Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

25.01.2011 | Аахен-Яхрома

С-2

Севан, Севастополь, Седжеста, Сенглея, Сен-Дени, Сен-Джулианс, Сент-Мари-де-ля-Мер, Сергиев Посад, Серпухов, Сигулда...

Текст:

Никита Алексеев


Иллюстрации:
Никита Алексеев


436. СЕВАН

1995, 1997

В Армении была полная разруха. Ереванские друзья, чтобы показать, что в стране не так все плохо, повезли нас на Севан и отправили в путешествие по озеру под до невозможности синим небом на большом катамаране, принадлежавшем какому-то армянскому богачу.

Кто-то сидел на корме. Костя Звездочетов забился в каютку с крошечным иллюминатором. Леня Бажанов и я улеглись на сетку между двумя телами катамарана: было дивно смотреть, как под ней бежит вода, и ловить лицом пресную пену волн. Леня вскоре лег на спину, а я так и лежал на животе – еще мог тогда. Мы не знали, что по-армянски «севан» значит «место, где чернеют». Когда вышли на берег, спина у меня была обгорелой, свеженького тунцового цвета, а у Бажанова – такой же живот.

В озеро Севан я влюбился сразу. Там постоянно меняются свет и цвет. Вода то изумрудно-зеленая, то почти черная, то голубая, то вдруг желтая, то фиолетовая. Такие же метаморфозы все время происходят с небом и окружающими озеро голыми покатыми горами. А как прекрасен маленький аскетический монастырек, стоящий на высоком полуострове (раньше это был остров), когда вокруг него разворачивается эта визуальная мистерия, – своими глазами видеть надо.

Тем же летом я вернулся в Армению с Юлей, и мы поселились в доме отдыха у северной оконечности Севана. Жизнь была суровая. Кормили ужасно – не потому, что повар был плох или воровал, а потому что не хватало продуктов, и их выбор был ограничен. Картофельное пюре, жареные перцы, условно съедобные котлетки, манная каша, кусочек соленого сухого сыра. Странно – почему-то почти совсем не было зелени и свежих овощей, которыми Армения богата.

Вода текла из крана не всегда, а горячую давали на полчаса утром и вечером.

Но это было не важно по сравнению с волшебством природы Севана.

Через два года мы поехали в Армению с Сашей и дней пять прожили на Севане, в другом полузаброшенном доме отдыха. Я снова любовался оптическими чудесами этих мест.

Я не помню, ели ли мы жареных и копченых сигов с Юлей. В этот приезд сторож дома отдыха все время торговал за копейки свежевыловленной рыбой и раками. Сигов привезли из Ладожского озера в советские времена и запустили в Севан. Они почти полностью истребили драгоценную форель-ишхан и расплодились невероятно. А раков, видимо, здесь всегда было много. Бедная Саша, она не может есть рыбу и прочую водяную живность, а я блаженствовал.

По берегу бегали армянские ребятишки, кричали: «Сига, сига!» и «Рака, рака, рака!». Я спросил у Сус Гюламерян, что, в армянском нет своего слова для рака? Она объяснила, конечно, есть. Оно переводится как-то вроде «большое насекомое, живущее в воде и ходящее задом наперед», очень длинное, вот армяне и ленятся, употребляют русское слово.

Говорят, Севан великолепен не только весной, летом и осенью, но и зимой, когда все покрыто снегом. Но, думаю, это страшноватая красота.

437. СЕВАСТОПОЛЬ

1983, 1995, 2008

В первый раз я попал в Севастополь, когда мы с Колей Козловым и Витей Савиновым сбежали из Абхазии в Крым и отправились в гости к Сереже Рыженко. Его мама кормила нас вкусным овощным рагу, мы пили кисловатое инкерманское, сидя на заросшем колючей травой бугре над морем, ходили в Херсонес. Там было интересно, а Сережа рассказывал, как он подростком нырял под берег, который море все время подмывает, и несколько раз находил неповрежденные амфоры – да и греческие монеты очень часто попадались раньше в развалинах. В музее в Херсонесе был странный экспонат: почерневший череп с мощными надбровными дугами и скошенной нижней челюстью, похожий на неандертальский, с подписью, что это череп тавра.

