться: а действительно ли открылись перед “лебедями” новые интеллектуальные горизонты? В-третьих же, да, человек в массе своей убог. Но едва ли, чтобы исправиться, ему так уж необходимо эволюционировать в новый гуманоидный вид, да еще такой страшнющий и относящийся к себе с такой серьезностью, как “мокрецы”. Ему бы для начала овладеть хотя бы миллионной долей тех знаний, которое выработало собственно человечество.
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.