07.04.2011 | Pre-print

Кого судить?-2

Вторая часть пьесы Леонида Гиршовича "Кого судить?"

V

Комната Хозяюшки и Родимова в ярком электрическом свете (часть сцены, отведенная под кухню, погружена в темноту). В белой драпировке простыней восковое лицо Хозяюшки - только одно личико, волос не видно. У постели с опущенными плечами застыл в ожидании Родимов. Посреди комнаты брюнет в черной тройке снимает пиджак, закатывает рукава белой рубахи, из саквояжа достает реечки, планочки - в считанные мгновения собирает из них некое подобие не то гильотины, не то метательного снаряда; затем достает из кармана платок, встряхивает его - и вот уже к стенке приколот огромный стяг, изображающий чудо святого Георгия о змие. Подходит к больной, разминая пальцы:

- Нуте-с...

Кухня (что происходит в комнате Хозяюшки не видно, только все время слышен один и тот же звук: долгий скрип и вдруг щелчок... долгий скрип и вдруг щелчок...). Тот же сосед из райкомовских, уже седой, но говорит на сей раз без прежнего подобострастия:

- Хозяйка наша, боимся, еще день-другой и в ящик сыграет... гимн сосновый исполнит. Дела. Но может, и откачает ее сегодняшняя медицина... А мы за эти годы сильно изменились. Если посмотреть так (жест на усмотрение актера), то к лучшему, а если так (жест...), то к худшему. Помните, какие мы были? (Как сквозь дымку воспоминания возникают фигуры мужчин на кухне: двое пилят бревно, двое варят, один стирает - в вицмундире, в лаптях, в пижаме, в шинели, в майке. Видение исчезает.) Теперь у всех нас родились дочери. (Подбегает девушка в пушистой шапке-ушанке, обвивает ему шею руками.) А, моя наследница... И такие же у других. (Появляются такие же, в одинаковых шапках, сходные рожицы - современность...) Телочка моя, не кинешь ли взор к соседям в замочную скважину?

Идет, подсматривает:

- Ничего не понимаю.

За ней другие девушки наклонялись к замочной скважине - и откалывались со словами: "Ничего не понимаю... ну, ничего не понять... нет, непонятное что-то... не видно ни зги..."

А между тем в комнате: Хозяюшка вздыблена на странном вертикальном снаряде, что с казенной части долго и скрипуче оттягивается своим конструктором - только взамен "Эй, ухнем" приговаривавшим при этом: "Ну, Жоооора..." и выкрикивавшим "Ну, давай!", когда какие-то ремни что есть силы хлопали, и что-то отскакивало вперед (приглушенный, этот звук и доносился на кухню), и Хозяюшку выгибало совершенно диковинно со всеми простынями - как надутый парус - в направлении св. Георгия Победоносца. "Ну, Жооор..." снова кряхтит и тужится этот новый Сизиф в жилетке с закатанными рукавами.

В комнате темно - свет на кухне. Родимов, выйдя из комнаты с акушерского вида человеком с саквояжем, вручает ему гонорар и провожает до противоположной кулисы. Соседские глаза потихоньку за ними подглядывают.

На кухне темно - в комнате свет. Входит Родимов. Хозяюшка на постели. С разинутым ртом. Ее крик "изображается" механическим способом (например, смычком "фортиссимо" проводится по сильно спущенной струне, сперва "ми" - а под конец уже "соль").

- Соня, тебе плохо? Соня, тебе больно? Вызвать скорую?

Кидается через всю сцену (сколько-то петляет по ней в луче прожектора) к противоположной кулисе, оттуда по авансцене бежит назад (как бы по улице), влетает в телефонную будку, притаившуюся сбоку, пританцовывает с трубкой у уха, снова мечется по авансцене; тут резкое мелькание света, двое в белых халатах с гигантским шприцем, как с тараном, бегут по знаку Родимова к Хозяюшке, всаживают в нее весь этот заряд (возможны творческие находки) - и, порожние, убегают.

Хозяюшка:

- Саня, сейчас полегчало... Ой, боюсь - как снова начнется... Не хочу больше жить. Если ты меня любишь... если ты меня раньше любил, дай мне чего-нибудь, не мучай.

