Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

11.06.2013 | Pre-print

Генеалогическое кресло

Детство, принесенное в жертву богу скрипки – таково общее представление о вундеркиндах.

«Учительница первая мая-а-а...» Для малолетних скрипичей это и есть голгофа – класс Паулины Марковны Ангерт, партийная кличка «Ангел». Глаза-угли, желтое изборожденное морщинами лицо, голова посыпана пеплом. Осиротевшая Одеса-мама. «Да тебе руки мало переломать! В твои шесть лет Марк – знаешь, как уже играл?» Марк – имя римское, сиречь городское, отвергающее местечковость. 

Марк Ангерт был ее сыном, благодаря ему она пользовалась репутацией хорошего детского педагога. До пятнадцати лет Марк выходил на эстраду в коротких штанишках, нежнолицый, пухлый. На весь Собиновский переулок, где Ангертам дали комнату, стоял крик: «Марк! Играй чисто! Ты что, после уборной руки не помыл?». Якобы когда Калинин награждал Марка почетным дипломом, тот сказал: «Дорогой Михаил Иванович, приходите к нам в гости, мама испечет торт „Весенние голоса“». И мамин голос из зала: «Стыда у тебя нет, товарища Калинина в подвал звать». Как бы там ни было, вскоре им дали комнату с видом на ЦМШ.

Детство, принесенное в жертву богу скрипки – таково общее представление о вундеркиндах. Хотя сами вундеркинды не осознавали себя жертвенными животными и радостно толпились у алтаря в состязательным азарте.

Но вот короткие штанишки пришлось наставить до пят. Паулине Марковне ничего другого не оставалось, как рожденный ею брильянт отдать в оправу. Было это уже по возвращении из Пензы, куда всех эвакуировали. Свой выбор она остановила на Антоне Павловиче Шерере. Обладатель многоглаголящего имени, немец Шерер в ее глазах был старый московский интеллигент: не «кактавил», а «гдассидовал». Одесситами она была сыта по горло – сама такая.

Марк Ангерт обручается семейству Шереров. Профессор Шерер жил с женой, Магдой Иосифовной, и свояченицей, Маргаритой Иосифовной – Марго, которую он называл «Мадго». Обе – существа устрашающих размеров, но травоядные. А меж них Антон Павлович – маленький крот-слепуся. Когда играл на скрипке, то «стдастно» вилял тазом, как будто вращал им обруч – до того музыкален.

Когда-то Магда Иосифовна училась у Шерера, но, сойдясь с ним, незамедлительно переквалифицировалась в альтистки. Что было и к лучшему. Как скрипачка она не задалась: двух нот не могла сыграть, ни в один оркестр бы не приняли. Она вела в музучилище обязательный альт, что-то вроде гражданской обороны для скрипачей. 

Сестрица ее, Маргарита Иосифовна, тоже ученица Антона Павловича, была в том же музучилище «иллюстратором» – что-то вроде наемного танцора, когда в ансамблевом классе не хватает кавалеров. Оплата почасовая. К игре в оркестре «Мадго» была так же малопригодна, как и Магда, постоянно сбивалась «с ноги». Преподавать малышам? Сама ребенок. Бывают такие вымахавшие до потолка дети. А бывают дети, разменявшие пятый десяток. Маргарита Иосифовна и то и другое разом.

А еще у Антона Павловича и Магды Иосифовны росла дочь Маня, вырастет – будет Марья Антоновна. Маня – поздний ребенок, особенно для Антона Павловича, который значительно превосходил летами жену. Едва Маня достигла того возраста, в котором девочек отдают в будущие скрипачки, ей приобрели осьмушку скрипки, но не музтрестовскую, рыженькую, а ветхую деньми, как почерневший от времени образок.

