29.01.2013 | Pre-print

Студенческая свадьба, или…

... воровство топора. Из повести 1975 года

(1).О его смерти я узнал на днях совершенно случайно. Я обязан ему слишком многим, чтобы об этом распространяться без обиняков. Некое обстоятельство в течение многих месяцев, почти ежедневно, часами принуждало его терпеть меня. За это он уничтожал меня своим великолепием. «Ну как, Леонид Моисеевич, уже издали полное собрание сочинений в одном полутоме?» Я не признавал за ним права себя топтать, пытался дать сдачи и теперь понимаю, что без малого сорок лет не оставлял этих попыток. Не мне писать некролог Омри Ронену, но, Боже, почему этого никто не делает? Интернет пуст, если не того хуже. Ронен умер! Да здравствует Ронен – ибо черта с два вы другого такого найдете.

Фотографии, где ты совсем молод: ах, как я был пригож! Но автограф времен своей пригожести, поставишь ли ты его на видное место в рамочке? За душой у автора девять классов школы, три года филармонического оркестра по совместительству с консерваторией и армейский иврит. Он и слыхом не слыхивал таких слов, как «обериуты», «чевенгур» или «цветаева». «Я самородок», – скромно представился я Ронену, с которым разговорился в книжном магазине (1). Это было так давно, что как будто вчера. Обратная перспектива памяти. Каракули на первой странице кажутся огромными, хотя почерка не разобрать. Или все же что-то вычитывается из этого фрагмента?

Пролог. По белой простыне, крадучись, движется чья-то тень с топором в руках. «Однажды утром», – произносит ведущий.

Сцена представляет собой раздевалку студенток-медичек. Задумчивая, ни на кого не обращая внимания, проходит Анна. У нее пропал топор. Вбегают два студента.

«Радуйся, Анна, твой найден топор,
Пойман с поличным бессовестный вор».

На лице у Анны выражение неописуемой радости, но, как оказывается, преждевременной.

«Имя его производит фурор,
Анна, увы, это... (роковая пауза) друг твой Нил Бор».

Анна без чувств падает на постель, где и без того уже, ни много ни мало, лежат четыре кумушки. Они по-своему, по-бабьи утешают ее:

«Бедная Аннушка, ты не горюй,
Новый отыщется для тебя...»

Последнее же слово, «друг», тонет во взрыве хохота, и о нем приходится только догадываться. Но Анне – Анне не до смеха. Она полна решимости защитить своего суженого. Дело осложняется тем, что Нил Бор вчера допоздна просидел у нее в раздевалке, как раз в той, где хранился топор. Студенты между тем в стихах рассказывают, как изобличен был преступник, как первым показал на него студент на побегушках Сергей Кравчик, заявив, что украденный топор находится у Бора. При обыске это подтверждается, и теперь Бора будут судить. Анна с ее горем уже позабыта, и с криком:

«Бросимся в залу суда поскорей,
Там ожидает нас верный Сергей...»

– студенты и студентки убегают.

Вдруг страшный переполох. Откуда ни возьмись, свирепого вида индейцы. Они ходят по рядам и угрожают зрителям своими стрелами. Впрочем, все разрешается очень просто: стóит, оказывается, только наколоть индейцу на стрелу билетик – выкуп, как он, довольный, удаляется. Билетерам устроили овацию и не желали их отпускать до тех пор, пока они не поднялись на сцену и не раскланялись.

На сцене к тому времени начинается суд над Нилом Бором. По драматическому стечению обстоятельств в роли судьи выступает отец Анны.

– Папа! – кричит она голосом, исполненным нерушимой решимости спасти своего любимого. – Папа!

Но в ответ слышит:

– Сейчас я не папа. Ввести преступника.

Вводят Бора. На нем шапка-конус – головной убор звездочетов, арлекинов и еретиков.

– Нил Бор, – спрашивает судья, – ваше имя, год и место рождения, а также место времяпрепровождения?

– Зовут меня Нил Бор, место рождения – коридор, время же рождения год 5737 от сотворения.

С у д ь я. От сотворения чего?

Б о р. Как чего? Кочерыжки, конечно.

Судья обращается к Кравчику:

– Ваше слово, Сергей.

