17.02.2010 | Опера

Замороженный «Цирюльник»

В московском театре имени Станиславского и Немировича-Данченко поставили оперу Россини

Новая постановка «Севильского цирюльника», осуществленная в Московском театре имени Станиславского и Немировича-Данченко режиссером Александром Тителем и сценографом Владимиром Арефьевым – иллюстрация забавной истории, описанной Станиславским в его знаменитой автобиографии «Моя жизнь в искусстве». Речь идет о популярном актере, имевшем привычку во время декламации качать головой. Ученики и коллеги повально подражали этому актеру, стремясь сравняться с ним в мастерстве и выразительности. Но подавляющее большинство не могло ухватить секретов его воздействия на публику и копировало только пресловутое качание головой, от которого сам актер был бы рад избавиться.

В полном соответствии этому трагикомическому примеру режиссер Александр Титель и его сподвижник сценограф Владимир Арефьев на протяжении многих последних лет натужно копируют в своих постановках некие приемы европейской оперной режиссуры, «выплескивая с водой ребенка»: темы, стиль и смысл воплощаемой на сцене оперы.

В новом «Севильском цирюльнике» они ограничились тем, что снова применили ноу-хау, вошедшее в зарубежный сценический обиход лед двадцать назад: одели персонажей Россини в костюмы иной эпохи, нежели предполагалась композитором. А именно – попытались соединить стилистику итальянского неореализма с его обшарпанными стенами и внешне неуклюжими, но душевно тонкими персонажами, и световые эффектами Джорджо Стрелера, заливавшего пустую сцену солнечными лучами разной интенсивности.

Однако сценически охарактеризовать персонажей и выстроить отношения между ними, распланировать в соответствии с музыкой забавные переодевания, попытки обвести вокруг пальца коварного соглядатая, отвлечь опекуна чтобы наскоро выяснить и так ясные отношения и т.п. – то есть, выполнить всё то, что и называется «поставить спектакль», режиссер и сценограф почему-то сочли излишним. Они лишь загромоздили сцену огромной стеной дома, сдвигаемой из одной кулисы в другую, когда требуется обозначить перемену места действия. Но вместо действия оставили певцов неприкаянно исполнять арии и ансамбли, к которым приставили несколько незатейливых сценических шуток. Так Альмавива (Алексей Кудря) поет серенаду Розине не в привычной атмосфере южной ночи, а под хлопьями снега, ежась от холода. Его сопровождающие тем временем оттаскивают от стены дома товарища, пристраивающегося «облегчиться». Цирюльник Фигаро, напротив, бодро обтирается снегом, не боясь мороза. Розина (Елена Максимова), распевая арию, скользит по линолеуму как по льду. Дон Базилио (Дмитрий Степанович) нахлобучивает на голову Бартоло (Роман Улыбин) кастрюлю. И так далее. То есть, комизм и занимательность Титель находит не в ситуациях произведения и музыке Россини, а в том чтобы отвлечь от них зрителя. Кульминация этой игры – интермедийная ария Берты: вместо пожилой служанки, вздыхающей о том, что и она мечтает о любви, но стара и одинока, на сцене – стройная юная красавица (Марина Пахарь), потчующая кашей четверых малышей.

К сожалению, дирижер Вольф Горелик отвлекает публику от замысла Россини не менее успешно, чем постановщик. Группы инструментов лишь изредка звучат вместе, а о стилистических и прочих художественных деталях говорить не приходится.

Певцы демонстрируют вокальные данные, в принципе не исключающие возможности справиться с трудными колоратурными пассажами. Но владение грациозными ансамблями Россини и какие-либо трактовки образов героев – всё это для исполнителей еще впереди.