Паулина Марковна Ангерт – «Ангел» – уже рвалась в бой – обучать на этой осьмушке дочку Шереров, как обучала она Марка, прежде чем во всем блеске скрипичной гениальности поднести его Антону Павловичу. А могла бы и предпочесть своего – нахрапистого одессита, из «нонешних будущего», как поется на оперной сцене. Ее обиде не было предела, когда созревшую для скрипичной помолвки Маню Шереры отдали другой, с кем Паулина Марковна соперничала и ужасно скандалила – опять же в прошлом ученице Антона Павловича. И это на глазах у всей школы.

То были цветочки, ягодки впереди. Сорок лет – бабий век, а сорок пять – баба ягодка опять. Паулине Марковне предстояло набрать полное лукошко. Любимый ученик, он же лучший ученик, входит в семью мастера на правах ее члена: обыкновенно мастер – deutsche Meister, такой как Шерер – отдает за любимого подмастерья свою дочь. Мане это еще не по карману. Марк, вчера игравший в штанишках выше колен, сам был «дев» – в подарок на сорокапятилетие он достался мужеподобной, но робкой Маргарите Иосифовне. Никто уже не помнит, откуда пошло: «Мадго, какая ты сдастная» – фраза, расхожая в консерватории и посейчас.

Сперва потянулся запашок в виде слухов, сопровождавшихся движениями рук, какие делает ныряльщик под водой – намек понятен: Иона во чреве китовом. Паулина Марковна, чувствовавшая себя скорбленной – она им Марка, а они ей шиш – своими язвительными замечаниями только подогревала всеобщее любопытство: «При живой жене завести другую жену еще куда ни шло, а при живой матери завести другую мать – это надо уметь». И далее картина рисовалась самая декадентская, в темных альковных тонах: как они сообща овладели пухленьким мальчиком, которого Паулина Марковна, его законная мать, до седьмого класса мыла в корыте.

Сказав «А», взбунтовавшийся – или бунтуемый – Марк сказал «Б». Его членство в благородном семействе было узаконено. «Мадго» и «Мадк» расписались в начале летних каникул, на которых Шереры всегда снимали дачу под Звенигородом – веранду и две комнаты в академическом поселке. Заниматься на скрипке, вернее, на скрипках, не мешая друг другу и соседям, можно было в тамошнем колонном доме культуры – дом желтый, колонны белые, перед ступеньками клумба с бюстом. За это давался концерт. Маститые ученые с чадами и домочадцами и просто культурные дачники приходили после чая послушать профессора консерватории.

-- А это, – шептала Маргарита Иосифовна своему мальчику-мужу, – президент Академии наук. А рядом с ним... нет, не скажу, не отсюда. (Это был Капица, приехавший к Вавилову из такой же точно резервации по соседству.)

Играл и Марк. У кого-то это имя отложилось в памяти: Мамлакат, Марк Ангерт,  Ингус. Паулина Марковна, по-прежнему ставившая его в пример другим, говорила: «Мой Марк, царство ему небесное...».

Он и впрямь попал в рай. Кокон отдельной квартиры. И ходят такие все из себя интеллигентные, «гдассидующие», неправдоподобно предупредительные друг к другу. Марк за всю свою жизнь не слышал «пожалуйста» столько раз, сколько здесь за завтраком, к которому Устинья-домработница подавала гренки с вареньем, а не макароны по-флотски. А пили кофий с цикорием – из высокого серебряного кофейника, лица завтракавших отражались в нем дружескими шаржами.    

- Магда, вы не будете так любезны передать сахарницу, – просил Марк. – Спасибо.

Хорошо, что Паулина Марковна этого не слышала. Уж ее язычок нашел бы себе утешение.

Марк звал свояченицу по имени и на вы, своего профессора-свойственника по имени-отчеству: Антон Павлович. Ну а муж и жена – одна сатана. Есть семьи, где родители сами начинают вслед за детьми говорить друг другу «папуля», «мамуля». Забавно если б Марк обращался к Марго «мамуля». Но под пятьдесят детей не заводят.

Маня завтракала отдельно и к тому времени уже была отведена Устиньей в ЦМШ. А Марк был освобожден от лекций как готовившийся к международным скрипичным состязаниям. Он вечно к ним готовился, но «выйти на международную орбиту», по выражению Паулины Марковны, так мечтавшей об этом когда-то, Марку никак не удавалось. Запуск откладывался и откладывался. Стартовали другие – не он, учившиеся у земляков Паулины Марковны.

