30.11.2011 | Музыка

«Существо» Дельфина

«Сейчас, когда все окунулись в политику, лучше стоять где-то поодаль и наблюдать за больными со стороны»

В сети появилась первая половина нового альбома Дельфина "Существо" - возможно, самой светлой и красивой записи музыканта. Александр Горбачев побеседовал с Андреем Лысиковым и его напарниками.

 

— Все привыкли к тому, что каждый новый альбом Дельфина — это радикально новый звук. А тут — те же люди и, кажется, развитие того, что было на «Юности».

 АНДРЕЙ «ДЕЛЬФИН» ЛЫСИКОВ: На сегодняшний момент это идеальный состав для того, что я делаю. Чего мы только не пробовали — начиная от хип-хопа про зомби и заканчивая рок-музыкой в стиле ранних AC/DC. Но все это встречало внутреннее сопротивление. Вот недавно мы были в Калининграде, и я случайно услышал по радио песню «Серебро». Пф-ф-ф! Страшная, запредельная вещь. Мне сейчас дают демозаписи, которые звучат лучше, чем эта песня. То, что раньше казалось состоявшимся, теперь представляется чем-то очень странным и недоделанным.

— Вы же последние два альбома записывали импровизационным методом — как это работает?

 ПАВЕЛ ДОДОНОВ (ГИТАРЫ): В большинстве случаев задается ритм, под который рождается мелодическая идея. Она рождается именно здесь и сейчас, именно в эту минуту.

ЛЫСИКОВ: Главное — вовремя нажать кнопку «Запись». Потому что повторить позже то, что происходит, мы уже не сможем.

— Ну а вот тексты в этой цепочке случайностей, когда они появляются? Принято же считать, что Дельфин в первую очередь поэт.

 ЛЫСИКОВ: Да-да. Это принято считать у тех, кто стихов не читает. В первую очередь появляется эмоция — и я примерно представляю себе, о чем это может быть. Хотя я всегда примерно представляю, о чем это может быть. Потому что это всегда об одном и том же. (Смеется.)

— Это да. И почему об одном и том же?

 ЛЫСИКОВ: Потому что это то, что больше всего меня волнует. То, что мне ближе всего, то, о чем я всегда думаю. Да, палитра не очень цветная. Но я не вру. Я не придумываю ничего, чего бы сам не ощущал. Я как-то был в Париже в Музее Моне. Парень всю жизнь рисовал кувшинки. Но какие кувшинки! Возможно, я тоже рисую свои кувшинки.

— Палитра не очень цветная, но она все-таки меняется. Этот альбом какой-то светлый, как мне показалось. Взрослый. Смиренный, что ли.

 ЛЫСИКОВ: Это как взрослые говорят детям: прежде чем что-то сделать — подумай. Когда ты ребенок — все равно сначала делаешь. Я как раз буквально вчера думал о возрасте: еще год назад мне казалось, что мне восемнадцать, а сегодня я уже себя на двадцать ощущаю. Стало очевидно, что сложно чего-то добиться прямой агрессией. Все, что связано с изменением мира во внешних проявлениях, — это не совсем правильно. Как раз внешние проявления должны стать результатом внутренних изменений, а не наоборот. Когда ты молод, ты пытаешься изменить мир снаружи. А потом приходишь к тому, что меняется-то он все равно внутри тебя самого. Здорово не выглядеть глупо в своем возрасте. Было бы нелепо, если бы я сейчас стал выкрикивать какие-то лозунги в стиле пластинки… Как она там называлась? Да, «Глубина резкости».

РЕНАТ ИБРАГИМОВ (ЗВУКОРЕЖИССУРА): Есть же такое выражение: кто в молодости не был радикалом, у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором — у того нет ума. Мне кажется, в этот раз у нас получилось пройти от сложного к простому. Я бы назвал это уверенной простотой. То есть неоднократно были ситуации, когда мы много всего наворачивали, аранжировки, мелодические ходы, но потом слушали и понимали — ни к чему это все.

— Тут нет связи с тем, что Андрей в Индии много времени проводит в последние годы? Клип там сняли, ну и вообще.

 ЛЫСИКОВ: Когда я приехал туда первый раз, меня сильно поразило то, что я увидел. Сейчас той эйфории уже нет, но то первое впечатление все равно работает. Там есть ощущение легкой, быстро доступной красоты и полного спокойствия — и поскольку ты с первого мгновения понимаешь, что надо будет возвращаться, ты ценишь каждый день, который проходит. В Москве невозможно смотреть по сторонам. Все люди — как враги друг другу. А там ты именно смотришь вокруг. Даже ходишь как-то более прямо.

— Еще совсем пропал речитатив. Почти все — это песни в самом классическом смысле слова.

 ЛЫСИКОВ: Я всегда завидовал людям, которые умеют петь. Мне этого, к сожалению, не дано. Но, очевидно, это мучает меня, потому что я пытаюсь это делать снова и снова. Раньше было хуже, сейчас лучше — хотя понятно, что это не идеально, я сам это слышу. Я уверен, что в песне больше эмоциональности, чем в речитативе. Чем больше слов, тем больше лжи. Как правило, достаточно одного четверостишия, чтобы песня состоялась. Все остальное — довесок. Меньше слов, больше дела. (Смеется.)

— От «Юности» было ощущение, что ее лирический герой как-то встроен в социум — и этот социум на него давит, и за счет этого напряжение альбома и возникало. Теперь же ощущение, что социума как фактора нет вообще — все где-то внутри происходит.

