публикация:
Стенгазета
Диана Концевич, Валерий Морозов. На момент написания работы учащиеся 2-го курса техникума, г. Брянск. Научный руководитель Елена Евгеньевна Сидорова. 3-я премия XXII Всероссийского конкурса «Человек в истории. Россия – ХХ век», Международный Мемориал
Каждое утро студенты нашего техникума и жители окружающих домов идут мимо малозаметного памятника. Металлическая стойка и гранитная плита с надписью: «Здесь на территории бывшей ремонтной базы № 85 с 1941 по 1943 гг. немецко-фашистскими захватчиками в концлагере замучено 40 тысяч советских людей». Это так называемый выносной памятник жертвам Дулага-142, или Урицкого лагеря. Выносной, потому что захоронения находятся на закрытой территории военного завода, где и был лагерь. Завод сейчас в процессе закрытия, поэтому в 2019 году перед майскими праздниками к студентам нашего техникума обратилась администрация Володарского района с просьбой навести порядок на месте захоронения, где будет создан мемориальный комплекс. К сожалению, ни о военном заводе, ни об истории концлагеря большинство студентов не знало. Поэтому целью нашего исследования стали судьбы людей, переживших Дулаг-142.
Мы обратились в областной архив, но оказалось, что списками заключенных он не располагает. К тому же далеко не все материалы, связанные с периодом Великой Отечественной войны, находятся в открытом доступе.
Нам очень помогла брошюра, написанная фронтовиком Николаем Семеновичем Майоровым, который вел активную переписку с бывшими военнопленными. Сохранились и их письма. В процессе поиска мы также нашли интересные воспоминания учителя истории Марии Александровны Титовой, которая в конце 60-х обращалась к теме Урицкого лагеря.
В раскрытии имен военнопленных сегодня помогают сайты: «ОБД Мемориал», «Память народа», «Подвиг народа», «Брянский фронт». Но информации немного и она не всегда достоверна. В музее военного завода, на территории которого находился Дулаг-142 и было уничтожено почти 40 тыс. заключенных, до недавнего времени вообще не было ни одного упоминания об этом лагере. А выжившие в Дулаге предпочитали не рассказывать о пережитом, поскольку пребывание в плену власть долгие годы расценивала как предательство. Поэтому работа по восстановлению памяти об ужасах Дулаг-142 стала для нас во многом личным и гражданским долгом.
В лагерь на территории военного завода в поселке Урицкий (ныне Володарский район г. Брянска) военнопленные начали поступать еще в ноябре–декабре 1941 года. Можем предположить, что это бойцы 3, 13 и 50 армии Брянского фронта. Эти армии попали под Брянском в окружение. Потери были значительными – 146 176 человек, в том числе пропавшие без вести и пленные. Главный прокурор Красной армии Носов докладывал 24 сентября 1941 года: «В восьмидневных боях в районе ж.-д. станции Жуковка на шоссе Брянск-Рославль понесла потери 299 стрелковая дивизия 50-ой армии Брянского фронта. На 12 сентября дивизия насчитывала менее 500 штыков. Причем из 7 тысяч боевого расчета убито около 500 человек, ранено 1500 и пропало без вести около 4 тысяч человек». В Дулаге, видимо, оказались и многие бойцы 4 кавалеристской дивизии, попавшей в начале октября в окружение в районе Рессеты, где шли самые ожесточенные бои. Немецкое командование сформировало там лагерь для военнопленных, но через три месяца заключенных перевели в Дулаг-142. В 1942 году туда стали поступать пленные с фронта, проходившего всего в 100 км отсюда.
Служивший в 1030 стрелковом полку 260 стрелковой дивизии 50-й армии Дмитрий Иванович Филько переписывался с Майоровым и по его просьбе рассказал, как оказался в лагере: «С нами отступали семьи коммунистов из Брянска, много детей. Некоторые вели коров за телегами. Какой был крик! Лошади орут, коровы тоже, дети кричат. А они бомбят, невзирая ни на что. Пикирующие бомбардировщики до земли долетают и бросают с каждого самолета по 5 и больше бомб. Бомбы разрываются и в своих воронках засыпают живьем всё на свете – и людей, и лошадей. Бомбы попадали в бочки с бензином. Всё рвалось и горело.
Кто остался в живых, немцы окружили и “Хэнде хох!” Но что делать? Надо сдаваться, так как от такого страха всё тело дрожало. Вот так и пленили нас. На переправе я лично видел своих начальников, а после и в плену их не видел. Они все калининцы, так как наш полк формировался в Калининской области. Командир полка, подполковник Капустин, зам. по политчасти капитан Мневец, начальник штаба полка майор Шкодин. Нас всех, оставшихся в живых, построили этапом, погнали в Брянск. Гнали нас через села, помню, шли через Жиздру. Как-то загнали в церковь и закрыли за нами дверь на замок. Я закрылся, где звонница, скрутился в бублик и уснул. Но слышу выстрелы из пулемета и неимоверный крик. Я слез с колокольни и смотрю, что происходит внизу, где люди некоторые спали тоже. Людей было много, некоторые из них захотели на двор по своим надобностям, начали стучать в дверь. Тогда немцы открыли пулеметный огонь по дверям. Пули пробивали доски в двери. Кто стоял рядом, недалеко от двери, всех убивало и ранило. Раненые начали кричать, но фашисты – это варвары, они не понимают и так решили доконать разными путями.
