08.09.2011 | Pre-print
Кошерный ВагнерМысль, что проклятый супостат от бессильной ярости в гробу переворачивается, доставила мне удовольствие
- Смотри!
У жены сделалось такое выражение лица, как если б мимо пробежало диво дивное из русской народной сказки.
Я посмотрел... жаль я не мог видеть себя со стороны в этот момент.
Но по порядку. 12 ноября 1938 года Палестинский еврейский симфонический оркестр открывал свой третий сезон. Среди прочего должна была исполняться какая-то вагнеровская увертюра. Известие об «имперской хрустальной ночи», пришедшее накануне, внесло свои коррективы в программу концерта. С тех пор в Палестине – поздней в Израиле – Вагнер не исполнялся. Строжайшим образом табуизирован.
Объясняю. Вагнеровская идеология, верней, мифология, питалась самым дремучим антисемитизмом, на какой только способен человек, воплощавший собою известное жизненное правило. Это правило гласит: ни одно доброе дело не остается безнаказанным. А Вагнер слишком многим был обязан Джакомо Мейерберу – настоящее имя Якоб Липман Бер – чтобы оставаться в границах «респектабельного» антисемитизма, который в то время не считался за грех. В своем языческом кураже Вагнер призывал решить «еврейский вопрос» химическим путем (заметьте, за окном XIX век). Неудивительно, что сердце Третьего рейха билось удар в удар с сердцем Рихарда Вагнера, и резонанс был как от прохождения по мосту роты солдат строевым шагом.
Тем не менее гений Вагнера не ограничивался даром предвосхищать в мечтах то, что по-немецки зовется Endlösung («окончательное решение»). Его гениальность носит разносторонний характер. В частности, он еще и гениальный композитор – властитель дум, а скорее даже душ, позднеромантической Европы. Его оперный сериал «Кольцо нибелунга» значил для просвещенного человечества едва ли не меньше, чем сегодня значат «Звездные войны». То-то дирижер Юрий Аранович, ныне покойный, писал: «Музыка Вагнера безусловно обладает свойствами наркотиков, но от наркотиков надо вылечиваться. И я думаю, что от музыки Вагнера тоже нужно вылечиться. Есть много людей, которые вылечились». Самому ему излечиться так и не удалось. Ломка, очевидно, была столь мучительной, что, написав: «Я думаю, несмотря на все, что Вагнер сделал, лучше бы он не родился», – Аранович выпустил компакт-диск с одними вагнеровскими увертюрами. Увы, еврея неудержимо влечет к Вагнеру. На это можно возразить: еврей тоже человек. Но можно и повторить вслед за персонажем Орвелла: «Эти жиды – прогерманская публика... Всегда подлизываются к тому, кто их пнет».
Попытки сыграть Вагнера в Израиле не прекращаются. Баренбойм как-то раз контрабандой продирижировал на бис «Смертью Изольды» (по-немецки «Liebestod», «Смерть от любви»). А на этих днях Израильский камерный исполнил «Зигфрид-идиллию» в Байрейте, в самом «логове зверя» – мекке мирового вагнерианства. Снимаю шляпу: не каждому удается вкусить от запретного плода не то что безнаказанно, но и с некоторой для себя пользой.
Помню, как в начале семидесятых без объявления имени автора по «Решет алеф» игрался Вагнер. Первая программа Израильского радио грешила этим по субботам во время трехчасового музыкального «нон стоп». Напрашивается малоприятная аналогия: точно так же обстояло дело в тридцатые годы с Мендельсоном на его родине (чур, чур меня!). Разница в одном: «Свадебный марш» Мендельсона там узнавали сразу, тогда как Вагнер хранил в Израиле свое инкогнито не только формально, но и реально. От силы трехзначное число израильтян в состоянии отличить Вагнера от Верди. Если прежде я бы не решился утверждать это категорически, то отныне я на этом настаиваю.
...Я глазам своим не поверил, увидав в витрине кондитерской, расположенной на бойком месте в Иерусалиме, клишированного Вагнера в его знаменитом берете. Бесчисленные вагнеры смотрели на меня с фирменных упаковок, начиная от бумажных кулечков и кончая складными картонками. И над каждым вагнеровским профилем было написано: «Кошер ле-мехадрин», то есть полный и бесповоротный кошер. Не скрою: мысль, что проклятый супостат от бессильной ярости в гробу переворачивается, доставила мне удовольствие. Надеюсь, мучения этого изверга нимало не облегчало то обстоятельство, что кафе называлось «Джузеппе». Или примерно так, поскольку в обратном переводе, получалось «Иосеппо». Ничего не поделаешь, трудности обратного перевода.
Жена купила разной выпечки, что первоначально не входило в наши планы. Но раскаиваться нам не пришлось: бурекасы, ватрушки, яблочные шарлотки, хворост – не хуже, чем на рынке Махане Иегуда. Тем не менее я не собираюсь делать рекламу этому заведению и раскрывать его местонахождение. Еще чего доброго, хозяин заменит Вагнера на Верди или на Брамса, или на Чайковского. Ему же все равно, Верди ли с лицом Вагнера, Чайковский ли с лицом Чехова, Путин ли с лицом Фантомаса. А я хочу, чтоб Вагнер, снабженный свидетельством о кошерности, хорошенько помучался на том свете.
Новая книга элегий Тимура Кибирова: "Субботний вечер. На экране То Хотиненко, то Швыдкой. Дымится Nescafe в стакане. Шкварчит глазунья с колбасой. Но чу! Прокаркал вран зловещий! И взвыл в дуброве ветр ночной! И глас воззвал!.. Такие вещи Подчас случаются со мной..."
Стенгазета публикует текст Льва Рубинштейна «Последние вопросы», написанный специально для спектакля МХТ «Сережа», поставленного Дмитрием Крымовым по «Анне Карениной». Это уже второе сотрудничество поэта и режиссера: первым была «Родословная», написанная по заказу театра «Школа драматического искусства» для спектакля «Opus №7».