В июне в московском ЦДХ прошло вручение премий «Степной волк» после двухлетнего перерыва: лауреатами в прошлые годы становились Земфира, Дельфин, «Мумий Тролль», Алина Орлова, Борис Гребенщиков, Сергей Шнуров, Василий Шумов и многие другие. Егор Галенко встретился с Артемием Троицким, некогда учредившим «Степной волк» как единственную и независимую премию в российской музыке. Что изменилось в индустрии в последние годы, не поменялся ли механизм самой премии, стоит ли воспринимать Pussy Riot как музыкальный проект и откуда сам музыкальный критик узнает о новой музыке — у Троицкого секретов нет.
В премии сейчас появились новые номинации, а еще что-то поменялось? Почему был перерыв в два года?
Ну, начнем с перерыва. Тут не зависящие от меня причины. С самого начала существования Степного Волка у нас было два спонсора — «Мегафон» и Nokia. У последних сейчас не лучшие времена, хотя до того они поддерживали нас три года. У «Мегафона» весь бюджет был съеден Олимпиадой в Сочи. Я решил пропустить год. Слова «краудфандинг» я тогда не знал, так что взял вынужденный тайм-аут. На этот год нашелся спонсор — сеть музыкальных пабов Harat’s Irish Pub, они очень популярны в Сибири и на Дальнем Востоке, их центр находится в Иркутске. Они есть в Москве и Петербурге, но тут у них много конкурентов. Ну, главное, что это музыкальные пабы, там звучит живая музыка — в общем, я спонсором доволен.
Не сказать, чтобы за два года произошли какие-то кардинальные изменения. Три из четырех новых номинаций касаются интернета. «Паблик», «Источник звука» — ресурс, наиболее удобный для того, чтоб скачивать музыку, «Старт-ап» — эта номинация не строго про интернет, но номинируют туда только сетевые ресурсы. Еще есть новая номинация «Самородок», очень важная: тут мы за все время существования «Степного волка» не раз сталкивались с тем, что премия ориентирована на Москву и Питер. Дело, скорее, не в том, что за пределами двух столиц музыка хуже, а в том, что у нас эксперты все из этих двух городов. Человек 15 из Москвы, человек пять из Питера. Из регионов — никого. Я даже звал экспертов из Украины и Белоруссии, которые составляют с Россией единое музыкальное пространство, но они как-то не отреагировали. Я в какой-то момент участвовал в «мегафоновском» проекте «Музыка твоего города»: в областях европейской части России они делали конкурс, я был в жюри. Курск, Орел, Брянск, Нижний Новгород и так далее — я в тот момент увидел много всего интересного в плане музыки. В общем, выбирать победителя в этой номинации в итоге буду я — это исключение для «Степного Волка».
Механика премии не изменилась? Кто номинирует, кто выбирает?
Там все довольно просто и прозрачно происходит, ничего не меняется. Экспертный совет и жюри это одно и то же. Илья Бортнюк из петербургской «Светлой Музыки», Ирина Щербакова из московского Caviar Lounge и я — более-менее исполнительные менеджеры премии. И у нас есть список экспертов, которые нам присылают разных новых и не очень исполнителей в разных номинациях, заполняя анкеты. За ветеранов отвечаю я, Илья — за Петербург, Ирина — за новых журналистов и музыковедов, блогеров, которых я уже, к сожалению, плохо знаю. Потом арифметически составляется шорт-лист, и, если быть откровенным, лауреаты все к моменту премии фактически понятны, спорные случаи я разрешаю сам, но это бывает редко.
Изначально премия вроде бы противопоставлялась поп-премиям типа «Золотых десяток граммофонов Муз-ТВ». Сейчас все эти «Золотые десятки» окончательно стали просто такими промо-мероприятиями, имеющими мало отношения к каким бы то ни было рейтингам. Какое место «Степной волк» теперь занимает в сегодняшней музыкальной индустрии в России? Это такая история с пропагандистской функцией?
Мы вообще не обращали никакого внимания на все существовавшие премии. Что с ними спорить-то? Никаким особым авторитетом они не обладали. «Степной волк», как и положено степному волку, был сам по себе. Пафос этой премии с того времени не изменился: честная премия в области честной музыки. Я, в силу своих пристрастий, задал некие ограничения: тут нет классической музыки, в которой я не специалист, и нет классического джаза. В России он находится в стадии вырождения, я никого там не вижу уже годами. Ну, скажем, музыка, которая называется «contemporary», у нас присутствует: мы обращали внимание на Антона Батагова, композитора-постминималиста. И в этом году он вновь, видимо, будет номинирован. Ну, а из джаза, тоже, конечно, что-то может придти — из авант-джаза. Не Игорь Бутман, конечно.
Но вот Владимир Волков — вполне.
Да, разумеется. И Гайворонский. Еще книги: «Весь этот Джаз» Александра Кана. В этом году — книга Кушнира про Курехина. Но, в общем, понятно, что джаз присутствует тут в прошедшем времени.
