Себастьян Хафнер. Некто Гитлер. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2018. Перевод Н. Елисеева
Полтора года назад в России вышла «История одного немца», написанная совсем еще молодым немецким журналистом Себастьяном Хафнером в 1939 году, незадолго до начала Второй мировой войны. С удивительной ясностью Хафнер объяснял в ней механику прихода Гитлера к власти, демонстрируя, как сравнительно незначительные события и обстоятельства немецкой истории первой трети ХХ века становились тем питательным субстратом, из которого неудержимо рвалось к небу могучее и страшное дерево нацизма. Парадоксальным образом в нашей стране «История одного немца» была прочитана как пугающе актуальная: казалось, что если поменять в книге некоторые детали и даты, мы получим самое исчерпывающее описание метаморфоз, произошедших с Россией за последние тридцать лет.
Понятно, что от второй — и самой знаменитой — книги Хафнера «Некто Гитлер» (написанной им на пике холодной войны, в 1978 году) отечественный читатель ожидал повторения того же завораживающего трюка с абсолютным узнаванием себя и собственного опыта в истории другой страны. В некотором смысле ожидания сбылись — «Некто Гитлер» тоже вполне приложим к российской действительности и в этом качестве безусловно полезен. Однако трюк, который хафнеровский текст на сей раз проделывает с нашим читателем, не тот же, но новый. Если «История одного немца», грубо говоря, отвечала на вопрос «Как мы все попали в эту точку», то «Некто Гитлер» — ответ от совсем другого, не менее важного вопроса: «Как нам обо всем этом думать, чтобы не сойти с ума, когда морок развеется».
Любая яркая публицистика (а «Некто Гитлер», в отличие от почти художественной «Истории одного немца», это именно публицистика) предполагает сильный и отчасти провокативный исходный посыл. У Хафнера он формулируется так: Гитлера принято считать закономерным продуктом всей немецкой истории начиная с Лютера. Но на самом деле это не так: Гитлер не просто чужд немецкой традиции, он ей антагонистичен. Более того, Гитлер выбрал Германию в качестве своего орудия, а после, когда орудие не оправдало возложенных на него надежд, возненавидел немцев так же, как до этого ненавидел другие нации, и намеренно повел собственную страну не просто к катастрофе — к полному уничтожению.
Следующий шаг — снять с немецкого народа всякую ответственность и объявить его еще одной жертвой Гитлера — выглядит вполне логично и ожидаемо. Но Себастьян Хафнер — едва ли не первый человек в своем поколении, сумевший не просто ужаснуться происходившему, но в полной мере понять темную природу нацизма, — этого шага не делает. Четко разграничивая Гитлера и Германию, он, тем не менее, детально фиксирует этапы их сближения и непродолжительного, но травматичного слияния. Согласно Хафнеру, фюрер не заколдовал огромную, просвещенную страну, но подчинил ее себе, потакая слабостям, играя на старых обидах, используя внутренние противоречия, подкупая немцев экономическими успехами (особенно заметными на фоне той чудовищной ямы, в которой Германия оказалась после поражения в Первой мировой), врачуя их уязвленную гордость и лишь изредка прибегая к прямой лжи или насилию.
Таким образом на место мифа о необъяснимом и постыдном массовом психозе, которым погружение немецкого народа в бездну нацизма чаще всего видится стороннему наблюдателю, Хафнер подставляет историю куда более понятную и в то же время трагическую: историю мелких сделок, компромиссов, самообмана, бесхитростного стремления к благополучию, тщеславия и добровольной слепоты. Не скрывая тех благ, которые Гитлер в самом деле смог подарить Германии на первых порах (неслучайно первые главы книги озаглавлены «Достижения» и «Успехи»), и ни в малой мере не пытаясь выставить своего героя иррациональным безумцем, Хафнер параллельно демонстрирует, какую цену немцам пришлось заплатить за иллюзорное и недолговечное величие. Изнанкой любимого гитлеровского лозунга «я или хаос!» становится не менее известное высказывание другого властителя «после нас хоть потоп!», управленческая эффективность оборачивается разрушением всей системы государственного управления и параличом власти, а возможность испытать, наконец, гордость за свою страну — неисчислимыми страданиями, большой кровью и многолетним тягостным позором.
Одной из самых обсуждаемых тем сегодня является соотношение вины и ответственности. В какой момент понимание того, что на жертве почти всегда лежит часть (иногда очень существенная) ответственности за произошедшее, переходит в виктим-блейминг? Не унижаем ли мы жертву, называя ее «беспомощной»? И можно ли четко разделить персональную вину и коллективную ответственность? На все эти вопросы Себастьян Хафнер дает ответы не всегда приятные, но, как всегда, точные и необходимые. Его книга — отважная и утешительная попытка найти точку опоры и удержаться на тонкой грани, отделяющей понимание от прощения, стыд от ответственности, а гибельное самооправдание от столь же непродуктивных отчаяния и самобичевания.