На утро дверь была открыта, люди тяжело умирали, так как некому было оказать им помощь, многих тяжело раненых добивали немцы.
Всех построили и начали двигаться. Некоторые, обняв за подмышки, вели своих товарищей. Долго добирались до Брянска, несколько дней, абсолютно ничего не ели, как и при отступлении ничего не кушали, и в пути не давали. Но боролись со смертью, шли. С горем пополам дошли до Брянска, закрыли нас в лагере, обнесенном колючей проволокой, через каждые 50 м вышка, и на ней охранник с собакой».
Воспоминания Филько охватывают лишь первые недели функционирования Дулага: «Люди истощенные сильно, но из нашего брата копали яму и затаскивали мертвых и не зарывали, так как ямы были еще не полны. Когда их наполняли, тогда закрывали. Для больных сделан был крематорий для сжигания больных и провинившихся. Сделан был крематорий хитроумно. Впереди печка, коридорчик широкий, в коридорчике широкий ремень эскалатора идет прямо в печь почти рядом. Когда подойдет к этому коридору больной, ему открывают и тут его шарахают по затылку, и он падает на ремень, а тут быстро в печь. Солдат слетает с него и в печи горит, как свечка. Дым валит с печи черный и воняет, как жареное мясо на весь лагерь. Мы, конечно, знали, что там происходит, так как этот крематорий обслуживали люди из наших. Их хорошо кормили, и они убивали больных и золу с печки убирали. Как они говорят: “Что сделаешь, когда на тебя дуло наставят? Делай, что сказано”. Ежедневно рано утром делали построение и отбирали больных. Их якобы отправляли на лечение в медсанчасть, но не вертались они с его. Первые дни отбирали евреев, направляли в крематорий».
Вероятно, крематорий действовал только в начальный период, потому что в воспоминаниях других узников о нем никто не упоминает. Возможно, это объясняется тем, что их рассказы относятся к более позднему времени, когда Филько уже не было в лагере – он пробыл в нем всего 12 дней, совершив успешный побег.
«Морозов еще не было, рядом болото было незамерзающее. Ждали, как только замерзнет, сразу поставят стены с колючей проволокой. Я подобрал себе смелого парня Васю Шульгу. <…> Других я сколько ни уговаривал пойти через болото на ту сторону, все они отказывались: “Я хочу еще пожить, а в болоте можно утонуть”.
Но мы нашли палки и ночью пошли. Шли долго, где было по пояс, где по грудь, но вышли на сушу, попали в лес сосновый и по нему шли. Дошли до одного хутора, в первую хату постучали. Открыла пожилая женщина. Хотела не впустить, так как все жители этого хутора были предупреждены: кто будет скрывать военнопленных – расстрел. Но эта женщина посмотрела на нас и решила рискнуть. Впустила нас. “Может, и мой сын попал в такую беду, что будет погибать. Так будем вместе”. Мы разделись и в чем мать родила залезли на печь, где было много разной одежды и тряпок. И еще эта женщина подала нам картофель, мы покушали и сразу заснули, так как выбились из сил. Эта женщина достала нам гражданскую одежду, мы оделись в чистое сверху своей одежды. Достала нам пилу старую и топор. И сказала нам: “Идите через мост и ничего не бойтесь, так как кто идет уверенно, не трогают, а робких они хватают и опять в лагерь”. Мы выполнили ее совет и пошли. На мосту стояли немцы и зловеще смотрели на идущих. Вася шел за мной следом.
Как подошли к немцам, они сразу на меня и сняли шапку, посмотрели на меня, волосы не стриженные, и пустили идти дальше. Оказывается, что тех, кто без волос, отправляли в лагерь. Они знали, что наши солдаты стрижены».
У брянских поисковиков есть план Дулага-142, помеченный декабрем 1942 года. Составлен он был для центрального штаба партизанского движения, видимо, по данным разведки и бежавших военнопленных. На плане 7 бараков для содержания пленных, барак для вновь поступивших, барак для перебежчиков и командного состава, лазарет, мастерские и гаражи для ремонта автомашин и танков, помещения для полиции, охраны, а также конюшни.