Севастополь мне не понравился сразу. Я не люблю сталинский стиль в архитектуре, а Севастополь почти весь застроен в 40–50-е годы. К тому же, в воздухе висел густой советский милитаристский дух. Мы с Колей шли по улице (у него длинные волосы и бородища, я был острижен коротко, но тоже выглядел чужеродно), навстречу нам военный патруль – офицер в белой форме с кортиком, два матроса. Увидев нас, офицер прошипел: «Ебаный в рот, всех бы вас, сук, перестрелял».

Но Коле в Севастополе нравилось, он издали обожает все военное. Засев в кустах, он в бинокль разглядывал корабли Черноморского флота. Самым интересным оказался тот, что мы окрестили «матрасоносцем» – большущее серое судно с бетонными заплатами на бортах и сушащимися на поручнях серо-белыми полосатыми матрасами. Конечно, я не специалист по военно-морским делам, но не понимаю, зачем он сейчас нужен, этот Черноморский флот, если в случае чего его весь можно раздолбать за полчаса?

Мы пробыли в Севастополе два дня и отправились с Сережей в Крымскую обсерваторию.

Потом мы поехали в Севастополь в 1995 из Бахчисарая большой компанией, когда делали в Ханском дворце выставку «Сухая вода». Устроили гулянку в ресторане рядом с Херсонесом, Коля Панитков умудрился свалиться с второго этажа через перила в лестничный пролет – вниз головой упал в железные рекламные щиты, стоявшие внизу. Я охнул, решив, что потерял друга. Но пьяным иногда везет: Коля отделался тем, что сломал палец. Почему-то на ноге. Интересно, что то же самое произошло с Эммой Гундлах в Болонье, когда она спьяну свалилась в гостинице с лестницы.

А в 2008 мы поехали в Севастополь опять из Бахчисарая, после глупо-скандального открытия русско-греческо-турецко-украинской выставки «Плененные Бахчисараем», и мне там снова не понравилось. В Севастополе готовились к празднованию Дня города. Пахло уже не только советско-военным, но и шовинистическим русским духом.

Я вспомнил череп тавра.

438. СЕДЖЕСТА

2007

Сперва мы с Сашей хотели остановиться в Седжесте на пути из Трапани в Палермо. Но потом поняли, что это будет утомительно, да и не тащиться же в гору с багажом, а есть ли камера хранения на железнодорожной станции, не знали. Знаменитый античный храм все же увидели, когда он мелькнул за окном.

439. СЕНГЛЕЯ

2003

Городок Сенглея входит в то, что мальтийцы называют Три Города, но где проходят границы между Коспикуа, Витториозой и Сенглеей, непонятно.

Именно здесь сперва обосновались рыцари-иоанниты до того, как построили Валетту, тут самые старые здания. Во время Второй великой осады, в 1940–1943, немцы Сенглею бомбили страшно, потому что тут были главные военные доки, и почти все построено заново. На кончике мыса, врезающегося в Большую гавань, в маленьком садике с миртами, олеандрами и апельсинами стоит забавная La Gardiola – шестигранная башенка с фризами из ушей и глаз и латинской надписью «спите безмятежно, я за всем слежу».

440. СЕН-ДЕНИ

1987–1993, 1997, 1999, 2004

За семь лет, прожитых в Париже, я побывал в Сен-Дени два раза (в первый раз на открытии какой-то неинтересной выставки в местном культурном центре, во второй в гостях у шапочных знакомых), проезжал мимо раз сто, не меньше. Видел огромный стадион, здания университета и жилые многоэтажки. Но, к стыду моему, базилику Сен-Дени разглядел только издали. А добираться-то до нее от центра Парижа всего минут двадцать. Но не добрался пока, не увидел этот первый истинно готический собор, построенный великим аббатом Сугерием, и знаю его прекрасные своды, витражи и надгробные скульптуры французских королей только по фотографиям.

Но помню, как меня позабавило, что жители Сен-Дени называются по-французски dionysiens – ведь звали первого парижского епископа Дионисием.

441. СЕНТ-ДЖУЛИАНС

2003

На Мальте нас поселили в городке Сент-Джулианс, минутах в пятнадцати от Валетты, в маленькой гостинице «Рафаэль», где все было нежных палевых тонов. По соседству – отделение какой-то из мальтийских политических партий и «Общество трубачей Сент-Джулианс», наискосок – двухэтажное кафе Dolce Vita, где на стенах висели фото знаменитых актеров – Мастроянни, Софи Лорен, Катрин Денев, Хэмфри Богарта и так далее, с автографами. Прямо напротив гостиницы стоял очень красивый барочный дворец маркиза Спинолы и уходила в море узкая Спинола-Бей, на воде качались рыбачьи лодки-луццу, сине-желто-красные, с «глазами Осириса», нарисованными на носу.