Общей уже мыслью стало то, что со времен Шнура и Земфиры у нас не появляется молодых рок-групп, которые бы логичным образом из небольших клубов переходили бы в стадионные звезды. Вы эту ситуацию как видите? Это порок индустрии в целом, что условное «Наше Радио» до потери пульса гоняет золотые хиты «КиШа» и «Арии», а, при этом, «Лемондэй» или «СБПЧ» тратят в миллион раз больше сил на развитие и раскрутку своей музыки? Или просто уже существуют две разные параллельные индустрии, которые не особо сообщаются?
Я не думаю, что тут что-то есть трагичное. Все естественно: у нас поляризованная сцена. Есть официозная часть, ширпотребный аудиопродукт, слово «музыка» — слишком почетное слово для того, что мы видим на федеральных каналах. Ну, и 90% доходов поп-звезд — это доходы от корпоративов.
Не так все однозначно. «Ленинград» тоже на корпоративах зарабатывал вовсю.
Так они, собственно, к таким же и принадлежат. Мне эволюция этой группы вообще не очень нравится. Вторая часть индустрии — это наш новый квази-андерграунд. Клубы, где живые выступления, и интернет. Еще редкие записи, в которые они вкладываются.
Между этими двумя центрами притяжения — есть некоторое количество признанных успешных старых рок-групп — «Чайф», «ДДТ», «Аквариум». Они, конечно, не корпоративные — если вычеркнуть «Мумий Тролль» и тот же «Ленинград», они ориентированы на выступления в больших залах. Допустим, вы видели, как за прошедший год отменяли концерты по политическим мотивам «Океану Эльзы» и «Ляпису Трубецкому». То же, боюсь, может и с Гребенщиковым произойти, и с Макаревичем даже. Вообще, разговор о российской музыкальной индустрии должен начинаться с понимания того, что она всегда была полуфантомной. Сейчас она стала фантомной на три четверти. И мне по-прежнему никак не интересна вся эта корпоративно-телевизионная мешанина.
Вы, при этом, как-то однажды тепло и с интересом отзывались о Ваенге.
Нет, я могу понять почему ее тут кто-то слушает, но я не могу быть ее поклонником категорически.
Вторая часть музыки — маленькая, бедная, не имеющая перспектив история. И это, повторюсь, не трагично. Эта ситуация совершенно естественная для мировой практики. Большая часть великой рок-музыки — это не музыка, сделанная богатыми или состоятельными людьми. Все эти «грэмми» не про них. И вообще — хорошая музыка у нас никогда не была предметом бизнеса, это факт.
Чего тут не хватает? Того, чтобы интернет-среда была поддержана какими-то традиционными СМИ, наверное. Было бы классно, если б в России существовала система по типу американского сollege radio или какие-то авантюрные радиостанции. Еще у нас нет прессы — печатной — но ее уже и в остальном мире не осталось. Есть пара-тройка глянцевых музжурналов для меломанов, по старой памяти.
Не стоит думать, что в России все как-то ужасно обстоит с музыкой. Скажем, есть очень положительные изменения: посмотрите, сколько музыкальных фестивалей прошло в Москве летом 2013 года. Невиданное количество, на любой вкус. Плюс уже долгое время в Москве выживают и успешно действуют крупные клубы в Москве. В общем, концертная сфера на подъеме.
Вы когда-то отмечали среди музыкальных критиков Максима Семеляка. Но он уже давно почти ничего не пишет, о музыке — тем более. Есть кто-то из молодых критиков, кто бы вам нравился? Лет 25 чтоб было. И, вообще, где вы берете информацию о музыке?
Непростой вопрос, потому что мой ответ мне не понравится. И тем не менее. Если говорить о людях, которые пишут о музыке — то это пул «Афиши», Саша Горбачев и плеяда обозревателей, которые с ним работают. К сожалению, у меня нет времени — но не желания, конечно — отсматривать музыкальные блоги. Но не сомневаюсь, что там куча всего интересного — я сам настаивал, чтоб там, у нас в экспертном совете «Волка» были новые имена, новые блогеры, которые держат руку на пульсе. Я руку на пульсе не держу и удовлетворяюсь тем, что до меня долетает.
Но года два-три назад вы отыскали несколько групп, которых никакие 25-летние не замечали — Scofferlane, Little God, Jack Wood.
Тогда ситуация была другой, тогда я был больше в теме.
А что случилось?
Семья у меня растет, и мне не до исследовательской работы. Также в последние годы я бодро занимаюсь околополитической публицистической деятельностью, и на все азарта не хватает.
Как бы то странно ни звучало, основные источники информации для меня сегодня — это самотек: то, что мне присылают и передают в руки. Так я обнаружил группы «4 позиции Бруно» и «Степной волк». Премия очень полезна для меня, надо признать. Как большую часть своих познаний в области русской литературы я получаю, будучи ведущим премии «Национальный бестселлер», так же сейчас и со «Степным волком» — узнаю от экспертов. Только что я узнал о существовании великолепной группы «Окуджав», про «Наадю», про Антона Маскелиаде. В общем, я не хочу выглядеть лучше, чем я есть — впервые за 40 лет я слегка отслоился от русской музыки. Это не касается западной сцены, кстати. Я еженедельно слушаю около 30 новых альбомов и по старинке смотрю каталоги лэйблов. А в России же процентов 70 интересной музыки вообще не выходит ни на виниле, ни на дисках.
