14.12.2010 | Аахен-Яхрома

П-5

Понтрезина, Понтуаз, Попрад, Прага, Прато, Прель, Прешов, Приокский заповедник...

392. ПОНТРЕЗИНА

1998

Из Санкт-Морица Гена Габриэлян повез нас в Понтрезину. Этимология этого названия забавная, оно происходит от латинского pontem sarasinam, «на сарацинском мосту»: в Х веке арабы, пытаясь завоевать Европу, умудрились забраться в самый тогда глухой угол высокогорья будущей Швейцарии. Сейчас арабы там тоже бывают – эмиры и шейхи.

Про Понтрезину я раньше что-то мельком слышал, как ни странно – в связи с Лениным. Где-то читал, что будучи ограничен в средствах, он перебрался на некоторое время из Цюриха в дешевую гостиницу, в маленькую деревню.

Итак, в Санкт-Морице сплошное миллионерство, а в Понтрезине именно что «скромное очарование буржуазии», наивысшей марки. Эта деревня, находящаяся на высоте 2 000 метров в Энгадинских горах, совсем маленькая, состоит из нескольких десятков старинных каменных и деревянных домов. Тут же – гостиницы, сплошь класса «гранд». Одну из них, Grand Hotel Kronenhof, Гена Габриэлян и повел нас смотреть.

Она открылась еще в 1848, потом много раз перестраивалась и ныне собой представляет пятиэтажное здание в викторианском стиле. Мы вошли: за лобби зимний сад с огромными окнами, из которых вид на сияющие в солнечных лучах заснеженные горы.

В гостинице – антикварная мебель, персидские ковры, потемневшие альпийские пейзажи в тускло мерцающих старым золотом рамах. Одна из попутчиц, московская туроператорша, начала брюзжать: «Почему у них тут старье какое-то стоит, вон, обивка потрескалась, полы скрипят, из кухни пахнет?». Клубные кресла с тисненой испанской кожей, правда, новенькими не выглядели, навощенный паркет солидно поскрипывал, как положено столетнему дубовому паркету, а из кухни пахло волшебно.

Я разговорился с директором «Кроненхофа», господином аристократического вида, до того руководившим не то «Мартинесом», не то «Карлтоном» в Канне. Он мне сообщил, что в Санкт-Мориц ездят тратить деньги, а в Понтрезину – отдыхать. Я спросил, кто из известных людей у них отдыхал. Он ответил: «Принц Чарльз бывал несколько раз, Дэвид Боуи… Да вот сейчас у нас лорд Норманн Фостер» и кивнул головой в сторону. В кресле сидел, читал газету и курил сигару лысый мужчина крепкого телосложения. Я сказал директору, что читал где-то про Ленина, жившего в Понтрезине, он улыбнулся и ответил: «Но не у нас. Вы зайдите в Walther, по соседству, ваш соотечественник был их гостем».

Я пошел в «Вальтер», напротив «Кроненхофа», – заведение подешевле, номера от $350. Узнав, по какому я делу, пожилой администратор обрадовался, ушел куда-то и вскоре вернулся с толстой гостевой книгой в сафьяновом переплете. Раскрыл на нужной странице – там знакомые почерк и подпись. Надпись такая, почему-то на рето-романском языке, я ее выписал: «Il muond gnaro ad esser, ma el gnaro ad esser otremaing». Рето-романского я не знаю, никто из моих знакомых тоже, так что могу только предполагать, что это значит. По конструкции фразы ясно – что-то афористичное. Типа «Знаю, что есть мир, но я это знаю иначе». Странное заявление для Ленина, оно отдает солипсизмом. И вообще, с какой стати он написал на этом языке, который и в Швейцарии знает меньше процента населения? Сильно сомневаюсь, что Ленин владел этим языком. Сомневаюсь и в том, что «Вальтер» в его времена был дешевой гостиницей.

393. ПОНТУАЗ

1991

Городок Понтуаз, находящийся совсем рядом с Парижем, на реке Уазе, мало известен приезжающим во Францию. Впрочем, я и сам удосужился туда съездить года через четыре после приезда в Париж. А зря. Это очень симпатичное место, недаром там когда-то жили и Добиньи, и Сезанн, и Ван Гог, и Писарро, и многие другие художники. Там уютные улочки с домами позапрошлого века и замечательный собор Сен-Маклу XII–XVI столетий, сочетающий романику, пламенеющую готику и ранний ренессанс. Там два хороших музея – Тавель-Делакур, в замке XV века, и Музей Писарро. В первом – коллекция модернистов – Джакометти, Арп, Глез и мало кому известный Отто Фрейндлих, погибший в концлагере, один из первых абстракционистов. Во втором, несмотря на название, одна картина Писарро, зато убедительная коллекция прочих импрессионистов и постимпрессионистов. В залах – пусто.