442. СЕНТ-МАРИ-ДЕ-ЛЯ-МЕР

1988

Как жалко, что в Святых Мариях Морских, этом городке в Камарге, на берегу моря, я пробыл с Марком и Юлией всего часа два. Место не только красивое, но и очень странное. Это, говорят, всемирная столица цыган, а после выхода в свет «Кода Да Винчи», думаю, туда устремились орды любопытствующих. Когда я был в Сент-Мари-де-ля-Мер эта дурацкая книжка, к счастью, еще не существовала.

По преданию, здесь к берегу прибило кораблик, на котором плыли из Александрии три Марии – Св. Мария Магдалина, Св. Мария Иаковея и Св. Мария Саломея. Не то вместе с ними приплыла Св. Сара, не то Марии ее повстречали на берегу.

Кем была Мария Магдалина, из Евангелия не слишком понятно. Про двух других Марий – еще темнее. По камаргскому поверью, Мария Иаковея была сестрой Богородицы, а Мария Саломея – матерью апостолов Иакова и Иоанна. Но есть и множество других версий. А Сара? Одни считают, что она была дочерью Марии Магдалины (соответственно, для некоторых она должна оказаться дочерью Иисуса), но более распространено мнение, что Сара была служанкой Марий и египтянкой. Есть и другое мнение – это была цыганка, жившая в Камарге. Как бы то ни было, принято считать, что Мария Иаковея, Мария Саломея и Сара остались на месте, где потом возник город, а Мария Магдалина удалилась в Марсель, крестила его жителей (может ли женщина это сделать?), а потом тридцать лет прожила в гроте.

Если добавить, что Лангедок на протяжении многих веков был рассадником всевозможных ересей и вероучений от альбигойства-катарства до гугенотства, то становится совсем интересно.

А Сара стала самой почитаемой святой среди цыган, причем не только в какой-то степени придерживающихся христианства, но и мусульман. И называют они ее Sara la Kali, Сара Черная.

В мрачной церкви Св. Марий Морских хранятся наряженные в тяжелые пышные одежды статуи Св. Марии Иаковеи, Св. Марии Саломеи и Св. Сары. У нее черное лицо, чертами очень похожее на скульптуры индуистских богинь, а ее платье увешано вотивными побрякушками – золотыми, серебряными, брильянтовыми.

В конце мая в Сент-Мари-де-ля-Мер съезжаются многие тысячи цыган-паломников из разных стран, и устраивается торжественная процессия: статуи выносят из церкви, устанавливают в лодки, и паломники, по плечи зайдя в море, носят их по воде.

И наверняка, это паломничество носит для цыган не только религиозный смысл. Это удобный способ обсудить важные дела. Здесь раз в год происходит нечто вроде всемирного цыганского конгресса.

Я в Мариях Морских был летом, обычных туристов было больше, чем цыган, но все равно чувствовалось – это необычный городок.

443. СЕРГИЕВ ПОСАД

1966–1972

Это еще был Загорск. Я сперва ничего не знал про большевика Владимира Загорского, убитого в 1919 левыми эсерами, и про то, что Загорск раньше назывался Сергиевым Посадом.

Загорск воспринимался как что-то естественное (точно так же я удивился много позже, узнав, что Тутаев – не исконное название этого волжского городка), и это был город за горами, отделяющими его от Москвы. Гор по Ярославке нет, но в названии было правильное: «за горами, за лесами».

Леса по дороге из Москвы на дачу, на 55-й километр, несомненно есть. Даже дремучие.

Я ездил с платформы «55-й километр» в Загорск, чтобы пойти в Троице-Сергиеву лавру. В те годы и в том возрасте я про симфонию государства и церкви еще ничего не слышал, а теперь понимаю: Троице-Сергиева лавра в городе Загорск это неплохой образец симфонии, в Евангелии точно сформулированной Иисусом словами про динарий кесарев. Со всеми последствиями – преимущественно, дурными.