Родимов:

- Потерпи, родная моя. Еще, может...

Хозяюшка:

- Ничего... не хочу... только умереть. Сделалось полегче пока - и вот говорю тебе: не хочу больше, пойди раздобудь чего-нибудь. (Родимов понуро молчит, потом припадает головой к ее одру. Она гладит его волосы.) Ты никогда без меня не мог шагу сделать. Слушай меня, как ты раньше меня слушал, и все будет хорошо.

Родимов:

- Что будет хорошо? Что хорошего-то?

Хозяюшка:

- А ты слушай меня - я буду тебе с неба звездочкой сиять... А ты слушай меня - и буду каждый твой шаг охранять.

Родимов:

- Правда?

Хозяюшка:

- О, Сашенька...

Родимов:

- Софья Власьевна!

Хозяюшка:

- Здесь я, здесь, родненький. И всегда я с тобой буду - звездочкой на небе, камушком на тропе. Пойдешь в лес, услышишь, птица поет - это я. Не бойся тогда, иди смело. Захотелось чего купить - подними с земли копеечку, только чтоб гербом, об рукав потри да скажи "Власьевна", тут тебе из магазина полную сумку вынесут... А сейчас иди в Желябовскую аптеку. Там вызови Кузмича - ты видел его в прошлом году на катке, у меня на него компроматушка имеется. И скажи ему, Санечка, такие слова: "Хочешь, Кузмич, чтоб Софья Власьевна скорей из мира ушла и тайну твою с собой унесла? Дай ей выпить чего".

Родимов (шепотом):

- Соня...

Занавес. Звучит исполняемый на рояле весьма бравурно "Полонез" Огинского. На занавесе написано (вывеска) "Желябовская аптека" - под соответствующей эмблемой: чашей со змеей. За "Полонезом" сразу звучит в той же тональности (и в той же балалаечной редакции) "Мама, дорогая ты моя".

VI

Еле-еле, возможно, с каким-то мимическим выкрутасом бредет вдоль занавеса Родимов и останавливается под вывеской "Желябовская аптека". Занавес поднимается. Прямо против Родимова письменный стол, за которым сидит Кузмич. На столе череп, чернильный прибор. Вокруг стеллажи, на которых ровными рядами, как собрания сочинений, поблескивают черные склянки, украшенные белыми предостерегающими черепами. Переходящее черное знамя (с золотым шитьем, кистями и т. п. и с подобающей надписью). Все тяжелое, массивное, черное, с обилием позолоты. На всем печать как бы черной мессы (в противоположность "красной").

Кузмич (выходя из-за стола):

- Вы Любимов?

Родимов:

- Нет, я Родимов.

Кузмич:

- Выйдем отсюда, обстановка здесь не располагает к беседе.

Занавес опускается, они прохаживаются по авансцене.

Родимов:

- Мы с вами встречались год назад на катке.

Кузмич:

- Да, скользко было.

Родимов:

- Но потом Софья Власьевна песочком распорядилась посыпать.

Кузмич:

- Добрая душа... Я слышал, она приболела - как она себя чувствует?

Родимов:

- Здорова, как никогда. Был насморк в начале прошлого месяца, и все.

Кузмич:

- Злые языки... А вы по поручению или от себя лично?

Родимов:

- Ну, что я вам могу сказать... лично я бы к вам не пришел.

Кузмич:

- Понимаю. По поручению. И что вам поручено сделать? ...Учтите, я не прокусываюсь одним зубом!!

На миг принимает позу психа, дикую - присев, раскинув руки для хищного объятья, на лице оскал вампира... и как ни в чем не бывало, елейно:

- А какими капельками вы Софью Власьевну... в носик капали? Может, со мной надо было посоветоваться?

Родимов:

- Товарищ Кузмич... (Останавливается.) Софией Власьевной мне поручено передать вам следующее: "Хочешь, Кузмич, чтоб Софья Власьевна скорей из мира ушла и тайну твою с собой унесла? Дай ей выпить чего".

Кузмич:

- Крутой замес. Узнаю Софью Власьевну. Значит, так родимую ее бомбануло... (Отрывает уголок газеты, оказавшийся под рукой - Откуда? Забота режиссера, - сворачивает козью ножку, подпрыгивает пару раз и, сняв с вывески чашу, обвитую змеем, пересыпает ее содержимое в козью ножку.) Вот этого порошку капельку... Только капельку, малую дозу... (Оставшись один.) Мышьячок... маленькими дозами... ох, намучается Родимова!

