Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

15.09.2014 | Арт / Интервью

«Современный художник работает с глобальным телом»

Интервью с французским медиахудожником и теоретиком искусства Морисом Бенаюном



В Россию с лекциями приехал французский медиахудожник и теоретик искусства Морис Бенаюн (в рамках программы Политехнического музея «Polytech.Science.Art:Наука.Искусство.Технологии»). Последние 30 лет он занимался сайенс-артом, видеоартом, вопросами виртуальной реальности и искусственного интеллекта; размышлял об обществе тотального спектакля, реалити-шоу и работе глобальной зрелищности мировой политики и экономики. Также он является основателем лаборатории CITU в Сорбонне и Университете Сен-Дени


Ваша лекция  называется «Критический синтез» («Critical Fusion») и вообще для вас это важное словосочетание. Вы можете — для вступления — пояснить, что вы имеете в виду, когда его произносите?


Я много работал с виртуальной реальностью и вообще с технологиями, которые делают человека частью выдумки, фикции. А в последние десять-двадцать лет я стал делать принципиально другую вещь — стал словно бы вскрывать ложь и выдумку с помощтю реальности, используя реальность как нож или ножницы, понимаете? И вот оба эти подхода в сумме я объединяю словом «синтез». А критика — это по сути критика общества. Я имею в виду прежде всего то, что ситуационисты называли «обществом спектакля». У них была простая идея: мир все больше и больше напоминает выдумку, мы постоянно — и на работе, и по телевизору, и дома — смотрим какие-то накладывающиеся друг на друга пьесы. В конце концов мы уже не понимаем какие механизмы где действуют, где есть реальная причинно-следственная связь, нам становится даже удобно жить, воспринимая все происходящее как спектакль, заставляющий нас чувствовать. Конечно, общим местом, типичной метафорой происходящего стали реалити-шоу: ведь там большинство сценарных маршрутов проложено режиссерами с телевидения, там все прописано в контракте изначально, но мы, зрители, смотрим его и рады отказываться от признания этого факта.


А само словосочетание «Критический синтез» — это контаминация двух других: «критической массы» и «ядерного синтеза». Мне нравятся ассоциации здесь. Когда человек слышит эту фразу у него в голове проносится «что-то должно случится!». И да — это ровно тот эффект, который мне и нужен.


Я хотел спросить про художников из, скажем, прошлых лет 25, которые, как вам кажется, ставят те же вопросы. Кто вам близок? Наверное, Yes Men? А Тэрин Саймон или Валид Раад? Ну а в конце концов — Pussy Riot?


Однозначно — Yes Men. Конечно, мои работы отличаются от их акций в корне по форме. но тем не менее. Совмещение фикции и реальности должно производить шоковое впечатление, вот у Yes Men получается великолепно. И я всегда жду от своих работ того же эффекта.


А Pussy Riot — это все политический активизм. Я отношусь к этому с уважением…


…потому что вы француз?
Да, тут вы правы. Так вот — с уважением, но акции Pussy Riot зависят от контекста. У тунисских Pussy Riot был бы совершено другой посыл и другой смысл. Более того, я не люблю шоковые методы, на публику: всем давно понятно, что если ты разденешься, и будешь кричать посреди улицы, то тебя скорей услышат, чем если б ты был в одежде. Поймите правильно: я не имею ничего против обнаженного тела, и могу вспомнить огромное количество перформеров и даже танцоров, но я сам стараюсь избегать эффектов «на привлечение внимания», которые в итоге совершенно забивают сам смысл художественного высказывания.


Еще немного про Францию. Интересно, конечно, кто, кроме ситуационистов, повлиял на вас. Совершенно нельзя пройти мимо того, что во Франции философия расцвела в XX веке, так что — ваш ответ.