Смотреть замки едут на Луару, а живопись – в парижские музеи.

394. ПОПРАД

1998

В Попраде мы с Игорем Стомахиным оказались на час потому, что водителю Стефану надо было там увидеться с кем-то из родни.

Этот большой по меркам Словакии промышленный город находится в получасе езды от курортов Высоких Татр, в холмах предгорья. До войны города там вообще не было, а была гроздь деревень, половина жителей – немцы, поселившиеся еще в XIII веке, и это место было более известно как Дейчердорф. После войны немцев выселили и, поскольку Попрад находится на важной железной дороге между Братиславой и Прагой, начали строить заводы. По-моему, строить химические и цементные заводы рядом с одной из главных природных драгоценностей Словакии, – глупость, но в советские времена такого рода идиотизм не был редким. К счастью, сейчас эти заводы оказались никому не нужны. Я отдаю себе отчет в том, что эти заводы построили где-то еще, однако мне было приятнее смотреть на Татры и небо, когда их не застил фабричный дым, и видеть, что возле попрадского вокзальчика ждали электричку не посеревшие от вредной работы трудяги, а жизнелюбивые туристы с разноцветными рюкзаками.

Стефан Мадярич высадил нас на длинной как рукав площади Св. Эгидия, окруженной блочными пятиэтажками, в Словакии выглядевшими приятнее, чем в российских городишках, и разноцветными домами времен цесаре-кралевства. В конце площади стояла простоватая, но хорошо нарисованная раннеготическая кирпичная церковь, построенная первыми попрадскими саксонцами.

А эти длинные площади, которые русский назвал бы улицей или бульваром, – черта многих словацких, чешских и венгерских городов. Возможно, дело в том, что там города развивались не радиально, как в России, а из деревенской улицы, протянувшейся вдоль долины между холмами или горами.

Мы осмотрели церковь. Увидели митру и посох Св. Эгидия. Выпили пива «Шариш» в кафе на противоположном конце площади. Стефан вернулся, и мы поехали дальше, в Братиславу.

395. ПРАГА

2000

Рано утром и с похмелья – вечером пил купленный в Шереметьево виски – уехал на электричке из Карловых Вар в Прагу. Мои спутники по бартерной поездке в Чехию были удивлены, но зачем мне было смотреть Марианские Лазни, если хотелось в Прагу, где я не бывал, к Соне Казаковой и Андрею Райзеру?

Чудесная петербуржка, а потом москвичка Соня, умершая три года назад, – моя старая приятельница. Я ее очень любил. Андрей – сын преуспевающего пражского еврея, знаменитого врача, и русской из первой эмиграции. Во время войны отец Андрея прятался в словацком городке Жилина, работал там фельдшером и повстречался с мамой Андрея, пристроившейся в больницу медсестрой. В 49-м старший Райзер успел сбежать от греха подальше в Англию, но жену и новорожденного сына вывезти ему не удалось. Андрей и его мать смогли выбраться из Чехословакии в 68-м, в щелку, на пару дней образовавшуюся, когда войска Варшавского блока оккупировали Чехословакию. Андрей поступил в Гамбургскую школу искусств и постепенно стал очень хорошим и успешным фотографом, работал для лучших газет и журналов, основал фотоагентство Bilderberg. Иногда приезжал на репортажи в СССР и там познакомился с Соней. В середине 80-х они поженились, и Соня уехала в Гамбург. Тут Совдепия рухнула.

Андрей решил, что фотографировать не будет больше никогда, продал большую квартиру в Гамбурге и акции «Бильдерберга», взял кредит в банке и наполовину купил, наполовину получил по реституции пятиэтажный дом в Праге, когда-то принадлежавший его отцу. На верхних двух этажах поселился с Соней и ее дочкой от первого брака, остальные сдал, а внизу устроил крошечную пивную, чтобы было недалеко ходить. Директором и наливальщиком он назначил местного пьяницу и очень гордился, что тот почти бросил после этого пить.

Кроме того, немецких денег Андрею и Соне хватило еще на покупку маленькой гостиницы. Потом они попробовали открыть ресторан, но с этим, кажется, не заладилось.

Вечером, в Карловых Варах, я позвонил Соне, она мне объяснила, как добраться от вокзала до их дома. Я доехал на трамвае до нужной остановки, но тут перепутал названия: Соня и Андрей жили на улице За Погоржельцем, а я искал дом на улице Погоржелец. В любом случае, это было рядом, близко к Граду, но я потратил полчаса на поиски. Спросил украинских строительных рабочих, стоявших на лесах, они мне ничего вразумительного не сказали. Спросил городского пьяницу, глотавшего водку из маленькой бутылочки в сквере рядом с Лоретанским монастырем и мемориальной доской Яна Палаха – тот только махнул рукой. Наконец седенькая пани взяла меня за руку и отвела на угол улицы За Погоржельцем.