– Анна очень любила свой топор. Она была буквально беременна им. Но еще больше она любила Нила Бора, который в женском классе дневал и ночевал...

– Дневал, но не ночевал! – вопит Бор. – Не ночевал я, слышите, не ночевал!

– Во врет-то. Не можно разъединить самой жизнью сопряженное, дневать, не ночевая – ишь чего захотел!

– Не можно, – соглашается судья. – Как жизнью жизнь попрать не можно, так и дневая, не ночевать.

- Ранним утром видел я Бора, – продолжает Кравчик, – крадущегося с женской половины с топором в руках. Наивность брось.    

– О, как поносит меня Кравец, – глухо вырвалось у Бора, – каким жестоким поносом.

- А ты как хотел, подлый вор...

Но уже во весь свой роcт поднялась Анна.

– Бор не вор.

Неумный судья и плохой отец только и успевает что сказать:

– Суд вызывает студентку Анну.

Сердца замерли.

«Да, Бор не вор, все это вздор, не воровал топор мой Нил,
Деньгу когда еще копил по мере сил он на него.
Он на работе без него безруким чувствовал себя...»

– А для чего студенту топор?

– Разрубать страницы книг.

– Какая глупость, где это видано, чтобы так обращались с книгами?

– А у него все по-чудному, у моего Нила, – смеется слепым любящим смехом, и сквозь – чуточку слезок. – Ведь он и зубы шваброй чистит, и граблями причесывается...

– Обвиняемый, это правда?

– Да.

– Обнажите голову.

Бор снимает свой убор. Потрясенный судья:

– Зубы можете не казать, – задумчиво: – Но кто же, в таком случае своровал топор?

– Ах, ваша честь, поздненько ж вы истины взалкали. Но это и лучше. Недаром говорится: та истина, что в муках сыскана. Слушайте. Есть человек, коварный и ничтожный яго. Давно он домогается моего тела – нет, не любви, это б я ему простила, но о любви не было и речи (нервно), ха-ха-ха. Я выставила его вон. Зная, как я люблю Нила, а Нил купил топор, а также зная все про мой собственный топор, он сегодняшним ранним утром его своровал и затем возвел напраслину на Нилочку моего.

– Но послушай, дочка, для этого нужны доказательства.

– Доказательства? Пошарьте у Сергея Кравца за пазухой, вот и все доказательства.

Стража хватает Кравчика за поясницу. Топор со звоном бьется об пол. Всеобщий шок. Слышатся голоса:

– Ай да Сергей...

– Ах ты наш тихоня...

– Ну и делов, со студенческой скамьи да скамью подсудимых.

– Кравченька-а-а, кути-кути-кути... – кур кормят.

Судья строго говорит:

– Студент на побегушках Сергей Кравец...

– Я не студент на побегушках, а студент пятого курса ,– поправляет судью Кравчик.

– Это следует понимать как ваше последнее желание?

– Да!

– Хорошо. Студент пятого курса Кравец Сергий, лета 5737 от сотворения... м-м... кочерыжки вы приговариваетесь... – тут судья подмигнул Бору, который уже вовсю обнимается с Анной, – к отсечению своей собственной кочерыжки. Палач, твое веское слово!

Появляется палач. Взмах топора – ворованного, назидательно – и поддельная голова, незаметно приставленная взамен настоящей, падает с плеч.

Н.Бор и Анна сочетаются веселым браком. Гремят песни ну, хотя бы:

С у д ь я (поет).

«Если никогда не воровать,
Под судом, конечно, не бывать».

Н и л,  у ч е н ы й   ч е л о в е к (поет).

«Если же тебя оклеветают,
Суд тебя в два счета оправдает».

К р а в ч и к (как видим, цел и невредим и также пришел поприветствовать брачащихся).

«Вор, не думай скрыть от правосудья,
Где припасено твое орудье».

А н н а.

«Знают все, за пазухой хранишь
Камень, нож, топор или патиш».

П а л а ч (усмехаясь: столько лет палачом, а про «патиш» слыхом не слыхивал – ясное дело, для рифмы – поет).

«И слизнет палач с плечей потом
Кочерыжку острым языком».

В с е  х о р о м.

«Но... но... но....

(пускаются в пляс и поют)

Только если нам не  воровать,
Жизни нам уж точно не видать».