Почему я все время ездил в подростковом возрасте в Загорск и в Лавру? Я рос в по-советски атеистической семье, и время от времени слышал потаенные разговоры о вере и стране. Я был в пубертатном состоянии, когда чувство плоти почти постоянно отвратительно, страх же смерти мешает спать по ночам. Но главное, за стенами лавры было по-другому, чем в Загорске.

Загорск – город как город, как любой другой подмосковный городок. В Лавре, за высокими стенами, – монахи в черных подрясниках, метущих пыль по земле, тусклое золото раки Св. Сергия в полутьме Троицкой церкви, торопливый и мелодичный, птичий голос дьячка, читающего акафист, и богомольцы.

В основном старики, многие увечные или заброшенно-бедные. Их бормотание, то, как они крестились, меня тогда зачаровывало.

Но снова – симфония. Не знаю, как сейчас, в лавре тогда был очень хороший музей крестьянского русского быта – прялки, лубки про то, как «мыши кота хоронили», наличники с языческими звездчатыми солнцами, мировым древом, сиренами и китоврасами, и одежда из разных областей России. На одной из вышитых рубах (из Архангельской, что ли, губернии) был орнамент из черных и красных свастик. Остался ли этот музей?

Я любовался спокойной уверенностью Троицкой церкви и кудрями высоченной колокольни. Это, точно, шедевр русского барокко: так переложить стиль, появившийся в стране, где растут зонтичные пинии, на язык страны, где в бледном небе зябнут березы, – подвиг архитектурный и общекультурный. А рядом – странная Духовская церковь, там подкупольный барабан – одновременно сквозная звонница. Потом я похожее увидел в Пскове.

И – разноцветные ромбики, эта фальшивая рустовка, нарисованная на стене трапезной Сергиевской церкви. Думаю, моя страсть к хорошо покрашенной поверхности – отчасти оттуда.

Точно, очень многое из того, что со мной случилось потом (крещение в православие и сознательный выход из него, интерес к индуизму и буддизму и осторожное любопытство к католицизму) – из-за отвратительных в живописном отношении, но комиксно правильных масляных росписей под надвратной церковью, где изображен медведь, помогающий Св. Сергию рубить дрова.

Это – одна из лучших сюжетных картинок, какие я видел.

Позже я поехал с соучениками по МХУ в Загорск на Пасху. Это было не то, чтобы модно, но положено. Наверно, сейчас продвинутая молодежь может ходить в синагогу, в мечеть или ездить по дацанам.

В вагоне электрички весь путь от Ярославского вокзала (хорошо, он назван не в честь борца с религиозными предрассудками, председателя Союза воинствующих безбожников Емельяна Ярославского, у которого были перспективы стать неплохим раввином) до Загорска туда и обратно ходила сгорбленная старушка в белом платочке: дала обет дойти до Сергия пешком. Вдоль дороги от станции до Лавры грибочками сидели недужные – калечные, бесноватые и просто нищеброды. Это было страшно.

Огромный Успенский собор был набит битком, и в нем стоял туман от человеческих испарений. Дьякон творил чудеса: начинал с тихого кошачьего урчания, а дальше на той же ноте разгонял голос до вибраций, от которых звенело в голове, а стекла в окнах дребезжали. Я не помню, читал я ли уже «Воровской час» Лескова, но тогда понял, что такое зверогласие.

Утром – Пасха была ранняя, еще не светало – мы пристроились разговляться в скверике возле Лавры. Пили водку из вощеных бумажных стаканчиков, перекашивавшихся в ладони, заедали крутыми яйцами. Я хлопнул свою водку и протянул руку за запивкой, однокурсница Жанна мне протянула свой стаканчик. Там тоже была водка, я ее героически выпил и чудом сумел удержать в себе. Жанна мне сказала: «А я думала, ты хочешь еще водки». Нет.

Я не хочу больше чудес, я хочу спокойствия. Мне хочется прохладной ясности.

В Загорске/Сергиевом Посаде я с тех пор не бывал. А ассоциируется это место у меня, спасибо потом прочитанному, с Розановым, подбиравшим окурки на Сергиево-Посадском тротуаре незадолго до смерти. И с Павлом Флоренским, написавшим интереснейшую «Обратную перспективу» и вынесшим порученные ему рукописи Розанова в сырой чулан: «От них воняет».

Оба кончили страшно.