Я позвонил в дверь, поднялся на лифте, и меня встретил «Хорошо темперированный клавир»: Соня занималась с дочкой.

Я провел пять чудесных дней в Праге. Как положено, мы пошли в пивную «У Фляков». Пиво там отличное, слов нет, но все же это место стало туристическим аттракционом. Куда лучше оказалась пивная «У Черного Вола» поблизости от дома Андрея и Сони, куда я забрел сам. Настоящее место. И хотя я был наслышан о таланте чехов по части питья пива, но когда увидел, что рядом с дяденькой, сидевшим напротив меня, лежит круглая картонка-подставка с семнадцатью чертами, свидетельствующими, что он выпил семнадцать кружек, меня проняло.

Но что могу я рассказать о Праге, этом дивном городе, другие про него рассказали так, что и приступать совестно. Конечно, я любовался Св. Витом, прошелся по Златой улочке, про которую мне мама рассказывала еще в детстве, и смотрел на сады Кинских – они даже зимой были очень красивы, пил горячее вино в заведении на Чертовке. Видел почти все обязательные для туристов достопримечательности – и удивительно, их не портят даже толпы туристов. Удивился Староновой синагоге, ходил по еврейскому кладбищу: да, каббалой там веет, хотя, возможно, больше из-за всего прочитанного о Праге.

Случайно оказался на пустой узкой улице, крутой дугой спускавшейся к Малой Стране – вдоль одной ее стороны тянулась глухая стена с нежно-охристой штукатуркой, с другой сады и огороды. Отчего-то она запомнилась чуть ли не больше всего остального, всех этих архитектурных чудес Праги.

В один из вечеров неизбежно зашел разговор о Швейке, одном из любимейших моих литературных персонажей. Андрей мне сказал: пражане по преимуществу сильно не любят Гашека и его героя. Причина в том, что Швейк очень популярен в мире, и пражан ранит, когда их идентифицируют с этой циничной и безответственной скотиной. Тем более, что иностранцы не знают: «швейкованье» на старом пражском диалекте значит «мелкое и придурковатое жульничество».

Но по мне все же лучше, если Прага это город Гашека, а не Кафки, великого писателя, и не Майринка.

Мы с Соней съездили на Вышеград к Вите Пивоварову, душевному человеку и прекрасному художнику, в дом, куда он недавно переехал. Я с ним давно не виделся, и это была очень хорошая встреча, очень теплая – хотя близкими друзьями мы никогда не были. Смотрели в просторной светлой мастерской его новые китаизирующие работы, они мне очень понравились.

Как жалко, что я больше не бывал в Праге. От нее остались у меня странные, печально-радостные воспоминания. Я уверен, что если увижу ее снова, этот оксюморон только усилится.

396. ПРАТО

1990

Переночевав во Флоренции, с утра поехали в Прато, где в музее Луиджи Печчи, местного текстильного магната, открывалась выставка современного русского искусства. Пришли в музей, там еще лихорадочно доделывали экспозицию. Пообщались с друзьями – с Сережей Волковым, Костей и Ларисой Звездочетовыми, с Медгерменевтами. Потом я немного походил по городу, посмотрел на замок императора Фридриха II, мистика и естествоиспытателя, поставившего десятки своих резиденций на пространстве от Сицилии до Тосканы. Увидел романский кафедральный собор с полосатым мраморным бело-зелено-охристым фасадом и внешней кафедрой, построенной Микелоццо и Донателло, на манер ласточкина гнезда, прилепившейся к углу здания. Порадовался древнему Палаццо Преторио, нагромождению разновременных и разностильных фрагментов, которые вместе непонятным образом связываются в гармоничное целое. Любовался церковью Санта Мария делле Карчери, построенной Сангалло – тут-то гармония предумышленна и идеально воплощена.

Потом было открытие выставки в присутствии какого-то большого итальянского начальства, затем банкет в ресторане. После него мы оказались на ренессансной вилле в нескольких километрах от Прато, где жили участники выставки и где нашлось место для Николы, Юли и меня. Пьянство продолжилось: хозяева дали ключи от подвала, и мы пили кисловатое, чуть пенистое домашнее вино, наливали его из огромной пузатой бутыли в соломенной оплетке.