Вы еще для передачи «FM Достоевский» отыскивали диски в корзинах с уценкой давным-давно.
Есть такое хобби — люблю барахолки всякие. Экзотическое музыкальное старье, которое в свое время было не замечено, а сейчас скупается за копейки. А у слушателей «FM Достоевского» многое из найденного мной становилось популярно. Так, скажем, сюда стали приезжать Tiger Lillies и Brazzaville — я их обнаружил на развалах, ставил в передаче, а потом люди начинали на них активно реагировать.
Есть еще одно такое глупое деление: многим критикам страшно важно, поет новая отечественная группа на русском или на английском. Англофилов порицают что есть силы. Это какой-то принципиальный вопрос. С большой степенью самоотверженности околомузыкальные люди спорили на репетиционных точках только о том бездушная электроника или нет. Судя по тому, что вы продвигали тех же Scofferlane, для вас не является темой для беседы?
Я по-разному относился. Проблема-то есть. Я же ветеран сцены. И я помню российскую сцену конца 60-х и начала 70-х годов. «Машина времени», «Високосное лето». И тогда чуть ли не все наши группы были кавер-бэндами, они переснимали песни или сочиняли уже на английском языке. И я, в свое время, очень с этим боролся, когда выступал в качестве идеолога русского рока: надо петь на нашем языке о наших проблемах, потому что рок — это музыка честная. И Дилан, и Pink Floyd поют о своих проблемах, не переснимайте их — и гнал все эти банальные телеги. В каком-то смысле, я выиграл эту битву, у нас все стали петь по-русски, и продолжалось это все долго. Когда немного позже у нас стали появляться молодые группы, певшие по-английски, я стал писать, что это ущербно: у нас не Швеция и не Голландия, где на английском все разговаривают. Но потом позиция изменилась. Понятно же, что интернет — это глобальный медиум, диктующий новые правила игры. И я прекрасно понимаю музыкантов, которые в этой среде чувствуют себя своими, ничего против я не имею. Тот же Матвей, лидер Scofferlane — абсолютно органичен манчестерской культуре, ему петь на английском так же логично, как оперным певцам всего мира, на итальянском. Кроме того, в музыкальном отношении англоязычные группы интереснее.
Существует уже плеяда англоязычных русских групп, которые успешнее в Европе или даже в Мексике. Tesla Boy, Everything Is Made In China или Motorama. Они больше ориентированы на «не-здесь», и у них все получается.
Это закономерно, и я рад за них. Мне нравятся эти амбиции на все сто. В Финляндии или Франции, условно говоря, та же ситуация — многие новые группы сразу ориентируются на экспорт. Такое расслоение существует повсюду. Мне кажется исключительно почетным, что российские группы всего добиваются своими силами, без государственной и серьезной коммерческой поддержки.
Сейчас есть медиапроекты для вас лично столь же важные как «FM Достоевский»?
Конечно.
StereoVoodoo ничем не отличается от «Достоевского». Еще есть архивный
«Опыт Рока» на Planeta.ru. Два музыкальных проекта, которые я веду, которыми горжусь и очень хотел бы продолжать. Все мои передачи были одинаковыми с момента «Ковчега дяди Ко» в конце 80-х. Просто они под разными названиями кочевали по разным радиостанциям — прошло 25 лет, а StereoVoodoo сделана в том же формате. Нетрудно догадаться, что моя публицистическая деятельность вряд ли идет на пользу музыкальной. В 1983 году, при Андропове, меня, младшего научного сотрудника, уволили за то, что я, по официальной формулировке, «пренебрегал научной работой в пользу журналистско-организационной деятельности». Мне не привыкать, в общем. При этом, я совсем не считаю себя политактивистом, высказываюсь редко, не примыкая ни к каким организациям, партиям и кружкам.
Вы недавно делали интервью с Pussy Riot на Tallinn Music Week. Раз уж мы говорим про российские группы, ставшие популярными за границей, а также о политической деятельности, надо и об этом эпизоде речь вести.
Это не совсем моя история. Я уважаю этих девушек, восхищен их силой и бескомпромиссностью. Но к музыке все это не имеет вообще никакого отношения, их это не интересует. Я на том же Tallinn Music Week звал их на разные концерты с собой, от панков до кларнетистов — им это вообще не интересно. Панк-рок — это не особо любимое средство для донесения своего послания. И насколько я могу судить, у Саши Чепарухина — который к Pussy Riot поближе — тоже особых планов на них нет.
Их гастроли — это ток-шоу и приемы в Америке, формат такой.
Это не тот тип гастролей, который мне интересен, а за Чепарухина говорить не буду.
Источник:
art1.ru, 10/06/2014 ,