Ну, и отдельного упоминания, конечно, заслуживает потрясающая работа переводчика Никиты Елисеева, сумевшего не просто подготовить книгу к изданию в России, но и посредством вступительной статьи и комментариев превратить работу Хафнера в, без преувеличения, памятник самой что ни на есть актуальной мысли.
Юваль Ной Харари. Homo Deus: Краткая история будущего. М.: Синдбад, 2018. Перевод А. Андреева
Первая книга израильского историка Юваля Ноя Харари — супербестселлер «Sapiens» — повторяла типовую ошибку всех ультраконцептуальных книг, предлагающих простые линейные ответы на сложные вопросы. Вслед за своим учителем и вдохновителем Джаредом Даймондом, пытавшимся одной (пусть и довольно толстой) книгой «Ружья, микробы и сталь» ответить на вопрос, почему Европа обошла остальные континенты в гонке за лидерство, Харари поставил своей целью объяснить, почему человечество как вид выиграло в гонке за мировое господство у других животных.
Проблема состоит в том, что сложные вопросы требуют таких же сложных ответов, а попытка упаковать двести тысяч лет человеческой истории в жесткие концептуальные рамки неизбежно приводит к многочисленным упрощениям и прочим формам насилия над реальностью. Пытаясь доказать, что единственная причина победы человека как вида заключена в его способности к взаимодействию в больших группах, Харари был вынужден отсекать целые событийные ветки, противоречащие его идее, и нещадно давить на факты коленом, принуждая их к повиновению. Однако делал он это так ловко и умело, так изящно размывал границу между вещами всем известными и вещами принципиально недоказуемыми, что уличить Харари в прямой манипуляции было непросто даже профессионалу. Для широкого же читателя, питающего слабость к простым объяснениям, «Sapiens» стал универсальным источником мудрости и чуть ли не главной книгой по истории.
«Homo Deus» обладает всеми недостатками первой книги Харари, увы, не обладая при этом ее достоинствами. Избыточная концептуальность, плавно переходящая в манипулятивность, остается неизменной, однако швы и стыки между разными пластами реальности на сей раз куда заметнее и грубее.
Безупречно гладкий, cтройный и максимально дружелюбный по отношению к читателю «Sapiens» больше всего походил на пилюлю в скользкой желатиновой оболочке, позволявшей безболезненно проглотить большие объемы сложной информации. Глотать «Homo Deus» читателю будет существенно труднее. Заявленная в подзаголовке «краткая история будущего» возникает во введении, а потом — лишь в третьей части, после плотного и в силу этого несколько путаного (как-никак то, что раньше размещалось на четырехстах страницах, приходится ужать до двухсот) повторения мыслей, уже известных нам по «Sapiens».
Впрочем, на сей раз к идее группового взаимодействия как главного ключа к успеху добавляется новый нюанс. Харари довольно убедительно показывает, что гуманизм, ставший господствующей религией современности, далеко не так органичен и неизбежен, как мы привыкли считать. Как и другие квазирелигиозные учения он возник под влиянием конкретных исторических обстоятельств и с их изменением (которое, по Харари, уже не за горами), гуманизм утратит свою актуальность.
Подготовив читателя к неприятной мысли, что все привычные ему ценности (такие как индивидуализм, либерализм, права личности и свобода конкуренции) вот-вот прекратят свое существование под ударами внешних — в первую очередь техногенных — факторов, Харари, наконец, переходит к своему основному предмету, а именно будущему. Так что же ждет человечество за ближайшим поворотом? По мнению автора, прямо сейчас мы проходим развилку возможностей: направо ведет утоптанная дорожка к техногуманизму, предполагающему постепенное, но радикальное изменение человеческой природы с сопутствующей перестройкой этики, экономики и ценностных моделей. Налево же уходит чуть менее торная тропа к датаизму — переосмыслению всего мира как универсальной машины по передаче и переработке информации, в которой отдельным индивидам будет в лучшем случае уготована роль микрочипов в исполинской информационной сети.
Надо ли говорить, что после более, чем впечатляющей и даже немного избыточной арт-подготовки, представляющей собой лавину фактов, примеров, исторических аналогий и забавных анекдотов, подобное завершение немного разочаровывает. По сути дела Харари не сообщает ничего такого, о чем нам на разные лады не рассказывали бы авторы футурологических сериалов, фильмов и художественых книг, причем делает это, честно говоря, куда менее изобретательно. Грандиозный замах оборачивается не пшиком, но каким-то его близким родственником.
Иными словами, едва ли «Homo Deus» может рассчитывать на тот же культовый статус, которым — при всех недостатках — обладает «Sapiens». Однако в качестве игрушки для ума и недурного тренажера, позволяющего, по выражению самого автора «освободиться от прошлого и задуматься над альтернативами будущего» он вполне имеет право на существование. Главное не ожидать слишком многого и не принимать все, о чем пишет Харари, за чистую монету.
Источник:
Meduza, 14 июля 2018,
