Галстук “бабочка” за целый день в офисе натерла шею и я с удовольствием и облегчением снял ее, сев в машину. Такая мелочь, а как приятно. Опять сегодня приводили пятнадцатилетнего подростка, и опять одно и тоже. Я уже давно сам могу рассказать родителям всю их историю, сразу после первой фразы, настолько это стало типично. Учится плохо, никакой мотивации, раздражителен, перемена настроения, вербально агрессивен, закатывает скандалы, нет внимания, ночью не уложишь, утром не поднимешь, все ему не так, никакого уважения к старшим, разговаривает как “дальнобойщик” на стоянке, мат-перемат. Проверяли на наркотики - чисто. Доктор, ну что с ним делать?! Наверное что-то неврологическое.
Я разговаривал с моим московским другом и поделился своими наблюдениями, а он мне в ответ:” Ты не поверишь, у нас тоже самое”.
Я не претендую на абсолютное мнение, но мне кажется, что причиной такого разрыва между детьми и родителями стало взрывное развитие технологий и интернета в конце девяностых и это лишь продолжает ускоряться. Объективно, вполне себе молодые по возрасту родители всего за какие-то 10 лет превратились в глубоких ретроградов. Старших детей как-то не успело засосать в эту центростремительную воронку. К тому же их “линейка” измерения качества жизни, как и у родителей, начинается с негативных значений, а у молодых - лишь с нуля. Тележка оказалась впереди лошади, и понеслось!
Они приехали из Москвы в девяносто втором, напрямую, и за десять часов перелета превратились из инженера по холодильным установкам на мясокомбинате и музыкального работника в детском саду в ничто, без языка, денег и профессии. Бабушка, с букетом из миллиона болезней и двое детей - годовалый Игорь и десятилетний Саша оптимизма тоже не добавляли.
Саша, старший, получил в подарок на свой первый день рождения в Америке через месяц после приезда пачку жевательной резинки за квотер, и пачку фломастеров, так как денег не было совсем. При этом, он был абсолютно счастлив. Он как-то очень быстро освоился и стал чуть ли не первым в классе по математике. Слегка отставал в английском, но стремительно догонял. Он всегда был весел и динамичен. Он сам придумал как подработать после школы. Он стоял возле продуктового магазина и предлагал помочь людям поднести сумки к машине. Чаевые были отнюдь не плохой приработок на развлечения.
Теперь старший сын учится на четвертом, последнем курсе в медицинском институте, в Лонг Айленде. Он каждый день звонит, спрашивает как все, как дела. На вопрос :” Как ты?” всегда отвечает, что хорошо, не волнуйтесь. Теперь у него гёлфрэнд, тоже русская девочка, из того же мединститута, только на курс моложе.
Когда он приезжает в гости, то это всегда радость. Еда, чай, разговоры, смех и всегда ощущение как после валерьянки - спокойствие.
Он никогда не просил денег и как-то всегда довольствовался тем, что было. Он и сейчас подрабатывает, плюс деньги которые он взял на учебу в банке включают деньги на проживание. В конце, конечно, получатся огромные суммы, но врач их спокойно выплатит за 15-20 лет не напрягаясь.
Родители начали все с нуля. Мама закончила школу ультразвука и работала в большом офисе набирая дополнительные часы чтобы подработать. Папа помотавшись от перевозчика мебели до таксиста наконец нашел лазейку и пошел в частную школу которую открыли два головастика–инженера из Киева и из Москвы. За год они натаскивали бывших инженеров для сдачи экзамена, который был нужен чтобы поступить на работу в метро. Работа в метро гарантирует зарплату, страховку на семью, пенсию, профсоюз и в целом напоминает социализм в том виде как его придумывали отцы основатели. Выпускники этой школы успешно сдавали экзамен в 90% случаев, так что пошли слухи, что не иначе как эти двое купили экзамен и знают ответы. Смешно конечно, но больная матрица в головах многих переехала со своими хозяевами в Америку, как вирус. Они все вокруг видят как заговор, подставу и кидок, а также верят, что все можно купить за деньги. Не удивительно, что уже их дети, закончившие здесь школу, откровенно посмеиваются над родителями , при этом часто жалея их, как в каком-то смысле ущербных.