 ЛЫСИКОВ: Так и есть. В какой-то степени я завишу от социума. Но могу совершенно спокойно без него обходиться. У меня нет необходимости в постоянной информационной подпитке. Просто чем дольше живешь, тем отчетливее понимаешь, что хорошего мало. И чем больше ты пытаешься в себя впихнуть, тем больше вместе с нужной тебе информацией получаешь шлака. Лучше пользоваться какими-то проверенными историями — а за остальным наблюдать краем глаза, фильтровать. Невозможно все в себя впустить. Когда мы записывали пластинку, мне вообще не хотелось слушать ничего современного. Может быть, берег себя от каких-то влияний — чтобы наша музыка осталась вещью в себе. Я слушал классику — она ближе всех к гармонии. Если что и смотрел, то в основном мультфильмы, которые смотрели мои дети. Если что и читал, то Брэдбери и Лорку. Пробовал читать каких-то современных рифмоплетов, но все равно возвращался к классике. Всегда.

— То есть внешний социум вообще не трогает? Занятно получается: «Юность» со всем ее напряжением выходила, когда вокруг было довольно тухло; новый альбом со всей его гармонией выходит, когда реальность вроде как начала напрягаться, когда что-то меняться стало.

 ЛЫСИКОВ: Это тоже отражение происходящего. Если бы ситуация была более аполитичной, мы бы, наоборот, двинулись в какую-то социальную сторону. Сейчас, когда все окунулись в политику, лучше стоять где-то поодаль и наблюдать за больными со стороны. А когда они начнут немного поправляться, напомнить им о том, что у них серьезный диагноз.

— Ну а все-таки есть собственная позиция по отношению к происходящему вокруг?

 ЛЫСИКОВ: Наверное, мне не хочется об этом часто и глубоко думать еще и потому, что первое слово, которое приходит на ум, — «жалко». Нас всех жалко. Эту гребаную страну жалко. Но мне не нравится это слово. Не надо жалеть, надо что-то делать. И поскольку не хочется быть объектом манипуляций, надо делать то, что умеешь и хочешь. На сто процентов; если можешь — на сто пятьдесят. Не надо делать того, что тебя не просят. Того, что ты не умеешь. Все относительно. Вот стало «как бы» лучше жить. Но именно что «как бы». Да, молодежь ощущает некое подобие свободы — можно что угодно посмотреть в интернете, куда угодно сходить, что угодно купить. Но это как раз ведь делается для того, чтобы та же самая молодежь чувствовала себя спокойно. У вас все есть, вы одеты-обуты, что вам еще надо? Клубы — давайте. Пиво? Да обпейтесь, ешкин кот! И за всей этой мишурой а-ля «свобода» не видно главного. Потому что у тебя все хорошо только до тех пор, пока ты не сталкиваешься с государством и понимаешь, как просто тебя сломать, понимаешь, что эти ублюдки могут сделать с тобой все что угодно. Будь то авария на Ленинском проспекте, будь то Ходорковский — таких случаев до хрена. Это иллюзия свободы.

— Я спрашиваю потому, что на этой социальной тематике в последние годы появились довольно сильные новые герои, в хип-хоповой среде прежде всего. И они, конечно, первым альбомам Дельфина тоже чем-то обязаны — тот же Нойз МС вполне открыто это признает.

 ЛЫСИКОВ: То есть я причастен к этому безобразию? (Смеется.)

ИБРАГИМОВ: Мы в этом году на фестивале «Кубана» пересекались с некоторыми — и мне как раз попался по телевизору какой-то старый российский хип-хоп. Раньше он мне не нравился, а на фоне сегодняшнего я понял, что тогда было лучше. Посыл куда более положительный. Мы с Андреем парой слов по этому поводу перекинулись, и он сказал, что в 1990-х они как раз пытались уйти от того, к чему все пришло сейчас.

ЛЫСИКОВ: От всего этого быдлячества. Ну к Нойзу это не относится, допустим. И еще на фоне всей этой балалайки выгодно выделяется «Каста» своим здравым умом и работоспособностью. Но в основном все скатилось в шансон — только в новой подаче. Вот правда — современный быдляк. Так что будем считать, что я повлиял и слился. (Смеется.)

— Ну а есть вообще русские музыканты, которые вам интересны сейчас?

ИБРАГИМОВ: Есть, но мы просто их не знаем. Просто потому что были долго в своем коконе. Но я уверен, что они есть.

ДОДОНОВ: Я пытаюсь следить. Но пока ничего хорошего не нашел. То есть включаешь — да, интересно. Но скачивать или даже дослушивать до конца желания не возникает.

ЛЫСИКОВ: Хорошо, конечно, что про них пишут. Но это же аванс. Их много — «новых», «интересных», — но как-то дальше этого ничего не происходит. Это как с нашим кино — много новых фильмов, много «прикольных» фильмов, но ни одного крутого. Тут то же самое. «Прикольная» музыка. Все время приходится делать скидку: вот если бы это доделать, могло бы быть круто. Понятно, что сейчас все гораздо проще. Включил компьютер, шнур воткнул, записал — и у тебя уже ощущение, что ты реальный музыкант. Дальнейшей работы не происходит. Раньше надо было прийти на студию, понимая четко, что ты будешь делать. А сейчас ты сидишь дома и нажимаешь на кнопку. И это тоже подход, безусловно, — но он требует большой самодисциплины. И если в какой-то момент ты перестаешь себя контролировать и начинаешь думать, что ты уже очень плодовитый и интересный человек, — это начало конца.

Источник: "Афиша", 17.10.2011,