Голос в трубке дрожал, сбивался.
- Это, тут такое дело … Алеша тут это, ну, это, приболел.
- Да говорите вы толком, где он, что случилось?!!!
- Ааа, он, да, в этом, как его, в госпитале, в Калинине. Он упал.
Я повесил трубку и сполз по стенке кабинки для междугородних переговоров на почте.
Голова пульсировала, и было ощущение что мне сильно дунули в ухо.
Алеша в беде, это первое!
Его друзья смертельно напуганы и что-то темнят, это второе!
Ещё днём принесли телеграмму, что вызывают на переговоры на почту. Я не очень придал этому значение, ведь сотовых телефонов ещё не было. Ну мало ли что там и с кем.
Мои родители взяли нас, меня с женой и нашего пятилетнего сына с собой в отпуск, в Друскининкай в Литву. Сколько себя помню, мы всегда ездили на каникулы в Литву. То в Палалнгу, то в Юодкранте на Куршской косе, то в Пириту, под Таллином, а тут вот поехали в Друскининкай на озера. Лишь однажды мы ездили в Крым, в Коктебель, но потом снова в Литву. То ли потому, что моя семья родом из этих мест, где-то на границе с Белоруссией, то ли подсознательно мои родители чувствовали себя там почти за границей. В нормальную заграницу их не пускали. Всё вокруг говорят на другом языке, сдержанные, высокие, голубоглазые с льняными волосами. Правда они, порой, даже не скрывали неприязни к нам, говорящим по русски, но все сдержанно, без скандала, по европейски. Там все было не так, чисто, продукты с другим вкусом, черный хлеб с тмином, копчёный угорь, глазированные сырки и холодный борщ в столовой у моря. Одним словом заграница.
Мой брат Алеша моложе меня на четыре с половиной года. Он с детства был слабый и больной ребенок. Если я был болтун, с дефицитом внимания и вообще редкий раздолбай, то он был спокойный, усидчивый, с ровным темпераментом. Мои родители не могли нарадоваться. Он был идеальный еврейский ребенок. С детства с книжкой, в очках. Он сам попросил учителя по английскому, потом немецкому, потом сам изучал языки.
Мы не заметили, как он вырос. Он и в свои двадцать лет выглядел на четырнадцать. Вдруг оказалось что в худосочном теле живет рыцарь Айвенго, бесстрашный, патологически честный, готовый помогать всем, особенно слабым и нуждающемся. У него был небольшой круг друзей, но как они его любили и уважали! Его авторитет был безупречен. Еще до того, как посыпался “совок” он пришел домой и сказал, что больше не хочет, и не будет состоять в комсомоле. Мама страшно занервничала, опасаясь, не без основания, что его выгонят из института. Но Алеша был непреклонен, он разорвал свой комсомольский билет и сжег его.
Стоит ли говорить, что через какое-то время ему задали вопрос, а где твой комсомольский билет. Он встал, и честно сказал:” Я его утратил”.
Началась перестройка, и это как-то это замяли. Водки не было, вот проблема, хрен с ним, с билетом.
В это лето у Алеши были военные лагеря. Он учился в институте Стали и Сплавов и их военные лагеря были под Калинином. Всего-то ничего, меньше трех месяцев.
Они жили в военных палатках. Его одногруппник Андрей Селищев пришел в палатку ночью. Селищев был самый здоровый в их группе, с кулаком как пивная кружка и Алеша был ему по пояс. С ним никто не хотел связываться. Он включил свет, хотя все спали. Он был чем-то недоволен, ворчал. Потом начал скандалить, что не может найти своей подушки. Алеша сказал ему:” Не шуми, и выключи свет, все спят. На вот, возьми мою подушку”.
Селищев прошипел:”Учить меня будешь, жиденок!”. Потом, внезапно, без предупреждения со всей силы ударил Алешу, лежащего на спине и не ожидающего удара кулаком по животу. Алеша скорчился от боли.
Кое-как пролежал до утра,утром всех погнали на зарядку. Он сказал, что ему плохо, но сержант выпихнул его со всеми вместе бегать, там он и потерял сознание.
Его каким-то образом дотащили до госпиталя, на какой-то лодке с мотором.
У него оказался разрыв селезенки от удара в живот. В результате двух-литровая кровопотеря. Хирург спас мне брата! Он не должен был выжить с таким раскладом.
Каким-то образом узнали его друзья.
Открыв глаза в реанимации, первое что он сказал, не говорите родителям, они будут переживать. У друзей хватило мозгов понять, что это еще вопрос если он вообще выживет, и они послали телеграмму с вызовом для разговора на почте.
Меня и тогда поразила реакция института. Вернее никакой реакции. Никто даже не попытался связаться с родителями, и ещё сразу стали врать.
Они вообще думали, что он не выживет, и все спишут на “ небоевые потери”.
Повесив трубку, я превратился в зомби. Через двадцать минут я поймал частную машину, которая отвезла меня в Палангу в аэропорт. Мне повезло, и был один билет, который я схватил. Прямо из аэропорта в Москве я сел в электричку и уехал в Калинин.
