20.05.2006 | Литература / Общество / Память

Зияющие пустоты

Сегодня 9 дней со дня смерти Александра Зиновьева

Умер Александр Зиновьев — философ, писатель, публицист, герой Великой Отечественной, политэмигрант, некогда обличитель Советской власти и ее последующий апологет. Вечный и непримиримый борец-сопротивленец. Его кончина — повод поразмышлять о нелегком пути российского диссидентства, в своих метаниях зеркально отражающих извивы власти.

Александр Александрович Зиновьев был прежде всего философом. Более того, создателем собственной теории логики мышления — хранителем строгости сознания, адекватности понятийного аппарата, научного понимания происходящего.

Фронтовой летчик-истребитель ворвался в интеллектуальную жизнь пятидесятых не отчаянно-безнадежным пикирующим бомбардировщиком, а знающим собственную цену и демонстрирующим профессиональные навыки асом, чьи тексты и доклады могли вызывать лишь восхищение в стране бессвязности, словоблудия и ментальной беспросветности.

Зиновьев даже осмелился отвергнуть историю, отказав ей в смысле из-за отсутствия упорядоченности. «История не оставляет следов. Она оставляет лишь последствия, которые не похожи на породившие их обстоятельства», — написал он в своем романе «Зияющие высоты». Но это был не философский трактат, а антисоветский памфлет, после публикации которого на Западе успешный университетский ученый был в середине 70-х выслан в Германию.

В Европе левак-марксист Зиновьев не прижился. Разобрал тамошний социально-экономический строй по полочкам, доказал, что это и ни капитализм, и ни демократия, придумал термин «западнизм». Потом он и перестройку обзовет «катастройкой», а все происходящее с 1991-го года — «постсоветизмом» или, сокращенно, «псизмом».

Зиновьеву не нравились либеральные реформы 1990-х, он обоснованно предрекал экономический крах страны, но, тем не менее, отважно лет десять назад вернулся на родину. И… буквально сошел с ума, став ведущим публицистом красной оппозиции.

Фразы «Социальная система, которая сложилась в СССР, была самой совершенной» или «Разговоры о «застое» — это типичная клевета с целью дискредитировать систему» не были интеллектуальным фрондерством вечного, мучающего себя и окружающих, оппозиционера вроде Эдуарда Лимонова тех же 90-х. Фронтовик, философ и эмигрант Зиновьев выстрадал право на «просоветские» заявления собственной житейской и интеллектуальной судьбой, но вызваны они были не мировоззрением, ни левыми убеждениями, ни отринутым опытом заграничной жизни, а здешними, «псизматическими», обстоятельствами ельцинско-путинской России.

Философ Зиновьев в своих построениях гордился им самим изобретенным методом — «восхождение от абстрактного к конкретному». То есть: «Я строю общую теорию, которая постепенно конкретизируется». (В принципе на общепонятном лекторском языке это именуется «От общего — к частному», и это не восхождение, а спускание вниз, но не в этом дело!). С этой теорией, запломбированной в философском вагоне, Зиновьев и прибыл в постсоветскую Россию, желая объяснить и — по Марксу — изменить окруживший его мир. Но Зиновьев был не проституирующим гуттаперчевым политиком, а железным логиком. А российская реальность — конкретная, частная, данная здесь и теперь — никакой абстрактной логики не признавала. Точнее, отказалась признавать.

Оказалось, что мутная и муторная советская власть, в интеллектуальном оппонировании которой взошла философская звезда Зиновьева, была по-своему логична. Тут все фундаментальные основания задавались управленческим аппаратом, карательными органами и риторами-идеологами с первых полос газет.

Слежавшийся неразделимый ком общественного снега держался на этих трех подпорках, которым нельзя отказать в четкой упругости и конструктивности. Заряд строгой мысли диссидента Зиновьева направлялся не в эти костыли, а в грязный коммунальный колобок, от которого рикошетил в западном направлении.

И вот после путчей и Горбачева-Ельцина  каркас рухнул, шарик распался, растекся, лишь его бренные останки узрел  вернувшийся из-за границы мыслитель-логик. Он все знал про советский строй, все знал про западный, но в открывшихся перед ним безграничных просторах страны не было именно строя. Ни советских подпорок, ни внутренней связности псевдо-капитализма. Зиновьев начал искать какие-то опоры — нашел протезы. «Я думаю, что разгром СССР был гигантской ошибкой Запада» — это не мысль, а протез, симуляция мысли. Но в устах умницы Зиновьева то был не бред, а диагноз.

Просоветские манифесты покойного, продолжавшиеся до последних дней (цитаты в моем тексте почерпнуты из интервью от 8 мая сего года), но сопряженные с прежней твердостью ума, свидетельствуют о бесформенности, а значит бессилии нынешней власти.

Для таланта логика не нашлось точки приложения в сегодняшней политической России. Никакая формальная структурированность президентского послания не отвечает категориям мышления подлинного философа. Зиновьеву не о чем и не о ком было думать сегодня — нет предмета для интеллектуального созерцания. А без постоянной тренировки мозг скукоживается и порождает фантазмы вроде ностальгии по СССР, который мы потеряли.

На самом деле мы потеряли Александра Александровича Зиновьева. Его острый, вечно оппонирующий ум сильно бы пригодился после 2008-го года.

Источник: "Объединенный гражданский фронт" №18,