Алхимики с помощью философского камня зачем-то пытались получать золото, тогда как большинство стремится к успеху. Нет чтоб открыть секрет успеха. Зависть, разрываясь между успехом и златом, тоже изберет успех. А сколько к нему приложимо эпитетов. «Заслуженный» и, наоборот, «незаслуженный». «Дешевый» – за которым гоняются. «Большой успех» означает, что мы способны на беспристрастную оценку других. «Пожертвовать успехом» – совершить поступок, достойный всеобщего восхищения, тем большего, что из восхищающихся никто на это не готов. «Пережить свой успех» – тех, о ком так говорится, провожают взглядом фальшивого сострадания (в лучшем случае). Наблюдать вчерашнего фаворита приятно: чужое понижение делает тебя выше ростом. И вообще человек – злорадное животное.

Марк чем сильней давал газу, тем плотней оказывался кокон, щедрый на ложные авансы. Мифы прошлого как противовес нашествию на Москву «из нонешних будущих» постепенно усваиваются Марком, вместе с манерой Антона Павловича темпераментно жестикулировать тазом во время игры, еще какими-то привычками. Внешнее сходство между собакой и хозяином не редкость.

Николо Гальяно - выдающийся скрипичный мастер XVIII в. Жил в Кремоне.

К окончанию аспирантуры Марк облысел, пухлость сменилась откровенной полнотой. Теперь он играл на скрипке Антона Павловича. Последний больше не утруждал себя ношением футляра в консерваторию, как в прежние годы, когда имел обыкновение показывать что-то студентам на своем знаменитом Никколо Гальяно.  Это делал Марк, получивший место ассистента. Раз в сезон он выступал в Малом зале, тогда на афише рядом с его именем скромно писалось: дипломант Всесоюзного конкурса. Не вышел ростом. Паулине Марковне, поклонявшейся в домовом музее мощам Марка, «когда он был маленьким», с одной стороны было чем себя утешить, но с другой стороны было и в чем себя упрекнуть: своими руками сгубила сына. Захотелось для него – а главное, для себя – деликатного обхождения.

Я поступил в Московскую консерваторию в 1965 году. Первая панихида, которую я отстоял в фойе Малого зала, была по Шереру. Фамилия часто встречавшаяся в нотах. Ему принадлежало великое множество скрипичных транскрипциий и редакций. Он  немного не дотянул до семидесяти пяти, так что по возрастным меркам того времени пожил изрядно. Никто из его семьи столько не проживет. Но тогда все они еще были в сборе, в последний раз предводительствуемые Антоном Павловичем. Сидели – слушали, что «мы, скрипачи – одна семья».

Магда и «Мадго», и без того крупные, грузные, под лупой траура казались еще крупней. Они плакали, но в их слезах не было исступления. Год назад Маргарита Иосифовна себе сломала колено и теперь передвигалась с палкой.

Марк в темном костюме, в черной трикотажной рубашке с галстуком, нещадно потевший, сидел между нею и Маней, которая была в интересном положении – интересней уже некуда. Шестнадцатилетний, я стоял довольно близко и вынужденно, с брезгливым чувством, разглядывал ее нечистый, в красноватых пятнах, лоб, пальцы – без каких-либо признаков обручального кольца. Правда тогда я обратил внимание на другое: ногти настолько длинные, что ни о каких занятиях на скрипке не могло быть и речи.

Она училась на пятом курсе у Марка, от которого, как я узнал поздней, и забеременела. Когда через несколько лет Марк овдовеет, то женится на Мане, и этот его брак Паулина Марковна признает. На другой день после смерти Маргариты Иосифовны – скоропостижной, за завтраком, с гренкой во рту – раздался телефонный звонок. Трубку взяла Маня.

- Дай сюда моего Марка, – не здороваясь сказала Полина Марковна. – Марк? Если ты не хочешь, чтобы я пришла на похороны, приходи ко мне с дочкой. Как назвали?