За одни сутки я добрался до Калининского военного госпиталя и устроился медбратом в хирургическое отделение, прямо где был мой брат! Я тогда закончил только четвертый курс института, но помог диплом медбрата. Вот уж точно, никогда не знаешь что и где пригодится, а что лишнее.
Я вошел в реанимацию. Мой Алеша лежал с трубками везде. Растворы и кровь капали большими жирными каплями в стеклянной колбе капельницы.
Он был похож на Иисуса, только что снятого с креста, худющий, с торчащими ребрами, бледный до синевы, с огромным швом от мечевидного отростка до лобкового сочленения.
На лице была редкая бороденка двадцатилетнего юноши.
Как ты, брат?!
Он лишь еле-еле улыбнулся краешком пересохшего рта.
Еще две недели прошли как в тумане. Я даже не могу сейчас вспомнить детали.
Мои родители приехали через пару дней, и я был главным звеном в цепи. Если кто-то забыл, то в госпиталь, особенно в реанимацию не пускали.
Через месяц Алешу, еле передвигающего ноги, родители привели домой.
Когда стало понятно, что Алеша выжил я впал в ярость. Я работал на “скорой” и лично знал несколько “авторитетных людей”. Узнав мою историю, вердикт был один - надо наказать за беспредел. Око за око - зуб за зуб.
Мы пили чай с Алешей на кухне, в нашей квартире, на Рязанке.
Я спросил:” Алеша, а где Селищев живет, ты случайно не знаешь”?
Он перестал пить чай, и посмотрел на меня так, что у меня похолодела спина.
Он спокойно так сказал:” Миша, если с ним что-то случится, то я поссорюсь с тобой навсегда. Ты понял меня? Навсегда! ”
Я все понял. Я понял, что он не шутит. Был дан отбой. Точка.
Уже потом я узнал, что у Селищева, как раз в тот момент родился ребенок, и Алеша это знал.
После того, что произошло с моим братом, мы знали точно, что в этой стране мы больше жить не будем.
С этого момента Алеша стал вплотную изучать иврит и Тору.
Мы выросли в совершенно секулярной семье, мои родители типичные шестидесятники - мир, равенство, братство, наука. Они реально тогда думали, что Сталин - кровавая собака, но Ленин-то прав и молодец. Правда и Ленин скоро отправился в помойку их представлений о прекрасном. Мне пришлось подправить их недочеты, и мы оба, я больше за компанию, пошли и сделали обрезание.
Я договорился в 50-ой больнице, на базе которой было то самое мед училище, которое я заканчивал.В операционной сказали, снимай трусы. Я снял, а медсестра стала смеяться. Я обиделся, что не так-то, все вроде на месте. Медсестра сказала:” Не помнишь меня, Миша?” Я ответил, это не честно, ты в маске, а я без трусов.
Оказалось мы учились в одной группе. Тьфу ты, слава богу.
Еще через несколько лет мы уехали.
Алеша быстро нашел работу, он был прекрасный программист. По своей инициативе он всю свою зарплату делил поровну между всеми в семье. Ведь мы были нищие, учили язык, а я готовился к экзаменам.
Ему лично ничего не было нужно.
Он стал ходить в ешиву ( еврейское учебное заведение), поменял имя и стал Ицхак.
Он еще платил за частную школу моего сына, благодаря которой мой сын получил прекрасное образование.
В 2001 году он сказал, что уезжает в Израиль. Мама опять была безутешна.
- Куда ты едешь?! Там же стреляют, там арабы и теракты.
А через полгода в офис где работал Ицхак влетел самолет.
Правда, моя жена резонно заметила, что он никогда не приходил вовремя, но что-то мне подсказывает, что останься он в Нью-Йорке, то точно бы успел на работу в тот день.
Более того, зная его, я не сомневаюсь, что он бы спасал всех, кто застрял в здании и не мог идти.
Алеша/Ицхак теперь живет в Израиле, у него семеро детей. Он стал раввином.
Он научил моего нерелигиозного папу читать на иврите, и каждый день звонит и они вместе читают пару строчек из Торы.
Алеша был абсолютно прав, удержав меня от расправы, но к моему стыду, я так и остался с непрорвавшемся фурункулом в душе, и иногда в тире я отчетливо представляю себе человека, искалечившего моего брата.
Я бы дорого заплатил за то, чтобы кто-то однажды рассказал детям Селищева, какой их папа подонок, и пусть живёт с этим.
После отъезда Ицхака/ Алеши в Иерусалим папа сказал:” Бог оставил нам его жить, но взял к себе на работу”.
Так и есть.
“Шма Исроэйл Адойной Элой-эйну Адойной эход
Борух шейм квойд малхусой лэойлом воэд” (Слушай, Израиль: Господь – Бог наш, Господь один! Благословенно славное имя царства Его во веки веков!)
Mirer, MD
