05.03.2014 | Театр

Вольному воля

Три московские премьеры: Лесков, Достоевский, Булгаков

«Леди Макбет нашего уезда»

Н. Лесков. Режиссер К. Гинкас.

Московский ТЮЗ

Николай Лесков рассказал историю страшную о бабе характера незаурядного, которая ради страсти своей ни перед чем не остановилась, даже перед убийством ребенка. И рассказал честно, и леди Макбет не даром назвал. Но в театрах ее наших любят играть как историю любви беззаветной. По многим провинциальным сценам мечутся, картинно заламывая руки и кутаясь в пестрые посадские платки, несчастные Кати Измайловы — жертвы купеческого домостроя, отдавшие все и даже жизнь свою за любимого Сережечку, который ее предал.

Режиссер Кама Гинкас поставил спектакль о том, как в человеке рождается душегуб. И то, что душегубом становится молодая, роскошная и своевольная Катерина в исполнении Елизаветы Боярской, ситуацию только обостряет. Жертвой в доме свекра, властного купца Измайлова, мощно и не без лукавства сыгранного Валерием Бариновым, молодая жена его безвольного сына не выглядит ни мгновения. Поиграв в покорность, пококетничав напрасно с мужем, Катерина заскучала. А женой в богатый дом из бедности она уж точно не за скукой шла. Не получив своего от мужа, она вышла на охоту. Сама присмотрела среди работников парня посмелей, за которым уже тянулась слава бабника, сама весело и шально поманила его, и без сомнений отдалась. Никакой домострой ей не указ. Ни чьих прав над собой не признает: ни людей, ни Бога. Вольная она. Любви меж Катериной-Боярской и Сергеем, разбитно и хулиганисто сыгранным Игорем Балалаевым, в помине нет. В чувственных и потных сценах страсти каждый из них жадно берет свое, ничем не делясь. Но уж это «свое» Измайлова никому не отдаст.

Боярская сухо, с тенью улыбки описывает сцену отравления свекра крысиным ядом (Гинкас, как и во всех своих спектаклях по прозе, текст на реплики не расписывает. Актеры как бы его рассказывают). Нагло и зло — сцену убийства мужа. И на убийство свалившегося на голову малолетнего наследника купеческого капитала, уже своим сочтенного, идет решительно.

Гинкас использует прием запрещенный: очаровательный трогательный мальчик ложится в гроб как в кроватку и ему ручки на груди складывают. Но этим ударом зрителю под дых режиссер пытается истребить даже тень обаяния того беса, которого актриса высвобождает постепенно в своей героине. Боярская играет отчаянно смело и удивительно легко — влет, не клянча у зрителей ни понимания, ни сочувствия. Да ее Измайлова  ни чьими чувствами и не интересуется. А потому финальные слова: она уже никого не любила, и себя не любила — звучат хоть и горько, но без дрожи в голосе.

 

«Карамазовы»

по роману Ф. Достоевского. Режиссер К. Богомолов.

 МХТ им. А.П. Чехова

 

Широко объявленное еще до премьеры осквернение святых мхатовских подмостков недопустимыми издевательствами над классическим романом Достоевского «Братья Карамазовы», скабрезными сценами и крутой оппозиционностью спектакля режиссера Константина Богомолова «Карамазовы» оказалось некоторым преувеличением. Зрелище получилось вполне аккуратным и размеренным. Действие разворачивается в общественном сортире? Да разве? Скорее в фешенебельной студии, в одном пространстве объединяющей вип-гостиную, хай-тековскую кухню, солярий и туалет с до блеска отмытым дорогим кафелем. Ну прям — Европа. Три огромных экрана транслируют крупные планы обитателей этой студии — хорошо одетых людей, бесстрастно, почти сквозь зубы размеренно произносящие текст Достоевского. Куски тенденциозно выбраны режиссером? А кто иначе делает инсценировки? Намеренно пошлые, стилизованные (видимо самим режиссером) под дешевые бульварные романы (тела вздрагивают, бутоны распускаются) редкие и однообразные описания эротических забав персонажей быстро прокручиваемыми строчками идут на экранах, пока сами персонажи спокойно себе сидят перед зрителями в гламурных нарядах. Про насилие в ментовке теми же строчками рассказано. Тоже мне открытие, однако. Ни в какое сравнение с бесконечным мачиловом ментовских сериалов, каждый вечер по всем каналам в прайм-тайм показываемых по ящику эти скромные намеки на превышение полномочий отдельными представителями правоохранительных органов не идут. А уж веселые танцульки тех же ментов в белых комбинизончиках с привешенными пластиковыми гульфиками, или вихляние барменом попой в красных штанах на авансцене на скабрезность точно не тянут. Так… легкий оживляж.

