28.12.2005 | Интервью / Театр

Диагноз: душа

Александр Морфов: Я иногда на репетиции думаю, как бы сделать так, чтобы Абдулов вообще не играл, а просто был собой...

Последней премьерой уходящего 2005 года станет по новому прочитанный и отчасти по новому написанный роман Кена Кизи «Над кукушниным гнездом», который на сцене «Ленкома» ставит неоднократный участник «Золотой маски» болгарский режиссер Александр Морфов.

Белые, будто кичащиеся своей чистотой, кафельные стены отражаются в отполированном до стекольного блеска полу. Белая сетка рабица, белые радиаторы, прозрачные стулья, прозрачные перегородки сестринского пункта, блики на никелированных деталях инвалидных кресел и каталок – в этом стерильном мире (сценография Давида Боровского) любой, кто отказывается ходить в белом больничном халате, выглядит грязным пятном, которое надо немедленно смыть. Макмерфи – Александр Абдулов никому себя «смыть» не позволит. Предпочтет сам смыться из этого идеального дома для душевно больных.

«Наш диагноз – душевнобольные. Значит, официально признано, что у нас есть душа. Душа, которая заболела» - рассуждают пациенты на прощальной вечеринке.

«Это же очень русская фраза. Неужели она переведена с английского?» спрашиваю я режиссера спектакля «Затмение» Александра Морфова после репетиции.

- Нет, это – моя фраза. Мы пересказываем роман. И это уже не роман, а пьеса. Это наше сочинение. Я очень слушаю актеров, они многое предлагают. Мы до сих пор меняем текст. Новые сцены придумываем. Не помню кто: Сергей Степанченко или Саша Абдулов подбросили идею, что обитатели этой холодной клиники собираются в теплый кружок, как у костра в степи, и говорят о своем самом сокровенном. Так мы сцену и зовем между собой «у костра».  Мы сочиняем свою историю. И название ей дали другое - «Затмение». Из романа мы взяли сюжет. Театр добавил нам еще двадцать романов – двадцать артистов со своими судьбами, со своим обаянием, со своей эстетикой. Поймите, Кизи – не Шекспир. Роман его не богат психологическими характеристиками многих персонажей: только Макмерфи, сестра Речид и Большой вождь выписаны подробно. А остальные - просто сумасшедшие. Не пантомимой же их играть. Надо было найти слова, понять их историю. И тут я иду от актера, от его личности. И текст под него переделываю. Иначе нам зритель не поверит, не поймет, в чем беда, в чем сумасшествие каждого, в чем затмение.

- Что Вы понимаете под словом «затмение»?

- Это затмение личности. Наш мир полон таких затмений. Даже люди просто по улице идут – у них глаза не горят, они перестали улыбаться. Мы давно забыли, кто мы есть на самом деле. Мы привыкли быть, какими надо. Нас заставляют играть по правилам, признавать рамки, соглашаться с условиями. Мы уже не умеем быть самими собой. А есть такие люди, как Макмерфи, которые не понимают, что такое затмение. Не понимает органически. Даже такой как он есть -- бандит, разбойник, заключенный, азартный тип, бабник – он остается самим собой. Он свободен. И не представляет, как может быть иначе. И уже этим он несет просветление.

- Для Вас Макмерфи – абсолютно положительный герой?

- Да не герой. Он о подвигах и не думает. Он вошел в некое сообщество, где все как-то устроено, чисто, а он со своими грязными сапогами. Начал вопросы задавать: а это зачем, а то? А пошлите это к черту, и то к черту. Но не все готовы. Сережа Фролов говорит от имени своего персонажа Билли: «Тебе просто, ты сильный, ты драться умеешь. А кому мы там нужны?» Он ведь разрушил мир, где каждый знал свое место, где чувствовал удобно. Ведь даже сестра Речид, и та про себя искренне уверена, что она их всех лечит, спасает, заботится. А кто еще о них заботиться?

Это неразрешимое противоречие. Если есть государство, которое пытается обеспечить всем приемлемые условия, то оно устанавливает свой порядок, отнимает у человека свободу. А если дать человеку свободу, то сразу начинается расслоение. Не только в имущественном плане. Кому-то хочется любые книжки читать, любые фильмы смотреть, в любую страну рвануть. А другим не надо ни книг этих, ни газет, ни заграницы. Лишь бы пенсия была, медицина бесплатная и уверенность хоть какая-то в будущем. Вспомните, когда к нам пришла демократия - мир переменился, все по-другому. Кому в радость, а кому - с ума можно сойти. Рамки пропали, а с ними и гарантии какие-то минимальные. Для Макмерфи свобода – это все. Он сам – свобода.

Под выпуск «Затмения» «Ленком» отменил все спектакли за неделю до премьеры. Репетиции на сцене будут идти целыми днями. Актеры обсуждают подходящий график – когда, кому и сколько удастся передохнуть, домой съездить. Александр Абдулов машет рукой: «На меня не смотрите. Я себе диванчик в гримерке поставлю. Я здесь просто жить буду». Смотрю на него и просто удивляюсь: почему он раньше не сыграл МакМерфи? По-моему, эта роль прямо для него создана. Морфов кивает:

- Да. Это роль для Абдулова. Я иногда на репетиции смотрю и думаю, как бы сделать так, чтобы он вообще не играл, а просто был собой на сцене. Актеру же всегда легче что-нибудь сыграть, спрятаться за маску. А себя сыграть – это нужно сначала очень далеко от себя уйти, чтобы потом вернуться. А это не просто.

Я когда работаю над спектаклем, всегда вхожу в кожу героя, пытаюсь понять не только его мышление, но его физику. И привыкаю думать как он, чувствовать как он. А он для меня сейчас – Саша Абдулов. Его участие настолько важно, что я без него не могу уже ничего в спектакле делать. Все через него, через его героя. Когда Абдулов выходит на сцену в качестве Макмерфи – он уже режиссер. Потому что Макмерфи – режиссер.

Для меня важно, чтобы актер был не только талант, но и личность. Я не могу понять, почему со сцены да хоть от имени, например, Гамлета актер не может сказать свои слова и о том, что сам чувствует. Если ты нормальный думающий человек, если у тебя есть позиция в жизни, если тебе есть, что сказать, почему этого не сделать. Зачем заученный текст, чтобы сказать: «Я не могу так больше жить». Когда актер может со сцены говорить от себя лично, это может быть очень здорово. Если он скажет правду – это уже будет талантливо.

Источник: "Ваш досуг", 23.12.2005,