VII

Как пьяный воротился Родимов с ядом: ничего не видит; подходя к своей комнате, чуть не сбил с ног выходившую в этот момент из туалета девушку (но не очаровательную, в меховой шапке, а затрапезную, в домашнем халате), которая закружилась как балерина.

В кровати Хозяюшки уже нет. Ее голова в углу на полу - как отрубленная и поставленная - к залу затылком, ноги задраны по стене вверх (туловище и ноги - муляж, но не карикатурный).

Родимов:

- Софи!

Хозяюшка:

- Вот так хорошо мне. (При этом голова поворачивается на сто восемьдесят градусов в его сторону.) Огонь страданий тогда меня не сжигает. (Отворачивается.)

Родимов:

- Вознести себе на плечи твои ноги - как это описано у Толстого?

С другого края возникает фигура "ведущего" - поседевшего соседа-райкомовца. В руках в него раскрытая книга (читает).

- "С тех пор Иван Ильич стал иногда звать Герасима и заставлял его держать себе на плечах ноги и любил говорить с ним". Толстой, "Смерть Ивана Ильича". (Исчезает так же, как и появляется.)

Родимов принес себе стул, она - с его помощью - ложится поперек кровати и кладет ему ноги на плечи. Он несколько испуганно косится на входную дверь.

Хозяюшка:

- О... какое блаженство я испытываю... как мне... легче. Дай мне... кусочек льда пососать. (Он тянется, не вставая, и достает сосульку.) Это единственная моя пища - пососать кусочек льда. Больше ничего не могу. (Как шпагоглотатель погружает в себя сосульку, потом вынимает и кладет себе под мышку - как ставят градусник; явно не находит себе места.) Тяжко-о-о... Ты видел Кузмича?

Родимов:

- Да.

Хозяюшка:

- Удачно? (Он показывает кулек.) Это счастье. Какое это счастье... Вы не понимаете. Дай мне скорей.

Родимов:

- Соня, постой. Может...

Хозяюшка:

- Все ж умру - так хоть скорей...

Родимов:

- Он велел принять маленькую дозу.

Хозяюшка:

- А большая что - не подействует? Ладно, ладно, приму маленькую. Ты сейчас уйдешь - уходя, погасишь свет. Приди через два часа.

Родимов (встает, надевает пальто, колеблется - и берет зонтик):

- Дождь начался... Не уходи! Побудь еще минутку...

Хозяюшка (улыбаясь ласково и грустно):

- Ну, хорошо.

Родимов (усаживается на стул, она снова кладет ему ноги на плечи):

- Ты говорила, что и после меня не оставишь, будешь моей направляющей силой...

Хозяюшка:

- Конечно, не оставлю, птенчик мой несмышленый. Повсюду тайно будешь видеть меня... Ну, иди.

Родимов:

- Нет, я боюсь один... так страшно. Минута еще. Помечтаем, как ты будешь это делать, как ты будешь мне помогать. Вот, значит, я иду и вижу: монета валяется кверху орлом... то есть гербом. Поднял, об рукав потер, и сразу выносят из магазина... Это я буду жить как в сказке с твоей смертью. С твоей смертью коммунизм наступит, да?

Хозяюшка:

- Да, Родимов мой Любимов.

Родимов:

- А враги нападут... хулиганы.

Хозяюшка:

- Вихрем, ветром, облаком атомным налечу на них, раскидаю, расшвыряю...

Родимов:

- А вот один уже меня повалил, нож занес надо мной - тут ты сзади костлявою рукой схватишь его за горло, начнешь душить, он не будет понимать, что это, глаза закатятся, нож выпадет из безжизненной... (Он подается чуть вперед, придерживая на своих плечах ее ноги, оказавшиеся еще выше поднятыми.)

Хозяюшка:

- О да... Родимов мой Ненагляднов.

Родимов:

- А рыжего ты одним прыжком настигнешь и тоже... И отнятое мне возвратишь: кушай, мой Родимов-Ненагляднов.