Смысл происходящего особо революционным не назовешь. То, что вся наша родина  — Скотопригоньевск (так место действие назвал сам Достоевский) с подходящими названию скотскими нравами — мысль не богатая и не новая, но Богомолов ее думает. Она у него в каждом спектакле — главная. И здесь он ее часов пять на разные лады повторяет. Все жители Скотопригоньевска по Богомолову врут: или намеренно, или сами себе сказки сочиняют. Грушенька (Александра Ребенок) в кокошнике — вылитая Василиса Прекрасная. Старец Зосима — ханжа, собирающий подношения от верующих за общие поучения. Такой же как и Смердяков, ждущий подношений от поверившего его словам Ивана. Недаром их играет один актер в одной и той же интонации — Виктор Вержбицкий. Единственный искренний человек на сцене — папаша Карамазов. Он свою низость хотя бы не скрывает. Игорь Миркурбанов играет его нескрываемое презрение к роду человеческому, расцвеченное слегка холодноватым усталым ерничанием. И точно так же в финале играет черта. Единственный эмоциональный всплеск — надрывное исполнение им песни «С чего начинается родина». Черт тут за патриотизм отвечает.

Оппозиционность спектакля Богомолова весьма условна. Он просто в полном соответствии с руководящей доктриной зримо воплощает президентский лозунг: "Мочить всех в сортирах!"

"Записки покойника"
М. Булгаков. Режиссер С. Женовач.
"Студия театрального искусства"

Сергей Женовач, кажется, все сделал, чтобы предупредить любителей пародий и сатиры на обитателей закулисья, что премьера "Студии театрального искусства" по знаменитому "Театральному роману" Михаила Булгакова о другом. Он и название выбрал авторское, но не "официальное" --  "Записки покойника". И жанр определил как "сны и кошмары начинающего литератора". И в первой же сцене заставил главного героя Сергея Максудова -- в исполнении Ивана Янковского совсем еще юношу, томиться в одинокой постели, нервно курить на балконе, а потом достать из ящика стола пистолет и приставить его к голове. Не только от раннего одиночества, не только от того, что за кремовыми шторами его окна мир после гражданской войны оставался страшноватым. Но потому что он этому миру был не нужен. И вдруг, через балконную дверь к нему ввалился убитый когда-то на его глазах еврей... Или это сон...или кошмар наяву... Или мольба о том, чтобы единственный свидетель трагедии рассказал о ней миру.
И Максудов берется за перо. Узкое пространство между столом и кроватью постепенно заполоняют и другие персонажи: требовательные, шумные, уверенные в праве на свою историю. В их толпу затесался и реальный  издатель, а потом и человек от театра, соблазнивший написать пьесу. И жизнь молодого литератора обрела смысл.  Максудова-Янковского не слава поманила, а возможность продлить хотя бы на сцене жизнь нашедших своего автора персонажей. Но стоит ему попасть в театр, как начинается настоящий кошмар.
Сергей Женовач затевает со зрителями сложную игру. Сцены театрального быта, интриг, репетиций становятся все смешней и абсурдней, достигая своего апогея с появлением одного из директоров "Независимого театра", создателя совершенной "системы" Ивана Васильевича. В текст этой роли, блистательно сыгранной Сергеем Качановым, кроме булгаковских включены еще и реальные реплики Станиславского из его книг и записей репетиций. Но чем громче смех в зале, тем ощутимее трагедия молодого автора. Ни он, ни его пьеса, которую бесконечно переписывают, ни его персонажи, которым произвольно меняют пол и возраст, на самом деле никого не интересуют. Их употребляет всяк, кому не лень, для своих вполне эгоистических нужд. Кто-то жаждет новой роли, кто-то -- галочки в графе "современный репертуар", а кто-то и вовсе мечтает насолить конкуренту. Мир автора, такой для него живой и значительный, трещит по швам. В прямом смысле слова. Балконная дверь, портреты на стенах квартиры Максудова исчезают, оставляя зияющие прорехи. А потом рушится и сама стена, оказавшаяся дешевой театральной холстинкой (сценография Александра Боровского). Творчество не спасает. И пистолет в руке писателя неминуемо появится снова.

 

Источник: Time Out (Москва),