23.12.2005 | Арт

То, о чем не принято говорить

Воспоминание в форме современности

О подобных вещах уже давно не принято говорить в наших высоколобых кругах, поденно работающих на гройсовской Traumfabrik Kommunismus (для вольных объясняю – так называлась выставка, посвященная визуальной культуре сталинской эпохи, во Франкфурте в 2004-м году) Напоминания об обратной, кровавой, стороне деятельности "фабрики грез" встречают возражения типа "Ужасы ГУЛАГа – фи, какая пошлость. Журнал "Огонек" перестроечных времен".

Фрагменты тетрадей Евфросинии Керсновской в самом деле были напечатаны в "Огоньке". Но даже тогда, в пору всеобщей, а потому бессмысленной, борьбы с проклятым советским прошлым они не были замечены и оценены. Хотя эти 2239 рукописных листов на бумаге в клеточку и сопровождающие их 700 рисунков являются одним из величайших достижений русской литературы и русского искусства XX столетия.

Да, это про лагеря, являющиеся сегодня модной темой лишь тогда, когда в них попадает Ходорковский и глянцевые папарацци гордятся тем, что смогли сфотографировать заключенного и продать снимки в желтую газету с искрометным толстовским названием. Сегодня зэк интересен как подопытный кролик, лабораторная крыса, горилла в вольере. И телевизор с ожесточением маньяка показывает ту жизнь, радуясь своим "спецрепортажам", где эксклюзивность заменила человеческое сострадание.

Но тем не менее: "Уж я насмотрелась на истощение самых разнообразных степеней, но такого образчика живого скелета я еще не встречала! На этой "мертвой голове" светились синие-синие, кобальтового оттенка, большие глаза... Она металась на кровати, ежеминутно вставая, вернее, подымаясь на руках, и тогда становилась еще страшней – на ней не было рубашки, ее пришлось бы слишком часто менять. Лежала она на клеенке, по которой почти непрерывно скатывались капли крови... В каких-нибудь двух-трех сотнях шагов отсюда, за воротами стояла ее мать, с которой она два года не виделась и в надежде повстречать ее рискнула преодолеть все опасности. Но не отпускали умирать домой тех, чей вид мог послужить наглядным свидетельством того, к чему приводит исправительный трудовой". И рядом почти карикатурная, смешная в общем-то картинка (это при том, что автор вполне умел рисовать). И так на 2239 листов и 700 иллюстраций к ним.

Безыскусность, сознательная, лесковски сказовая в тексте и лубочная в рисунках, превращает тетради Керсновской в произведение искусства. Повторяю – одно из лучших в российской арт-истории XX века. По чистоте, откровенности и эмоциональности, при этом пропущенных через личную дистанцированность, с этим могут сравниться лишь альбомы Кабакова. Но Илья Иосифович, слава богу, не сидел и все выдумывал.

Тетради Евфросинии Керсновской впервые выставлены в Музее и центре имени Андрея Сахарова, причем в форме инсталляции. И ее автор – архитектор Валерий Риван, ученик легендарного профессора МАРХи Александра Ермолаева – создал нечто в почти кабаковском духе, только пронзительнее. Керсновская называла свои лагерные годы "моими университетами" – и Риван подвесил на разных уровнях и подсветил самодельными жестяными лампами разноцветные доски-столешницы, на которых разложены факсимильные копии тетрадей. Но колеблющиеся столешницы одновременно превращаются в лестницу – лестницу в небо, крестный путь художницы-мученицы, ведущий в благодать, которым оказывается дом в Ессентуках (рай в представлении советского человека, которым насильно оказалась Керсновская).

В самом деле, это очень сильная выставка – и по материалу, и по исполнению. Но на открытие ее пришло человек пятнадцать. Ну не модно у нас сейчас вспоминать о сталинских репрессиях, даже когда воспоминание выполнено в форме современности: аналогом Керсновской может быть лишь Шпигельман со своим мышиным комиксом про Холокост, ну а аналог Ривана назван выше (только бы не обольщаться начинающему инсталлятору!).

Зато в тот же день – и в этом интрига текста – я посетил художественную ярмарку "Полвека советского искусства. 1930 – 1980-е гг." в Центральном Доме художника. Там была масса народу, с вожделением всматривавшаяся в портреты вождей и передовиков производства, сцены уборки урожая и бесконечные дурно написанные пейзажи из домов культуры. Это, без сомнения, ласкает глаз и совершенно не тяготит душу. Только в том случае, когда нет ни глаза (имею в виду профессиональную оптику), ни души (имею в виду человеческие чувства).

Архаический триумф советской дряблой тягомотины и презрение к современной выставке про обратную сторону сталинского пира духа – знак дурной. Но он привиделся мне в один конкретный день.

Источник: Gif.Ru, 13.12.2005,