25.11.2005 | От копеечной свечи...

Ультиматум самозванца

Или о катастрофических последствиях забывчивости при производстве «кадровых рокировочек»

8 июля 1917 года Александр Федорович Керенский, заняв после очередного министерского кризиса пост премьера, сформировал Временное правительство нового состава. Дело было аккурат после попытки большевистского мятежа в столице. Забот у министра-председателя было так много, что всего в голове удержать он просто не мог. В частности в августе должен был открыться Всероссийский поместный собор, которому «надлежало рассмотреть новый статус самостоятельности Русской православной церкви». В виду мероприятия такой важности на пост обер-прокурора святейшего Синода Керенский позвал профессора Антона Владимировича Карташева, авторитетного историка церкви и председателя Религиозно-философского общества, где давно вынашивались планы церковного обновления, на основе допетровской традиции.

Карташев блестяще исполнил возложенную на него миссию. А вот прежнего обер-прокурора Синода Владимира Николаевича Львова, Керенский пристроить забыл, и тот остался без места.

Львов был в бешенстве и прямо говорил министру иностранных дел Михаилу Терещенко, что «Керенский ему теперь смертельный враг». Встречавшие тогда Львова, поражались происшедшей в нем переменой. Владимир Николаевич был так экзальтирован, что многим казался невменяемым. Мы никогда не узнаем, был ли последовавший в конце августа демарш Львова следствием помутнения рассудка или коварно задуманной и виртуозно исполненной местью, но последствия его оказались катастрофическими.

Уже в начале августа стало понятно, что мягкотелое правительство умеренных социалистов во главе с «главноуговаривающим» Керенским не способно собственными силами зафиксировать завоевания революции и остановить бунтовскую стихию. Большевики напирали неудержимо, хозяйственная разруха нарастала, армия разлагалась.

Законопослушное общество на московском Государственном совещании громогласно потребовало наведения «порядка» сильной рукой. На роль российского Бонапарта не было лучшего претендента, нежели Лавр Георгиевич Корнилов. Выходец из низов, лихой рубака генерал Корнилов сделался национальным героем еще в 1916 году, благодаря авантюрному побегу из австрийского концлагеря и 18 июля был назначен главнокомандующим.

Новый главнокомандующий к началу августа подготовил серию законопроектов, нацеленных прежде всего на восстановление боеспособности армии. Корнилов считал необходимым немедленно распустить солдатские комитеты, ограничить функции фронтовых комиссаров, провести в запасных полках аресты «зачинщиков» беспорядков, расформировать все большевизированные части, а солдат передать в «исправительные» лагеря.

Керенский колебался, и утверждать законы не спешил. Отношения его с Корниловым, и прежде не безоблачные, омрачались взаимной подозрительностью. Для выяснения отношений в Ставку был командирован из Петрограда управляющий военным министерством Борис Савинков.

Миссия Савинкова увенчалась полным успехом. Ему удалось рассеять подозрения Корнилова и убедить его в том, что Керенский использует свое влияние в среде «революционной демократии» для поддержки мер, предлагаемых главнокомандующим. От Корнилова Савинков получил заверения, что Керенский сохранит свой пост министра-председателя в новом «диктаторском» коалиционном правительстве, в состав которого предполагалось пригласить опытных финансово-промышленных деятелей А. И. Путилова и С. П. Третьякова, кадета A. B. Карташева, «экспертов» царского режима – государственного контролера Н. Н. Покровского и дипломата П. Н. Игнатьева. «Несоветских социалистов» в составе корниловского кабинета должен был представлять Г. В. Плеханов.

Керенский принял план Корнилова, но от нерешительности медлил с представлением чрезвычайных законов правительству. Корнилов между тем начал переброску с фронта войск, которые должны были обеспечить порядок в столице и подавить в случае нужды выступления большевиков.

И тут на сцену явился Львов. 24 августа он приехал к Корнилову «с поручением от Керенского». Никакого поручения Керенский Львову не давал, тем не менее самозваный парламентер завел разговор о том, что Временное правительство может просить Главковерха принять на себя диктаторские полномочия. Корнилов, не ожидая подвоха, повторил Львову, условия, оговоренные с Савинковым, добавив только, что лично не стремится к власти и «готов немедленно подчиниться тому, кому будут вручены диктаторские полномочия, будь то сам А. Ф. Керенский… или другое лицо». Однако 26 августа, приехав в Петроград, Львов от имени Корнилова предъявил Керенскому ультимативное требование «передать всю власть военную и гражданскую в руки верховного главнокомандующего», а от себя добавил, что Керенского в ставке  «все ненавидят» и в случае его там появления «непременно убьют».

Напрасно все влиятельные политики, причастные к делу, и даже послы союзных держав уговаривали Керенского лично встретиться с Корниловым и «рассеять недоразумение». Александр Федорович сдрейфил и объявил Корнилова «мятежником».

Наметившийся было блок умеренно-правых и умеренных социалистов канул в небытие. В результате малочисленные, но энергичные радикалы получили возможность расправиться со своими политическими противниками поодиночке. 25 октября 1917 года они совершили государственный переворот, а затем, соблазнив страну обещанием молочных рек, выстроили в России небывало «людодерское» общество, которому до сих пор не придумано точного названия.

А Владимир Львов оказался поначалу в эмиграции. Но в Париже не прижился, питаться ему приходилось чуть ли не подаянием. Он «сменил вехи» и вернулся в РСФСР, где принялся активно заводить просоветскую «Живую церковь».