Я проснулся очень рано. Вышел на террасу виллы, там в терракотовых кадках росли лимонные деревья. Сорвал фрукт и жевал освежающе сочную мякоть, смотрел на открывающийся с террасы пейзаж. Под склоном холма, на вершине которого стояла вилла, была видна какая-то фабрика, за ней в еще не развеявшемся зимнем тумане вдаль, к бледно-зеленоватому небу, уходили рыжие холмы, печальные виноградники, серебрились рощи олив и виднелись то тут, то там черные кипарисы и черепичные крыши. Я в очередной раз убедился, что любое искусство в конечном счете реалистично: этот пейзаж, даже вместе с фабрикой, был как на пейзажах старых флорентийских мастеров.

397. ПРЕЛЬ

1991

Я уже толком не помню, зачем в один из дней, когда ехал из Парижа в Мерю, вышел на станции Presles, примерно на полпути. Возможно, меня притянуло русское значение этого слова. По-французски это слово, насколько я знаю, не значит ничего, а происходит, как я потом выяснил, от латинского patellae, «маленькие участки земли».

Ничего прелого там не было: стоял ясный, но не жаркий летний день. Деревня оказалась маленькая. Дома с палисадничками, на краю деревни буковый лес, а вокруг поля с сурепкой, горохом и овсом. Красиво: ярко-желтое, голубовато-зеленое, серебристо-охристое. На деревенской площади – церковь, явно очень древняя, на окраине – маленький замок с замшелыми стенами, тоже очень старый.

Я обошел деревню и как раз успел к следующему поезду.

Недавно узнал, что церковь в Прели в своей основе – меровингская, и раньше на ее паперти стояли саркофаги, потом перевезенные в Лувр, а замок, долгое время использовавшийся как ферма, когда-то принадлежал тамплиерам, но построен намного раньше.

398. ПРЕШОВ

1998

Очень многие географические названия в Венгрии – например, Будапешт, Балатон, Дебрецен, Печ – имеют славянское происхождение. А вот словацкий Прешов, оказывается, от венгерского eper, земляника, поэтому его латинское название – Fragopolis, Земляничный город. И на его гербе изображена земляника.

В Прешов, столицу Шаришского края, мы приехали вечером из Кошице, уехали на следующий день пополудни. После ужина Стефан Мадярич повел нас в местный музей вина, находящийся в здании старой тюрьмы, в ее сводчатых погребах. Вино в Словакии вообще бывает очень неплохое, просто про него мало кто слышал. А вино типа токая, которое делают в окрестностях Прешова, то, что мы пробовали в этих погребах, не уступает венгерскому токаю. Но не может им называться, хотя Токайская долина недалеко, да и климат в Шарише похож.

С утра я пошел смотреть город. Красивый – сплошная готика, ренессанс, барокко и рококо. Пышная ратуша и импозантный дворец князей Ракоши, на площади – обязательная Марианская Чумная колонна, но и фонтан Нептуна, почему-то поставленный здешним купцом-евреем в XVIII столетии. Может, он был родом из области Венето?

Рядом с католическим собором – евангелический, тут же униатский. Священника, служившего в нем, заморили коммунисты, а папа Иоанн-Павел II, посетивший Прешов, его беатифицировал. Кроме того, в этой церкви хранится одна из четырех канонизированных копий Туринской плащаницы – остальные в Иерусалиме, Вильнюсе и Турине (оригинал на показывают).

Неподалеку – православная церковь в псевдорусском стиле, которую прешовские русины успели построить в 1950 году, и синагога середины XIX века в мавританском духе, очень затейливая. Евреев в Прешове, понятно, почти не осталось, поэтому американские евреи в 90-е хотели ее купить и перевезти в Лос-Анджелес, но крошечная еврейская община, уцелевшая в городе, встала горой, и синагога осталась на месте.

Жалко, в Прешове нет мечети и буддийского храма.

399. ПРИОКСКИЙ ЗАПОВЕДНИК

1963

Отец повез меня туда зимой, поэтому роскошные болота и луга, которыми славится Приокско-Террасный заповедник, я не видел. Экскурсовод показал на заснеженные кочки и сказал, что это и есть бобровые хатки. Меня бобры всегда занимали, а в детстве особенно, и было обидно, что все так неинтересно.

Но зато увидели зубров. Экскурсовод вел туристов по лесной дороге, с обеих сторон отгороженной забором из толстых бревен, высотой больше человеческого роста. В лесу прохаживались, лежали, что-то жевали огромные косматые рыжие звери. Один из них вдруг напряженно встал и, раздувая ноздри, уперся в нас взглядом маленьких красных глазок. Потом сорвался с места и, набирая все большую скорость, ринулся в нашу сторону. Грохнулся лбом о бревно, оно затрещало, все брызнули в стороны. Экскурсовод успокоил: «Изгородь крепкая, он ее не прошибет». Зубр постоял, шумно дыша, повернулся и побрел обратно в лес.