Еще один важный документ хранится в папке Майорова. Это донесение от 16 января 1943 года начальника штаба партизанского движения на Брянском фронте А. П. Матвеева. Из него мы узнаем, как было организовано медицинское обслуживание в лагере: «В лагере имеется рассчитанный на 500 коек лазарет для военнопленных, с отделениями: хирургическое, терапевтическое, инфекционное, родильная комната. Есть две бани с дезокамерами. <…> Начальник лазарета Пименов М. С., бывший лечащий врач в Люберецком районе г. Москвы, часто выслуживался перед немцами, выдавал во вред товарищам. Остальные врачи, военнопленные, настроены по-советски. <…> Наиболее частые болезни в лагере: отечная болезнь (на почве голода), туберкулез, сыпной тиф, от которого погибло несколько тысяч человек из общего числа 45 000 военнопленных. На почве голода возникают трупоедство (отмечено 435 таких случаев). Зимой прошлого года все лазареты были переполнены обмороженными. Немецкие методы лечения, которые оказались малоэффективными, и специальным приказом было предложено опросить всех русских врачей об их методах лечения обморожений.
Снабжение медикаментами относительно удовлетворительное. Перевязочный материал низкого качества. Рвется на перевязках и намокает. Немецкие врачи в обращении с военнопленными ничем не отличаются от остальных гитлеровцев, занимаются опытами, издеваются над больными».
Летом 1942 года в лагерь попал Иван Пашков, командир танкового взвода, тяжело раненый в бою за г. Киров. Вот его рассказ о Дулаге: «Железнодорожный состав из девяти товарных вагонов теплушек, следовавших из Рославля, прибыл утром в г. Брянск и по отдельной ветке в поселок им. Урицкого. Теплушки были плотно набиты людьми, человек по 50 в каждом. Из-за спертой духоты вагонов первыми выскакивали наиболее здоровые пленные. Тем же, кто ослаб в пути, товарищи помогали выйти. Я не поверил своим глазам. Я был дома! Это была рембаза на Володарке, где я еще год назад работал, испытывал отремонтированные танки, где в первые дни войны я выступал с трибуны на митинге рабочих. Те же кирпичные стены цехов, огромная коробка сдаточного цеха, котельная, столовая, управления. Всё то и не то. Здесь теперь не рембаза, а концлагерь и хозяева здесь фашисты. Конвоиры сбили прибывших в плотную кучу. На вновь прибывших сбегались посмотреть обитателя лагеря. Сотни, тысячи заключенных здесь военнопленных. “Откуда братцы? – спрашивали они, – с какого фронта?”
С того момента, как попал в плен, я видел сотни таких собратьев по плену в прифронтовом, а потом в сборном лагере, в сортировочном г. Починок, а затем в концлагере в Рославле, в тех местах, где еще недавно, летом и осенью 1941 года, я воевал. Здесь, в Брянске, глядя на пленных, я видел тяжелое их состояние, крайнее истощение. На плечах была изношенная одежда: грязная, без хлястиков и пуговок солдатских шинелей, рваные фуфайки, истрепавшиеся сапоги или ботинки на ногах. Давно немытые лица людей, серые, заросшие щетиной. Здесь же были ходячие раненые с рыжими от крови тряпками на покалеченных местах. Были в толпе и гражданские лица, видимо, местные жители, загнанные сюда в облавах или в чем-то подозреваемые. Потом началась долгая процедура приема пленных на учет».
Потянулись однообразные дни. Смерть уносила сотни и тысячи заключенных, а на их место четко по графику приходили составы с пленными.
Пашков с товарищами готовили побег. Сделали подкоп под колючей проволокой, ночью перерубили электрокабель, обесточив лагерь, и бежали. Скрывались у местных жителей, которые потом переправили их в партизанский отряд имени Кравцова.
Побеги в Дулаге случались нередко. В архиве Марии Александровны Титовой, мы нашли школьную тетрадь Светланы Хроменковой. В ней она рассказывает о том, как еще совсем юный отец помогал подпольщикам. В частности, когда ему передали записку из лагеря с просьбой составить карту района, он, воспользовавшись тем, что у немецкого офицера, жившего в их доме, такая карта была, скопировал ее и передал заключенным. Бежавшим из лагеря пленным удалось благодаря этой карте уйти от погони.
В начале лета 1943 года самых здоровых военнопленных стали отбирать для работы в Германии. Их гнали пешком в Карачев и сажали в вагоны. Многие бежали, пойманных фашисты расстреливали. В лагере оставались слабые, истощенные, больные; скученность была страшная.
Близилась осень 1943-го, а с нею и освобождение Брянска. Гитлеровцы, чтобы замести следы своих преступлений, решили место захоронения десятков тысяч советских людей превратить в кладбище немецких солдат: поставили березовые кресты с касками и прикрепили таблички с именами якобы погибших здесь немцев. После освобождения комиссия произвела раскопки и была установлена страшная цифра – 40 тыс. расстрелянных и замученных.
Окончание следует
4 октября 2016 года Минюст РФ внес Международный Мемориал в реестр «некоммерческих организаций, выполняющих функцию иностранного агента».
Мы обжалуем это решение в суде.