444. СЕРПУХОВ

1958–2008

Я в этом городе не был никогда, но проезжал мимо него в Крым и обратно столько раз, что для меня уже не важно, был я там или нет.

Там высокий берег реки, где стоит город: за еще не распустившимися или уже зелеными деревьями видны белые церкви, домишки под жестяными либо шиферными крышами и блочные новостройки, чернеющие замазанными гудроном швами. Потом появились высокие дома из монолита, но это мало что изменило.

Потом: мост над широкой Окой и сторожевая будка. Иногда там стоял солдат, мелькала пилотка и плечо с черным погоном. Песчаные отмели и заливные луга. Дальше Тула.

445. СИГУЛДА

1963

Из Риги в Сигулду мы ехали на удивительном поезде: маленькие вагончики ярко-зеленого цвета, постройки 30-х годов. Внутри они были отделаны панелями под красное дерево, блестели латунные ручки, а вагончики соединяли переходы из узорчатого кованого железа.

Окрестности Сигулды называют «Латвийской Швейцарией» – это как «Подмосковная Швейцария», места вокруг Звенигорода. Похоже, но возле Сигулды холмы, по-моему, повыше, чем у Саввина монастыря. Река Гауя течет в глубоком овраге, кое-где обрамленном отвесными скалами красного песчаника, поверху растут сосны, а на одном из холмов – руины замка ливонских рыцарей Зигвальд – «Победный лес».

446. СИДИ-БУ-САИД

1996

Я туда шел утром под дождиком из забавной бондовской гостиницы через красивый парк. Там были заросли слоновьих опунций, кедры и какие-то незнакомые мне деревья. Спустился под гору в Сиди-бу-Саид, про который в путеводителе написано, что он деревня художников – когда-то там бывали Пауль Клее, Василий Кандинский, Серебрякова и всякие Бенуа, Аугуст Макке и прочие – рисовали картинки и курили анашу, булькая кальяном.

Сейчас это симпатичное, но донельзя туристское место. Белые дома с ярко-синими резными балкончиками-мушарабие, горбатые улицы, апельсиновые деревья и кафе. На рыночке липко-милый парень в тюбетейке и с цветком жасмина, ловко прилаженным за ухо, пристал ко мне: купи да купи тунисские парфюмы. У его соседа я приобрел, глупо торгуясь, бирюзовый женский наряд из нейлона с кретинскими золотыми вышивками и подарил его Юле. Она удивилась.

447. СИМЕИЗ

1970, 1991

Я работал на киностудии в Ялте, на кинофильме «Остров сокровищ», а мама, Валентин Иванович и Санька отдыхали в доме творчества ВТО в Симеизе. Я поехал их навестить. Потом у Саньки случился аппендицит, его положили в больницу, когда выписали, они вернулись в Москву.

В 1991 мы с Юлей были в Кацивели, в получасе ходьбы до Симеиза – идти туда полчаса по дорожке вдоль моря, мимо ощерившихся скал у подножия горы Кошка. В Симеизе сплошь санатории и дома отдыха, курортные парки, псевдоготические виллы, кафе и ларьки с сувенирами.

Меня Симеиз с детства привлекал греческим названием – вместе с Форосом, Кореизом, Партенитом, Херсонесом, Меганомом и прочими напоминаниями об античности. На крымско-греческом диалекте Симеиз – «флаги», но, наверно, можно перевести и как «знаки».

Сейчас, говорят, Симеиз почему-то стал специфически гейским курортом. Отчего не какое-то другое место? Из-за предполагаемой любви геев к красивости? В Симеизе и правда красиво.

448. СИСИАН

1995

По дороге на юг Армении, в Кафан, мы ночевали в городке Сисиан. Услышав такое название, Костя Звездочетов и Боря Матросов начали галдеть: «Сисян, сисян, сисян!». В гостинице только в номере у полковника Арама была горячая вода, мы по очереди ходили мыться.

С утра немножко походили по Сисиану: одна из древнейших в Армении церквей, Сисаван, строгая, с граненым барабаном, темная и прохладная внутри. Вокруг кладбище, высохшая трава, резные хачкары.

Жаркое нагорье и глубокое ущелье, в котором течет речка Воротан. Поднимаются в кобальтово-синее небо пики Зангезурских гор.

Мы поехали дальше, завернули в деревню Агиту, там – непонятное надгробное сооружение VII века, похожее на звонницу. Я вспомнил, что уже видел его изображение на бумажке в тысячу драмов.

