18.10.2011 | Арт

Дальнейшее — молчание

«Заложники пустоты» в Третьяковской галерее - пустота как вечный соблазн и проклятие отечественной культуры.

Включенная в спецпроекты 4-й Московской биеннале современного искусства экспозиция «Заложники пустоты» открыта в залах Третьяковки на Крымском валу. Подготовлена она молодыми руководителями отдела новейших течений ГТГ Кириллом Светляковым и Кириллом Алексеевым. Кажется, что кураторы достойно продолжили традицию артикуляции эпических тем отечественной культуры, начатую их предшественником Андреем Ерофеевым.

Выстраивание важных для русской культуры лейтмотивов — любимый конек кураторов главных наших музеев. В Русском музее то и дело вытаскивают из запасников все, что можно объединить каким-нибудь архетипическим сюжетом, будь то «Двое», «Красный цвет» или «Власть воды». И хотя сотрудники Третьяковки говорят, что воду лить они не умеют, а делают выставки с конкретной проблематикой (монографии, истории творческих групп), отдел новейших течений всяческого рода обобщениям не чужд. Бывший его начальник Андрей Ерофеев и русский поп-арт масштабно показывал, и русский леттризм привечал, и другие «прогонные» по новейшей истории темы. Сменившие его Кириллы (Алексеев и Светляков) подобным тоже увлеклись. Игрушки в искусстве показывали, тему зеркала осваивали. Нельзя сказать, что предыдущие их проекты были слишком удачными. По сравнению с убедительным эпическим размахом ерофеевских историй (не всегда, правда, обоснованных концептуально) их кураторские опусы воспринимались некой клаузурой, проектным предложением к чему-то, что должно состояться в будущем.

И вот наконец — эврика. Новая выставка «Заложники пустоты. Эстетика пустого пространства и «пустотный канон» в русском искусстве XIX–XXI веков» вышла точной по смыслу, ритму, пластике и чистой по воплощению. Разместилась она в той анфиладе ГТГ на Крымском, что была традиционной кураторской вотчиной Ерофеева. Там показывали сменные экспозиции фондов новейшего искусства.

Теперь входящего в анфиладу встречают обильно цитируемые тексты различных философов и художников (от Хайдеггера и Бодрийяра до Ива Кляйна), фотодокументация акций группы «Коллективные действия» (КД) и в золоченых рамах — картины русских пейзажистов XIX века с полями, далями и просторами. Так задаются масштабные параметры выставки-исследования. Пустота — это и традиционное место, где разворачиваются события отечественной культуры, это и соблазн, и проклятие, и неотвратимость бытия. Все базовые темы интересно интонированы в разделах. Например,

«власть пустоты» в искусстве 1920–1930-х иллюстрируется не только работами советских экспрессионистов — содержательными, насыщенными скрытым смыслом паузами в графике и живописи, — но и фантомным «присутствующим отсутствием» вождя Сталина на совершенно сюрреалистической картине Федора Шурпина «Утро нашей Родины» (1946–1948).

Преобладают на выставке работы главных спецов по пустотному канону — московских концептуалистов. Их опусы вытягиваются в различные смысловые цепочки, от пустотных медитаций на природе (акции КД) до визуальных экспериментов с «внедемонстрационными элементами» (термин Андрея Монастырского) у Кабакова и Альберта. И замечательно остроумно подыгрывают концептуальным штудиям приглашенные в сообщники реалисты XIX века. Рядом с фотографиями строительных труб, где проходили акции КД, — верещагинский этюд садовой калитки с круглым проемом. Три мольберта с белоснежными холстами из работы Юрия Альберта «Рисование прямой линии с натуры» звонкой тишиной отражаются в эскизе Василия Сурикова с рисующим обнаженным натурщиком на фоне чистого листа.

Выставка удалась прежде всего потому, что сделана не по известному рецепту «До кучи» (в случае с пустотой он был бы совсем уж провальным оксюмороном). Экспозиция стимулирует самостоятельно мыслить, выстраивать интересные ассоциативные связи. Находить нежданные сближения эпох. И в этих рифмах признать главное: что пустота для самоопределения отечественной культуры понятие константное, непременное и неминуемое. Пустота может быть куда как красноречива, хотя интереснее все же, памятуя принца Датского Гамлета, дальше о ней и помолчать. Кстати, знаменитую пустотную фразу The Rest is Silence пьесы Шекспира разные переводчики формулирует по-разному. Михаил Лозинский: «Дальше — тишина». Борис Пастернак: «Дальнейшее — молчание». Очень тонкие модуляции пустотного канона!

Источник: "Московские новости" 28 сентября, 2011,