Авторы
«Это начинается с конца» Михаэля Коэна — картина, завершившая конкурсную программу ММКФ–2010. Фильм, в котором режиссер сам исполнил главную роль в паре с супругой, актрисой Эммануэль Беар, как и обещали организаторы, оказался одним из сильнейших в конкурсе. «Соль» выяснила у режиссера: корректно ли сравнивать его фильм с «Последним танго в Париже», как обстоят дела во Франции с авторским кинематографом и чему можно научиться, снимаясь у Лелуша.
— Как относятся к ММКФ, где состоялся премьерный показ «Это начинается с конца», во Франции? Поехать туда — это модно или стыдно?
— Конечно, во Франции знают и очень уважают Московский международный кинофестиваль. Что касается меня, я очень гордился, что попал сюда в конкурсную программу. Мне кажется, страсть вообще изначально была придумана в России. Вообще мне очень радостно вывозить фильм за границу. Я считаю, что кино на самом деле снимается не для своей страны, а для всего мира.
— На первой же пресс-конференции фестиваля Кирилл Разлогов анонсировал ваш фильм как новое «Последнее танго в Париже». Вы с этим сравнением согласны?
— Очень красивое сравнение, но, когда я снимал фильм, я совсем не думал об этом. «Это начинается с конца» и «Последнее танго...» похожи тем, что рассказывают о сексуальной стороне отношений любящей пары. Но все же мне хотелось, чтобы люди видели в моей картине нечто большее, чем просто вариацию на тему Бернардо Бертолуччи.
— Вы очень точно передаете тот тип связи между мужчиной и женщиной, когда и вместе невыносимо, и врозь никак. Это из личного опыта?
— Когда снимаешь кино, всегда опираешься только на свой собственный опыт — то, что ты сам пережил и что слышал из рассказов других, окружающих тебя людей. В «Это начинается с конца» — само собой, перемешано все: и личный опыт, и наблюдения за людьми со стороны.
— У главной героини есть ребенок, хотя порой (в частности, когда она пытается покончить с собой, наглотавшись таблеток) складывается впечатление, что она свободная женщина. Будь так — ее отношения с героем развивались бы по другому сценарию?
— Я специально сделал так, чтобы в этом фильме герои находились как бы в мыльном пузыре. Для них ничего больше не существует. Существуют только они сами. Но, когда я снимал сцену самоубийства героини Беар, я сделал несколько планов, где ребенок находился в кадре. По его виду можно было понять, что это именно он вызвал помощь в лице героя, которого играю я. Потом я принял решение выбросить планы с мальчиком, чтобы сильнее подчеркнуть изоляцию героев от всего остального мира. Ребенок не важен, важно то, что с ними происходит. Ребенок не препятствие в их отношениях. Главное препятствие — они сами.
— Вы могли выбрать для дебютной картины какой-нибудь еще сюжет? Или хотели рассказать именно эту историю?
— Когда снимаешь дебютный фильм — жизненно необходимо, чтобы он был важен для тебя. Пребывать столь одержимым своей историей, чтобы даже не хотелось есть и пить. «Это начинается с конца» — для меня действительно тот самый случай.
— Пока снимались в «Отверженных» у Клода Лелуша, чему-нибудь у него научились?
— Самым интересным в процессе съемок было наблюдать за тем, как Лелуш работает. Он все изобретает на ходу, у него нет какого-то четко подготовленного плана, он цепляет разные мелочи из жизни, из того, что вокруг него, и все это переплавляет в собственные фильмы. Этим режиссерским методом воспользовался и я.
— С авторским кинематографом во Франции в последнее время было туго. На мировом кинорынке французское кино понимается только через продюсерские проекты Люка Бессона. Вы как инсайдер не наблюдаете улучшений?
— Нельзя говорить, что у авторского кино во Франции проблемы, что оно не идет в кинотеатрах — оно, конечно, идет. У него даже есть постоянная аудитория. Но все-таки это аудитория ограниченная. Я думаю, что во всех странах и во все времена найдется зритель, который хочет смотреть разные фильмы, непохожие один на другой. Кино сейчас переживает период изменений. И авторское кино — не исключение. Проблема авторского кино не в талантах, а в финансировании — продюсеры редко готовы рисковать. У моего фильма небольшой бюджет, поэтому я через эту преграду смог проскочить.
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.