- Анечка.

- Анна Марковна Шерер? Тоже красиво.

Все это было страшно давно – никого уже не осталось, а кажется, что вчера.

Магда Иосифовна пережила старшую сестру как раз на те три года, что составляли разницу в летах. Уходила она из жизни тяжело. Рак ненавистен всем не потому, что ему все возрасты покорны. И не за то, что любовь нечаянно нагрянет, когда ее никто не ждет. Только и знают, что ждут. И трепещут все возрасты. От него нельзя умереть на месте, он тебя смакует и этим страшен.

Паулина Марковна на старости лет отыгралась. Помыкала и Марком, и Маней, и Анютой, скрипичные успехи которой оставляли желать лучшего.

- Посмотри на себя! О чем ты думаеешь, когда играешь! На твоей голове только мороженое носить!

- Паулина Марковна, – заступалась Маня за дочь. – Может, сегодня не надо ей заниматься, она нездорова, школу даже пропустила.

- А ты не учи меня жить.

Под конец жизни Паулина Марковна впала в слабоумие – никого не узнавала, санитара, которому Марк меньше червонца никогда не давал, принимала за Марка. К тому времени у него самого уже было два инфаркта. «А на третий раз не пропустим вас».

Уже в наши дни, ввиду открывшейся скрипичной вакансии в Ганноверском оркестре, на нас посыпался поток писем, в каждом биография, фотография и послужной список. Мужских фотографий две-три и обчелся. Половина – немки, половина – иностранки: японки, кореянки и Восточная Европа, главным образом польки. И тут я читаю: «Дарья Ангерт, родилась в Москве в 1988 году, училась в ЦМШ, закончила Московскую консерваторию по классу скрипки у профессора... скажем так, Котловановой». Адрес: Бад Пирмонт – недалеко от Ганновера. Фотография в стиле «дева со скрипкой». Без тени намека на равенство полов: волосы волной, лебединая шея, свет в глазах – не то что немки с лицами подпольщиц. Ее даже не пригласили на прослушивание.

Интересно, у нее в руках был тот самый Никколо Гальяно, ее деда... нет, прадеда, Марк доводился ей дедом... А почему тогда она Ангерт – прочерк в графе «отец»? Музыкант всегда сумеет вывезти свой инструмент – устроить ему побег. Сегодня это гораздо легче, чем моей семье было вывезти в 1973 году «львовский» Вильом, упоминающийся в Музыкальном словаре.

И последнее. Здешний скрипичный мастер – Кристиан Эриксон – когда я ходил к нему «починять примус», поинтересовался: говорит ли мне что-нибудь фамилия «Шерер» – был такой скрипач в Москве, профессор. Ему, Эриксону, приносили его скрипку на оценку – дочь или внучка – и утверждали, что это Никколо Гальяно. Добротая немецкая работа.

- В самом деле? Странно. Я еще когда слышал об этой скрипке. Вы в этом уверены?

- Абсолютно уверен. Они потом ее возили в Париж к Ватло и в Лондон к Биру – близко к Гальяно не лежало.

- И что же теперь?

- Конец одной иллюзии.











Рекомендованные материалы


29.07.2020
Pre-print

Солнечное утро

Новая книга элегий Тимура Кибирова: "Субботний вечер. На экране То Хотиненко, то Швыдкой. Дымится Nescafe в стакане. Шкварчит глазунья с колбасой. Но чу! Прокаркал вран зловещий! И взвыл в дуброве ветр ночной! И глас воззвал!.. Такие вещи Подчас случаются со мной..."

23.01.2019
Pre-print

Последние вопросы

Стенгазета публикует текст Льва Рубинштейна «Последние вопросы», написанный специально для спектакля МХТ «Сережа», поставленного Дмитрием Крымовым по «Анне Карениной». Это уже второе сотрудничество поэта и режиссера: первым была «Родословная», написанная по заказу театра «Школа драматического искусства» для спектакля «Opus №7».