Я однажды лечил афганского ребенка. У ребенка был детский церебральный паралич и эпилепсия. Худющий, с оливковой кожей и черными, как переспелая вишня пронзительными глазами. Постепенно судороги удалось взять под контроль. Как-то во время визита я разговорился с папашей. Он был мой ровесник.

В музее военного завода, на территории которого находился Дулаг-142 и было уничтожено почти 40 тыс. заключенных, до недавнего времени вообще не было ни одного упоминания об этом лагере. А выжившие в Дулаге предпочитали не рассказывать о пережитом, поскольку пребывание в плену власть долгие годы расценивала как предательство.

Главные фестивали начала лета, не в силах больше обходиться без зрителей, начали делать первые шаги к выходу из карантина. Загребский Animafest в начале июня шел полностью «вживую», и пусть гостей было меньше обычного, восторг от «возвращения в нормальную жизнь» тех, кто смог добраться до Хорватии, с первого дня поднял градус фестиваля очень высоко.

В наши, скажем так, удивительные дни многие из нас почти разучились поражаться или ужасаться, застигнутые врасплох очередными новостями. Потому что каждая новая весть плотным снежным комом сваливается на голову, и мы, как умеем, увертываемся от нее, не успев толком осознать предыдущую. И это, конечно, плохо – это тревожный признак эмоционального оцепенения, блокирующего волю к сопротивлению. Похоже, что именно этого от нас и хотят.

Ровно тридцать лет назад, 14 августа 1991 года, самолет, уже давно почившей в бозе авиакомпании Pan American, поднялся в воздух унося нас из Шереметьева-2 в абсолютную неизвестность. Мы ничего толком не знали об Америке.

Кэйко всегда была странной: ребенком она мечтала поджарить и съесть мертвого попугайчика, найденного в парке, разнимала школьную драку лопатой, а однажды сдернула с учительницы юбку при всем классе. Она совершенно не чувствует, что прилично, а что нет. Она и сейчас проявляет социопатические черты, но находит себя в работе.