20.05.2006 | Концерт

Подключение к вечности

Ежегодное священнодействие Григория Соколова

Главный праздник петербургского концертного календаря –  единственный в году концерт пианиста Григория Соколова, -  свершается на исходе апреля, по соседству с днем рождения музыканта. По неписаным законам фортепианного цеха, не ходить сюда нельзя. На поклон приходят не только пианисты – весь музыкальный Петербург, которому полуторатысячный зал и просторное фойе Большого зала Филармонии давно стали неприлично малы.

В этом году Григорий Соколов играл французскую сюиту си минор Баха,  семнадцатую сонату Бетховена, первую сонату Шумана, на бис – Шопена и Баха-Бузони. Программа завершала цикл концертов-посвящений Эмилю Гилельсу, которые в апреле сыграли Елизавета Леонская, Олег Майзенберг и Владимир Мищук.

Программы Соколова – это всегда не список, а сплав и дополнительный ребус. Внимательный слушатель будет вознагражден, услышав,  как в финале сонаты Шумана прорастает барочное lamento, и как среди сонатно-минорного моря на точно рассчитанное место встают островки мажорных частей.

У его Баха  нет звуковой плоти, это мысль в чистом виде. Разговор голосов, каждый из которых, кажется, обладает собственным интеллектом, идет в потустороннем пианиссимо. Знаменитые арпеджато и речитативы в сонате Бетховена – безвоздушные черные дыры во времени и пространстве, – мучительны даже физически:  невозможно решиться на вдох, пока не отлетит последнее эхо. Соната Шумана тяжело набирает обороты и трудно идет дальше, спотыкаясь о резкие перепады динамики и смены туше.

Соколов властвует над залом безраздельно и безжалостно. Но его власть другого рода, чем у великих интерпретаторов-автократов. Он священнодействует кальвинистически – самоустраняется и просто обеспечивает беспроводную связь с музыкальным произведением. Каждый получает собственный канал доступа в горние выси. А  что вы там услышите – на  вашей собственной совести. Каждый раз пытаешься доверху набить карманы памяти, чтобы хватило на целый год. Но с  этого концерта каждый уносит столько богатств, сколько ему по силам. 

Такое нужно слушать явно не в тысячной толпе с чужим дыханием в спину, соседским кашлем и мобильником в партере.  Убежище есть – кристаллический звук Соколова затягивает слух в герметичную капсулу, изолирующую от внешнего мира.

Он устраняет за пределы слышимости и само фортепиано. Прозрачный, ровный по всей длине звук, пианиссимо с тысячей нюансов, которых он добивается невероятным интеллектуальным напряжением – это вовсе не те красочные эффекты, на которые нацелена супертехнологичная махина современного рояля.  

В полнейшем невнимании к современным исполнительским практикам – в первую очередь, к музыкальному аутентизму, - он игнорирует саму современность.

Машина времени, склепанная из дорогостоящих инструментов и долгосрочных изысканий, на которой аутентисты путешествуют в сторону Баха, выглядит просто допотопной колымагой в сравнении  с его прямым подключением к первоисточнику. 

После основной программы пианист обычно еще минут сорок играет на бис. И каждый раз эти пять-семь произведений ложатся семью печатями на его звуковое таинство – до следующего года. В этом году он замкнул концерт на крепкий замок – хоральную прелюдию «Ich ruf zu dir, Herr Jesu Christ» Баха в транскрипции Бузони. С тех пор, как Тарковский сделал ее – вместе с полотном Питера Брейгеля, - символом земной культуры в своем «Солярисе», она может звучать только как заключительное Amen, после которого ничего играть уже нельзя. 

Источник: "Ведомости", №72 (1599), 24.04.2006,,