11.10.2006 | Арт

И в самом деле — вот!

Ретроспективу Эрика Булатова в Третьяковке можно считать образцовой

Выставка "Эрик Булатов. Вот" (краткое и энергичное, футуристическое название одноименно позднему циклу художника, в котором задействованы слова и фразы поэта-минималиста, "лианозовца" Всеволода Некрасова) отвечает за современное искусство в рамках празднования 150-летия Государственной Третьяковской галереи.

Лучшего кандидата, чем Булатов, для юбилейного приношения классическому музею от "неудобных" представителей contemporary art найти практически невозможно.

Он - самый традиционный из радикалов и самый радикальный из традиционалистов. Если вообще применимо понятие "радикализм" к 73-летнему всемирно признанному автору, чьи вещи в Третьяковку для самой полной на сегодняшний день его ретроспективы свозились из парижского Центра Жоржа Помпиду, кельнского Музея Людвига, американского Музея Зиммерли и прочих крупнейших музеев и частных собраний. (Общую координацию взял на себя московский Фонд культуры "Екатерина", ставший соорганизатором проекта.)

Булатов - ученик особо чтимых либеральной арт-общественностью умеренного авангардиста, некогда члена "Бубнового валета" Роберта Фалька и создателя собственного учения о художественном пространстве, легендарного книжного графика Владимира Фаворского. Сам превосходный рисовальщик, на иллюстрациях которого к сказкам Шарля Перро, братьев Гримм, Ханса Кристиана Андерсена выросло не одно поколение советских детей (эти рисунки тоже вошли в третьяковскую экспозицию, составив ее самый щемяще-слезоточивый раздел).

Высокотехничный живописец, для которого жизнеподобное, "фотореалистическое" письмо является необходимой компонентой даже самых "концептуальных", рожденных аналитическим умом работ.

(Куратор выставки Андрей Ерофеев, заведующий отделом новейших течений ГТГ, в каталожной статье даже называет Булатова "крупнейшим живописцем второй половины столетия", но это все-таки преувеличение, аберрация взгляда профессионала, вынужденного постоянно иметь дело с нынешними художниками-автодидактами.)

Более того, он - ригористичный и старомодный моралист-шестидесятник, в чьем творчестве эстетические проблемы внутреннего устройства картины, ее открывающей потусторонние бездны композиции, гипнотического, всасывающего воздействия на зрителя, нарушаемой непоколебимости ее внешних границ неотделимы от вопросов этических, а то и политических. "Я, наверное, художник одной темы, темы прорыва, темы свободы", - цитирует Булатова тот же Ерофеев.

То есть настоящая картина - это и есть путь на волю, незалежное, независимое от презренной и сковывающей социальности пространство, как ни пафосно и неловко это звучит.

Но ведь превращение искусства в страстное послание-проповедь укоренено в нашей национальной традиции, а значит, до боли понятно и близко.

Как и идущая от житийных икон с их клеймами или холстов передвижников, словно созданных для школьных сочинений, литературность российской артистической оптики, в которой превалирует заданный вербальный сценарий. Этот "логоцентризм", как сказали бы галантные и внимательные к визуальным деталям французы, Булатов (сам, кстати, ныне - обитатель Парижа) довел до абсурда, превратив тексты в подлинных персонажей своих произведений. Причем не только строки талантливого и столь же свободолюбивого друга и единомышленника Всеволода Некрасова, но и плакатное "Слава КПСС" или казенные "Входа нет", "Осторожно", "Опасно", "Добро пожаловать".

Монстры советского "новояза" парят в безвоздушном белом континууме, наплывают на тщательно прорисованные буколические пейзажи, похожие на фотооткрытки, или агрессивно заслоняют собой безбрежное голубое небо с перистыми облаками.

Резкий контраст вольных горних сфер и косных непробиваемых литер, симбиоз фальшивой идиллии и агрессивной казенщины, полная предоставленность последней самой себе, при которой строгие предупреждения вдруг теряют свою непререкаемую мощь, - те пластические драмы, что инсценируются на холстах Булатова. И нужно иметь опыт долговременного проживания в стране слов, чтобы оказаться благодарным зрителем этих представлений. Чтобы увидеть настоящий визуальный перформанс сквозь полупрозрачную речевую пелену.

Булатов в самом деле учит видеть картину во всей ее тактильной глубине, отучая от привычки читать произведение изобразительного искусства, но его уроки актуальны и эффективны только для носителей "речевого зрения".

Он - русско-советский художник, в Третьяковке - хранилище национального духа - пришедшийся абсолютно к месту.

Булатов - художник очень понятный, даже если это понимание происходит на подсознательном уровне. Тем более что саму экспозицию автор выстроил наглядно и доходчиво, со строгой хронологически-тематической структурой, с пространными объяснениями к каждому разделу, с возможностью для зрителя вольно фланировать по гигантскому 60-му залу, не теряясь среди громадных холстов. Здесь ничего не раздражает, а кое-что даже радует глаз. Короче, это одна из лучших выставок в Третьяковке за последнее время. А в том, что она до сих пор проходит по разделу "современного искусства", вина не Эрика Булатова, а всех нас, с нашими генезисом, привычками, комплексами и предубеждениями.

Источник: газета "Культура", №38 (7548) 28 сентября - 4 октября 2006г,