Книга Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру» — текст, вызывающий глубочайшее почтение: так, как Шубинский, сегодня уже давно не пишут. Во времена, когда персональные впечатления и немного википедической премудрости часто оказываются достаточной базой для пристойной биографии, Шубинский демонстрирует какую-то запредельную основательность. Восемь страниц библиографии (самым мелким шрифтом, и это только «основные публикации», без претензий на «исчерпывающую полноту»), двадцать страниц именного указателя, двести с лишним иллюстраций — большая их часть воспроизведена с архивных подлинников и опубликована впервые. Не книжка, а памятник академической добросовестности.
Следующее впечатление — несколько преувеличенная выровненность и нейтральность стиля.
В противовес аспирантке, процитированной Михаилом Леоновичем Гаспаровым в «Записях и выписках» и полагавшей, что «диссертацию о Хармсе следует писать немного по-хармсовски», Шубинский (кстати, сам известный поэт) как будто намеренно ограничивает себя. Он отказывается от любых стилистических кунштюков и игр: его текст подчеркнуто и буднично сух, иногда едва ли не до канцелярита — за вычетом редкой (и от того особенно симпатичной) иронии или еще более редких поэтических вспышек.
Наконец, третье и главное чувство, которое вызывает «Жизнь человека на ветру», — это удивление от того, как мало места в книге занимает собственно главный герой.
Любое единожды всплывшее имя (напомню — двадцать страниц именного указателя) превращается в самостоятельную сюжетную ветку. Будь то учитель, в свое время заразившей любовью к философии близких друзей Хармса — Якова Друскина и Леонида Липавского, второстепенные поэты-«заумники» Туфанов и Терентьев, или будущий драматург Шварц — все они проживают на страницах книги долгую, насыщенную и яркую жизнь. Любое событие прослеживается в обе стороны так далеко, как только возможно. В результате текст, заявленный как биография, превращается в эдакий сад расходящихся тропок: Хармс-Ювачев оказывается не столько главным действующим лицом, сколько отправной точкой, от которой разбегаются десятки извилистых дорожек.
Подобное положение героя автор оговаривает с первых же страниц. Даниил Хармс для Шубинского — образцовый человек без биографии. Кроме короткого счастливого периода во второй половине двадцатых годов ХХ века (блестящего времени ОБЭРИУ и детских журналов «Чиж» и «Еж»), он вел жизнь до предела театрализованную, гротескную, едва ли не клоунскую, и в то же время полностью изолированную от внешнего мира. Трагически не совпавший со временем, в котором ему довелось жить, Хармс навсегда остался «вещью в себе» — закрытым, настороженным и до конца так и не повзрослевшим ребенком. Понять его при жизни было очень трудно, а после стало и вовсе невозможно. В результате, по мнению Шубинского, говорить о Хармсе можно двумя способами — либо сводя всю его личность к творчеству, либо рассказывая о людях и событиях вокруг него. Шубинский делает выбор преимущественно в пользу последнего варианта, и из двух частей названия его книги — «Жизнь человека» и «на ветру» — главной, естественно, оказывается вторая.
В итоге у Валерия Шубинского получается нечто гораздо большее, чем просто биография. Большой, живой, теплый, дышащий и страшноватый мир клубится и ворочается вокруг центральной фигуры, создавая эффект погружения.
Но если вы надеялись, что благодаря этой книге загадочный человек с трубкой в зубах, в щегольских гольфах, кепи и бриджах, написавший когда-то «Елизавету Бам» и «А вы знаете, что у…», станет вам хотя бы немного понятнее, то… В общем, для этого по-прежнему лучше обращаться к добротной биографии Хармса, написанной шесть лет назад для серии ЖЗЛ питерским филологом Александром Кобринским.