Гарри по рождению был Игорь и имя ему поменяли на английское когда получали грин карту, чтобы как у всех.
Бабушка сидела с ним, пока родители бились изо всех сил, чтобы встать на ноги. Он ничем не отличался от остальных детишек на детской площадке. В пять лет он пошел в школу. Вскоре дома заметили, что мальчик не хочет говорить по русски. Может сделать вид, что не слышал, или ответить по английски бабушке, зная, что она не понимает. С этим особенно никто дома не воевал, а плавно перешли на “ранглиш” - дикую смесь из русского и английского. Получалось типа - иди помой ё хендс, твой фуд остынет, тебе колбаски послайсать?
К этому времени родители, как поплавок, сами уже выскочили над поверхностью воды и жизнь стала принимать нормальные очертания. Появились какие-то деньги, машина, первый раз сняли дачу на лето в горах, первый раз поехали на Карибы. Все как у людей.
Младший не имел отказа ни в чем. Как-то подсознательно родители пытались компенсировать то, что не было у них в детстве и то, что не досталось старшему из за трудностей начала иммиграции.
Никто не заметил, как постепенно в мозгах Гарри возникла трещина. С какого-то времени он стал стесняться своих родителей, говорящих с акцентом, ему не хотелось есть оливье с майонезом, он не понимал почему нельзя жить как остальные дети в его школе. Он слышал по телевизору одно, в школе другое, а дома третье, и так изо дня в день. Его стали раздражать родители, которые с трудом включают компьютер и пытаются надавить на сенсорные кнопки айфона. Истории из их прошлой жизни так же далеки, как история древнего Рима. Их постоянные советы с позиции, что мы, мол, самые умные, там выжили и здесь знаем как, вызывали неприязнь и отторжение. Ему не хотелось ходить в русский ресторан, и отмечать новые праздники с семьей, такие как, например, День Благодарения. Его тошнило от расистских анекдотов и “ экспертных” комментариев о политике родителей и их друзей. Он был готов идти к кому угодно, лишь бы не с родителями. Гарри больше не понимал, кто он. Он как наэлектризованная пылинка в луче света болтался один. В результате общение свелось к минимуму, дай то, подай это. Когда Гарри был дома, то старался не выходить из своей комнаты и торчал возле компьютера с наушниками на башке, а в воздухе всегда царила предгрозовая атмосфера. Любой разговор начинался сразу на повышенных тонах и заканчивался скандалом. Его достало, что старшего постоянно ставили в пример.
Он учился средне, без интереса и не имел даже приблизительно представления о том, кем хочет стать, и это - то в выпускном классе.
Его таскали к психологу то к русскому, то к американскому. Русский не мог найти контакт с ребенком, а американский с родителями. Оба давали советы, предлагали таблетки и все с нулевым результатом.
Он шел неторопливо, как бы приплясывая, и издалека было похоже, что его слегка ударяло током, от чего все тело как бы вздрагивало. “Оверсайзд” толстовка с натянутым на голову капюшоном, как монах капуцин, а поверх капюшона огромные наушники.
Вычурные брюки, смесь джинсов и рейтуз и кроссовки такой расцветки, что тридцать лет назад можно было только в цирке у клоуна увидеть. Он возвращался из клуба, где протусил всю ночь, предварительно отключив телефон, чтобы мама не доставала с вопросом: ты где.
Раннее утро в Бруклине осенью, серое и промозглое. Такое впечатление, что это не дождь моросит, а кто-то разбрызгивает пульверизатор. Лицо мокнет как-то сразу все, а не от капель как летом в грозу. С океана дует противный, порывистый ветер. Почти все линии метро идущие к Брайтону проходят над землей на сваях. Поезда, напоминая толстую серебристую гусеницу, со скрипом и грохотом проползают над городом, лишь иногда подсвечивая бока электрическими искрами от контактов. Она не спала всю ночь, подходя к окну каждый раз после проехавшего поезда метро, и долго вглядываясь в темноту, смотрела, не появится ли знакомый силуэт сына.
Теперь, увидев сынулю, идущего в припляску, выдохнула и пошла в ванну, через два часа ей надо на работу, надо помыться и собраться. Разговаривать-то в принципе не с кем да и не о чем.
Mirer, MD
