Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

24.06.2010 | Общество

Наблюдая наблюдающего

В наш век эксгибиционизма и показухи люди любят, когда их снимают на камеру

Британские газеты и радио подхватили майскую историю о том, что московское начальство задержало открытие станции метро "Достоевская": мол, мозаики, по мотивам произведений классика, "привлекут людей с нездоровой психикой и суицидов".

На одном из панно, судя по описаниям, Раскольников убивает старуху-процентщицу. Другая картина показывает стреляющегося Свидригайлова. Чего еще начальство московского метрополитена ожидало от Достоевского? Трудно сказать. Уж если на то пошло, серию самоубийств (среди мыслящей интеллигенции) могли спровоцировать планы (неосуществленные) Лужкова развесить по Москве портреты Сталина. Скорей всего, начальство Достоевского не читало, а подхватило это имя из газетных статьей современных патриотов - про Достоевского публициста-евразийца, а не романиста, идеолога богоизбранности русской нации. Но Достоевский – в разные эпохи прочитывался по-разному. В наше время его герой Раскольников вполне может быть гидом для будущего олигарха: инструктором по заполучению изначального капитала.

Имя Достоевского решили использовать, не долго думая, так же, как это было с Пушкиным и станцией его имени или Маяковским. Маяковский был самоубийцей в буквальном смысле, а Пушкин сам напросился на смертельную дуэль. Их биографии тоже, что ли, привлекают людей и литературоведов с нездоровой психикой? Начальство может возразить, что на станции метро "Маяковская" нет самоубийц, а только летчики в голубом небе под сводами на глубине трехсот метров от поверхности земли. Так в тюремной камере рисуют окно с небесами и деревом на стене – иллюзия свободы.

Я упомянул тюрьму неслучайно. Творчество Достоевского на самом деле непосредственно связано с подземкой. Все на свете слышали про Раскольникова и братьев Карамазовых, но мало кто вспоминает его "Записки из подполья", где он впервые и увековечил подпольное сознание обиженного человека, бунтаря поневоле, прототип современного ему революционера. Подполье, андерграунд (underground) - это и есть метро (в Лондоне метро так и называется). Сталинские архитекторы воплотили в мраморе большевистский идеал подполья как подземного дворца – светлое будущее революционного андеграунда, сияющее миллиардами ватт. Это – идеальная тюрьма.

Обо всем этом я вспомнил, сидя на этой неделе перед окном с видом на вход в станцию лондонского метро Archway. Сюда меня, поочередно вместе с несколькими писателями, художниками и профессорами, пригласила Рут Макленнон, видео-артист и автор концептуальных проектов для университета неподалеку, Archway Polytechnics. В окне - видеокамера, которая наблюдает все, что происходит перед входом в метро. Название проекта Hide можно перевести как"скрытое место", "укромный уголок" - это укрытие, откуда любители птиц наблюдают в бинокль жизнь пернатых.

Но тут ты сидишь и комментируешь процесс наблюдения не за птицами, а за своими собратьями по земному существованию. Ты и есть видеокамера, ты глаз говорящей птицы. (Рут Макленнан во время своего творческого визита в Среднюю Азию прикрепляла видеокамеру к крыльям ястреба – и на экране возникал мир с точки зрения хищной птицы.) В чем интригующий характер наблюдения за другими, и в какой степени ты готов отождествиться с наблюдаемым? Чем твой глаз отличается от холодного глаза видеокамеры? Почему одни люди инстинктивно чуждаются ситуации, где их наблюдают, а другие стремятся и себя показать, и на других посмотреть?

Отвечая на эти вопросы, сидя с видеокамерой у окна напротив входа в лондонского метро, я и вспомнил историю с Достоевским и его "Записками из подполья". Лондонское метро, построенное еще в девятнадцатом веке, разрасталось хаотично; тут нет централизации идеи, это не московская модель идеального будущего. Но огромная арка входа в метро Archway – это тоже вход в подсознание города. Но это не идеальное, централизованное подполье как подземный дворец, а запутанные, как и вся жизнь в Англии, узлы, развилки, и гигантские маршруты в неведомые пригороды. Тут в андерграунде тоже происходят самоубийства (террористов с бомбой) и другие серьезные уголовно-наказуемые преступления. Поэтому метрополитен , как и весь Лондон, увешан видеокамерами, фиксирующими каждый твой шаг.

Но камера запечатлевает лишь твою внешность, твой жест, твое действие. Если ты не преступник, тебе бояться нечего. Мы живем в мире, где практически все дозволено, кроме убийства, секса с несовершеннолетними и курения в общественных местах. Сколько бы левые радикалы не твердили о том, что видеокамеры превращают нашу жизнь в тоталитарный кошмар, большинство законопослушных граждан перестали обращать на них внимание. Более того, это дает многим ощущение безопасности. Это чувство ребенка, знающего, что за ним присматривают родители. Как в безопасности люди чувствуют себя в своей деревне. Там друг за другом присматривают. Лондонцы к этому привыкли: каждая часть города тоже была когда-то деревней. Лондон – это конгломерат деревенских хуторов, сросшихся в один хаотичный метрополис с запутанным андерграундом.

Более того, в наш век эксгибиционизма и показухи люди любят, когда их снимают на камеру, по телевизору. Лондон – город эксцентриков и клоунов. Но чем эксцентричней одевается человек – какой-нибудь эстрадник или поп-звезда – тем очевидней, что он скрывает что-то от публики. Или даже от самого себя. Политики и поп-звезды (как и многие актеры) боятся, что люди догадаются об их внутренней несостоятельности. Это – страх перед собственной внутренней пустотой и стыд перед собственной внутренней наготой.

Такие люди мечтали, чтобы у них было бы что скрывать, чтобы у них был хоть какой-то реальный секрет, тайна жизни, то, что в советском литературоведении называлось "внутренний мир героя". В мое советское детство мы во дворе создавали свои "секретики". Ты вырывал ямку в земле, куда запрятывались пестрые осколки, странные камушки, обломки игрушек. Ямка прикрывалась осколком стекла и сверху забрасывалась землей. Этот "секретик" ты показывал лишь самым близким друзьям. Под стеклом мерцал загадочный клад из блестящих обломков. У тебя в этом тоталитарном мире было что скрывать.

Но внутренний мир невидим, какие совершенные камеры ни устанавливай в андеграунде нашей жизни. В эпоху сталинизма такой камерой, разоблачающей наши внутренние миры, была система доносов: люди описывали в своих депешах органам безопасности враждебные мысли и намерения своего соседа. В этом смысле Сталин был Богом: он видел все насквозь, но его, Сталина, никто не видел, кроме существ на Олимпе – в Политбюро.

Сидя перед видеокамерой напротив одного из входов в лондонское метро, я на время почувствовал себя Богом (или Сталиным), созерцающим не только внешний, но и внутренний мир людей внизу, на улице. Но нас, в отличии от Бога или Сталина, тоже кое-кто наблюдал. В дверь позвонили и потребовали, чтобы мы прекратили съемку – это не понравилось владельцу газетного киоска рядом с метро. Но Рут Макленнан это требование проигнорировала: мы в свободной стране и можем наблюдать из собственного окна – своими собственными глазами или глазом камеры - все что нам угодно.



Источник: "Пятый этаж",bbcrussian.Русская служба Би-Би-Си, 21.05.2010,








Рекомендованные материалы



Шаги командора

«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.


Полицейская идиллия

Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»