Хозяюшка:

- Ну, ступай уже, прошла твоя минутка. (Берется за зонт; в дверях уже.) Саша... (Останавливается.) Спой мне напоследок, ту песню, что офицер солдатам спел... Ну, помнишь, ты рассказывал, как однажды певица, которая всегда пела для приговоренных солдат перед казнью, куда-то подевалась. Уже собрание закончилось, уже расстрел вот-вот начнется, а ее нет... И тогда офицер: "Ладно, - говорит, - я вам сам спою". Эту песню спой и тихо выйди.

Родимов поет:

Ма-ма-а, до-ро-га-я ты мо-я, сы-на-а сво-е-го не за-бы-вай,

служ-ба тя-же-ла-я е-му вы-па-ла

Сын твой геройски бил врагов,

С немцем не раз вступал он в бой,

Пулею меткою палил

В гадину.

Но вот про-oбил жизни час,

Из пулемета саданул

Немец и грудь изрешетил

Красную.

Мама, не надо горевать,

Нине скажи, чтоб замуж шла.

Я ж из сырой земли цветком

Вырасту.

Гасит свет. Занавес.

VIII

Родимов ходит под зонтом по авансцене, то смотрит на часы, то присядет (на корточки), то поворачивается лицом к занавесу - смотрит, словно высматривает что-то в глубине. Неожиданно в занавесе зажигается "окошко".

Родимов (потрясенно):

- Свет? Свет... Свет!

Звучит "Японская мелодия" (тема "Возвращения из японского плена").

Занавес поднимается. Кухня, комната Хозяюшки - все освещено. Полно народу, даже один пожарный в шлеме с брандспойтом - шланг естественно контаминирует с другой красной кишкой, которая восьмерками, бухтами, самыми причудливыми кольцами заполнила комнату Хозяюшки. Сама Хозяюшка с перекошенным от ужаса лицом вскарабкалась по стене и забилась под самый потолок. Смысл происходящего проясняется из случайных реплик, раздающихся среди общей сумятицы. На сцене "задействованы практицки" все участники спектакля, включая статистов. Пожарный между тем проникает к Хозяюшке в комнату и то там, то сям рубит своим топориком красную кишку.

- И как полезет из нее солитер...

- Солитер!?

- Да, в ней глиста сидела - двадцать пять метров.

- А ее от рака лечили, рак, говорили.

- Вот они, врачи...

- Это муж ей яду крысиного дал - глист и вышел.

- А по закону это убийство.

- Да сама просила, умоляла - какой же убийца. Это врачей судить надо...

- И аптекаря, того, что яд отпустил, тоже привлечь. Если каждому, кто за ядом для жены будет приходить...

- Правильно, сегодня больную жену, а завтра здоровую...

- Ну, он знал, аптекарь, кому дает - он знакомый был...

- А то, что без этого яду она бы точно умерла, а так он ее спас...

- Да случайно спас - злобa евонная, а не он. Почему глиста полезла? Потому что маленькими порциями велел принимать мышьяк. Это же настоящий фашист, изверг. Это же подумать, на какие пытки человека...

- А я говорю, врачей судить надо, они виноваты: чтo у них рентгена нет? Что, пробную лапаротомию не могли назначить?

- Нет, товарищи, нет. По закону главный виновник - муж, из его рук она яд получила.

- Да, по твоему закону правильно, чтоб она умерла.

Отдельные голоса тонут в шуме и постепенно вытесняются на второй план.

Вперед выступает "ведущий" - поседевший жилец-"партиец":

- Народ спорит, кого судить - врачей, не от того лечивших? Провизора, отпустившего яд по знакомству? Супруга, услужливо подавшего этот яд жене, - но, с другой стороны, это привело к ее спасению. Словом, без поллитра не разберешься. (Ставит стол, на стол "поллитра", стаканы; приносит стулья.) После антракта обсудить этот вопрос, а также любые возникающие попутно вопросы мы попросили присутствующих сегодня в зале ... . Так что, почтеннейшая публика, после перерыва милости просим: дискуссия.

.............................................................................................

.............................................................................................

По окончании дискуссии, покуда все расходятся, звучит песня "Мама, дорогая ты моя".

Источник: "Солнечное сплетение" № 16-17,