Делез-Гваттари, Бодрийяр, Сартр. Не думаю. что я вас удивлю. И откровенно говоря, я не сильно увлекался философией. До 18 лет нам ее, разумеется, не преподавали. Потом я уже был увлечен художественной работой и получилось наоборот: я уже в зрелом возрасте стал понимать, что многие философские идеи XX века, касающиеся слов «ситуация» и «общество» могут быть объяснены моими работами. То есть я не следовал ни за какими идеями, но у меня была необходимость объяснять кураторам и журналистам, чем я занимаюсь, постоянно отвечать на вопрос «почему» и в итоге мои ответы сложились в свою теорию, которая отчасти откликается на теории ситуационстов, Бодрийяра, Делеза-Гваттари и Сартра.


Кроме того, понятно, что имена, которые я назвал — это прошлый век. Меня совсем не впечатляет то, что написано о новых медиа, книги вышедшие в последние лет 20 и посвященные новым технологиям и связям в обществе.


Интересно вас спросить конечно как вы видите будущее музеев — потому что ваши работы как раз сложно представить себе в музее.


У меня двадцать лет назад была работа «Art after museum», которая критиковала музей как идею коробки, в которую складываются симпатичные вещи. Сейчас, когда вы спрашиваете об будущем музея, мне хочется спросить вас: а что вы думаете о книгах? Вы читаете их с киндла, с бумаги, с экрана, с мобильного телефона, через десять лет, может, будете читать с какого-то другого устройства — но имеет ли это все в действительности отношение к «будущему книги»? Есть ли у нее будущее? Не думаю. «Книга» уже состоялась.


Другое дело, что новые художники уже не будут в массе своей создавать произведения, которые можно законсервировать в музее. Так что сами музеи превратятся в этакие библиотеки, информационные хранилища того, что называлось искусством. Думаю, перелом в общественном сознании уже произошел и если в будущем нужны будут музеи нового искусства, то это обязательно будут структуры, разговаривающие с посетителем и включающие его в свою игру.


Но вообще, знаете, разговор о музеях — это минимум часа на три, в двух абзацах не уместится.


Мне тут, пожалуй, хотелось бы сказать, что в последние годы меня интересует идея диалога — это не только и не столько музеев касается, а вообще, в целом. Я считаю, что есть два экстремума — любовь и война, и вот эти два экстремума общество реализует именно через постоянные вспышки диалогов. Маклюэн говорил о глобальной деревне, но сейчас мне видится, что все же мы живем в глобальном теле, я бы так это назвал. Глобальное тело — это все мы, а каждый в отдельности — нервное окончание этого тела, которое не может не реагировать, получая информацию. Как мне кажется, современный художник и работает с этим глобальным телом.


Знаете, возвращаясь к разговору о философии и социологии, мне нравится нынешнее время. В 1980-х постмодернистский мир еще нуждался в объяснениях, сейчас все точки расставлены над i. Время художников, которые и будут менять ситуацию.


Интересно, к слову, как вы относитесь к постинтернет-искусству.
Не слышал такого, сейчас открою.
Ну, не сильно впечаталяет, откровенно говоря. Там все же нету внятной концептуальной платформы.


Для вас это скорее такое ответвление дизайна.
Да. похоже на то.



Источник: ART1, 14/08/2014 ,








Рекомендованные материалы


Стенгазета
08.11.2021
Арт

Вечные 90-е

Творчество Межерицкого - странный феномен сознательной маргинальности. С поразительной настойчивостью он продолжал создавать работы, которые перестали идти в ногу со временем. Но и само время перестало идти в ногу с самим собой. Ведь как поется в песне группы «Буерак»: «90-е никуда не ушли».

Стенгазета
28.07.2021
Арт

Внутренний фронт

Зангева родилась в Ботсване, получила степень бакалавра в области печатной графики в университете Родса и в 1997 переехала в Йоханесбург. Специализировавшаяся на литографии, она хотела создавать работы именно в этой технике, но не могла позволить себе студию и дорогостоящее оборудование, а образцы тканей можно было получить бесплатно.