После Агиту полковник Арам повез нас в свои родные места. Машины еле вскарабкались на плато с обрывистыми краями, Арам начал показывать: вон там такая-то деревня, там такая-то гора. Вид был необъятный.

Андрюша Филиппов вдруг куда-то делся, нам уже надо было ехать дальше, и мы стали волноваться. Минут через сорок он вернулся – веселенький и с бутылкой тутовой водки. Оказалось, что он просто пошел прогуляться и повстречал ехавший по бездорожью грузовик (зачем он там оказался, на пустынном плато?). Спросил у шофера, нет ли у него случаем тутовой водки. Водка оказалась. Андрюша немного выпил с шофером, хотел купить у него бутылку, но тот деньги брать отказался. Зачем он там ездил с водкой, духовным зрением провидел, что встретит человека, ищущего в пустоте «тути»?

449. СКОПЬЕ

1994

Прилетев в аэропорт Скопье, мы тут же сели в автобус и в темноте поехали в Цетинье, так что города не видели. На обратном пути из Цетинье выехали поздно вечером, в Скопье оказались рано утром, не выспавшиеся, пьяные – на прощание каждому из нас в Цетинье зачем-то вручили по литровой бутылке раки.

Автовокзал выглядел точно так же, как автовокзал в любом провинциальном советском городе. Было жарко и душно, не то моросило, не то в воздухе висела водяная взвесь, и слепо светился во влажном мареве диск солнца. На скамейках ждали автобуса албанские женщины в платках, повязанных по глазам, и в шароварах, выглядывавших из-под длинных юбок, рядом с ними – две пожилые монашенки-кармелитки, похожие на мышек. Тут же слонялся пьяный православный священник с распаренным лицом цвета ветчины и мохнатой черной бородой.

За мостом через Вардар виднелись остатки старого турецкого города – свинцовые купола мечети, крытый рынок, дома с нависающими деревянными балкончиками. Дальше до горизонта – кубики новостроек, поставленных после землетрясения, в 1963 году почти разрушившего город.

Я уже не помню, как мы оказались в гостинице, чтобы передохнуть перед полетом – в Москву лететь надо было снова ночью. Гостиница называлась «Пеларгония», ни я, ни друзья тогда не знали, что это то же самое, что герань. Номера были странные, и пол, и стены, и потолок выложены, как в бане, голубым, розовым и желтым кафелем. Вместо того, чтобы пойти посмотреть город или хотя бы лечь поспать, мы с Колей Панитковым, Андреем Филипповым и Авдеем Тер-Оганьяном уселись допивать ракию, тут к нам в номер заглянул Илюша Китуп, неудачно подвернувшийся под руку. Мы ему сунули стакан и начали объяснять, что он ни хрена не смыслит в современном искусстве.

К ночи отправились в аэропорт и на военно-транспортном самолете полетели в Москву. В Москве было солнечно и прохладно.

450. СМОЛЕНСК

1987–1993

Со Смоленском у меня как с Серпуховом: я там никогда не бывал, но проезжал мимо так много раз, что уже будто и побывал.

Когда-то я часто ездил на поезде из Парижа в Москву и обратно. Поезда ходили так, что Смоленск был либо первым городом в России, который я проезжал утром на пути в Москву, либо последним по дороге в Париж, вечером. Такой пограничный хронотоп для меня был важен.

Днепр, еще узкий в этих краях. Высокие холмистые берега – считается, что их семь, как в Риме и Москве. Они заросли деревьями, виднеются дома, старые и новые. На вершине одного из них – затейливый Успенский собор, поставленный при Владимире Мономахе, но полностью перестроенный в середине XVIII века.

Поезд, не останавливаясь, катится дальше.











Рекомендованные материалы



Ю, Я

Мы завершаем публикацию нового сочинения Никиты Алексеева. Здесь в алфавитном порядке появлялись сообщения автора о пунктах, в основном населенных, в которых он побывал с 1953 по 2010 год. Последние буквы Ю и Я.


Щ и Э

Мы продолжаем публиковать новое сочинение Никиты Алексеева. В нем в алфавитном порядке появляются сообщения автора о пунктах, в основном населенных, в которых автор побывал с 1953 по 2010 год. На букву Щ населенных пунктов не нашлось, зато есть на Э.